те категории, которые мы сочтем достаточными для исчерпания данного движения смысла, тоже будут представлять собою нечто единое и цельное, нечто единораздельное, другими словами, вся данная парадигма склонения, равно как и каждый отдельный падеж или, выражаясь математически, окрестность отдельного падежа и всех падежей, тоже будет
структурой. И структура эта ввиду непрерывного движения всего категориального развития данного типа, например, в результате смыслового развития падежей и их смыслового взаимоперехода, тоже должна представляться вечно подвижной, и исторически и систематически, вечно стремящейся к некоему пределу, который, как гласит элементарное математическое учение, потому и является пределом, что никогда не достижим, и подлинная сущность которого заключается, может быть, только в том, чтобы быть определенным законом развития для бесконечно приближающихся к нему отдельных величин. Ведь, если нет предела для какого-нибудь движения, это значит, что движение не имеет никакого определенного направления. И, если нет предела развития, это значит, что нет и никакого направления для такого развития; и может ли оно быть, в таком случае, развитием вообще? Кроме того, предельность, строго говоря, еще не есть абсолютная неподвижность. Сам предел тоже может двигаться, переводя тем самым приближенно-стремящиеся к нему величины уже в другое измерение, так что такая переменная величина с подвижным пределом сразу движется в двух или нескольких измерениях. В истории языков так и случилось с падежами. Оказалось, что не только существовали смысловые переходы от одного падежа к другому, но и сама падежная категория пребывала в движении, покамест не дошла до полного своего флективного исчезновения в некоторых современных языках.
Сейчас мы говорили о непрерывном движении смысла внутри каждой отдельной категории и между разными отдельными категориями. Необходимая для этого движения закономерность получила у нас название структуры. Другими словами, структурой для нас явилось в данном случае постепенное, непрерывное и бесконечное движение переменной величины к ее пределу. Однако в данном случае это не есть единственное понимание структуры. Категория структуры играет огромную роль также и для постоянных величин, не только для одних переменных, если вообще ставится вопрос о каком-нибудь определенном соотношении данных постоянных величин и о превращении их в единую и неделимую (хотя и раздельную, т.е. внутри себя различимую) цельность. Если мы возьмем все отдельные значения, например, родительного падежа, как они перечисляются в грамматике того или иного языка, то даже и без формулировки их сплошного взаимного перехода, а уже в том дискретном виде, как их обычно рисуют грамматисты, они всегда поддаются превращению их в нечто цельное. И если этого у грамматистов не происходит, то не потому, что это невыполнимо или очень трудно, но исключительно потому, что это обычно не является темой исследования, и грамматисты просто не ставят себе такой задачи. Это является более статическим пониманием структуры, в то время, как предыдущее понимание, основанное на движении переменных величин к своему пределу, можно назвать динамическим пониманием структуры. Примеры на статическое и динамическое понимание структур и падежей мы приводим ниже.
Наконец, велико значение и указанной нами выше, пятой идеи, а именно, идеи модели. Всякая модель предполагает какой-нибудь оригинал, какое-нибудь воспроизведение этого оригинала и какое-нибудь определенное отношение между тем и другим. На основании какого-нибудь закона или метода воспроизведенный оригинал и есть модель оригинала. Будем считать, что каждая грамматическая категория есть некоторого рода оригинал, а ее бесконечные семантические представители – есть модели этого оригинала. Тогда становится ясным, что и каждый падеж является моделью единой и общей категории падежа, и все падежи, взятые вместе, являются моделью еще новых систем или парадигм склонения, которые возникали или могут возникнуть в языке на почве бесконечной языковой семантики. Кроме того, и каждая падежная категория и вся парадигма склонения являются моделями для бесконечного числа также и подчиненных им отдельных слов, получаемых ими в реальном языке и в конкретной речи. Пусть, например, мы определили категорию родительного падежа. Русские слова «стола», «дерева», «цветка» и т.п. являются в языке конкретными воплощениями общей категории родительного падежа, ее реализацией, ее воспроизведением. «Родительность» всех этих родительных падежей будет их моделью. Таким образом, если не всякая структура есть модель (поскольку не всякая структура мыслится реализованной на различных материалах, а может рассматриваться и вполне самостоятельно), то всякая модель уже обязательно есть структура (поскольку возникает она только в результате переноса той или иной структуры на те или иные и, в принципе бесконечные по своему числу, материалы). Если математическое учение об окрестности заставляет нас рассматривать всякое множество как вполне упорядоченное, т.е. как единораздельную структуру, то тем самым мы получаем подход и к учению о моделях, которые являются не чем иным, как практическим воспроизведением данной отвлеченной структуры на том или ином языковом материале. Поэтому моделировать данную категорию в языке – это значит, во-первых, определить ее внутреннюю структуру, а во-вторых, рассмотреть эту структуру как принцип ее воспроизведения, ее функционирования на разных материалах, как потенциальную заряженность порождаемых ею воспроизведений.
Всякий лингвист и даже всякий профан, изучивший школьную грамматику, прекрасно чувствует, что между падежами существует какое-то единство, или что они относятся к какой-то единой и цельной области языка или речи. Но в чем заключается это единство и как формулировать эту цельность, это мало кто умеет делать, а большинству это даже и в голову не приходит. Вместо этой темноты и неразберихи выдвигается ясное и точное понятие модели. Оно рисует нам не только единство смыслового направления при переходе отдельных частных значений данного падежа к этому данному падежу вообще, при переходе одного падежа к другому и, наконец, при переходе всех падежей к их закономерной системе; но также и подчиненность соответствующей реальной языковой семантики всем этим падежным структурам, создавая тем самым смысловое регулирование и структурно-категориальное оформление любого имени, употребленного в данном падеже.
Попробуем теперь привести для указанных выше пяти больших идеи, возникающих на базе теории окрестности, некоторые примеры из учения о падежах в русском языке и отчасти в других индоевропейских языках, не гоняясь ни за какой полнотой, ни за какой точностью приводимых иллюстраций. Последняя оговорка имеет значение не потому, что автор не сумел или не имел времени разобраться в материалах русской грамматики, но потому, что самый этот предмет, как показано выше, одним из своих оснований имеет стихию языковой непрерывности, запрещающей удовлетворяться только одними изолированными примерами и только на них базироваться. Невозможно демонстрировать непрерывность отдельными изолированными и прерывными значениями. Можно только указывать некоторого рода вехи или узловые пункты на фоне бесконечно развивающейся языковой непрерывности. Однако эти вехи и эти смысловые узлы должны указывать нам направление,