— Может быть, и да… Но не только поэтому, и мне все равно надо идти.
— Ох, женщины, женщины! — он прижался к ней всем телом и жадными горячими руками провел от груди вниз, к животу и бедрам. Поля перенесла это стоически, решив, что дергаться и возмущаться не только глупо, но и бессмысленно. — Как же вы любите все усложнять! Я ведь нравлюсь тебе? Можешь не отрицать. Я не мог в этом ошибиться вчерашней ночью.
Она снова неопределенно пожала плечами.
— Ну хорошо! Пусть будет русская загадочность! Пусть будет молчание, недосказанность, неопределенность и еще черт знает что… Но позавтракать-то ты со мной можешь?
Поля развернулась и посмотрела в его темные странные глаза. Прежней ожесточенной ярости в них уже не было и следа. Только беззлобная усмешка сильного, уверенного в себе мужчины.
— Позавтракать могу, — ответила она, подстроившись под его тон. — Но только позавтракать, не больше…
Завтрак доставили в номер. Официант в парадном белом с золотом мундире привез на сервировочном столике блюдо из креветок в сливочном соусе, тоненько нарезанный сыр «Модзарелла», фрукты, залитые белым вином, манговый сок и горячий черный кофе. Есть Поле совсем не хотелось, она лишь немного поковырялась в креветках и с неприличной быстротой выпила кофе. Портрет Мастроянни внизу, за окном, сегодня был залит щедрым радостным солнцем. И только темные глаза великого итальянца по-прежнему взирали на утреннюю суету Лидо с мудрой печалью. Ей вдруг стало грустно. Грустно и больше ничего. Оттого, что первый же день в Венеции банально закончился в постели высококлассного плейбоя, оттого, что опять у нее не получилось быть умной, сильной, делающей свою судьбу женщиной, оттого, что со стороны все это наверняка выглядит дешево и отвратительно.
Стеффери рядом допивал свой сок и расслабленно мурлыкал себе под нос какую-то мелодию.
— Едем сегодня смотреть Венецию? — спросил он неожиданно, причем опять таким тоном, который автоматически подразумевал единственный ответ — «да».
— Нет, — ответила Поля не из духа противоречия даже, а оттого, что прозрачная ледяная грусть все больше завладевала ее сердцем.
— Не Лидо, Венецию! Настоящую Венецию!
— Пожалуйста, не надо географических и исторических экскурсов! Я знаю, куда приехала. Кроме того, в моем номере, так же, как и в твоем, валяются туристические буклетики именно с такой рекламной фразой: «Приезжайте посмотреть не Лидо — Венецию!»
— Ну-ну, — Алек с обиженным видом надкусил персик, задумчиво повертел его в руке и положил на край столика. — Так значит, не поедешь?
— Не поеду.
— А если я предложу тебе взаимовыгодную сделку: ты просто отправляешься со мной на прогулку, а я взамен даю тебе эксклюзивное интервью? Только тебе и больше никому! Я не позволю к себе и близко подойти ни одному из представителей даже самых крупных информационных агентств, а ты сделаешь потрясающий, лучший в своей жизни материал. Это будет твой звездный час! И что от тебя требуется взамен? Всего лишь маленькая прогулка по Венеции.
Поля взглянула на него с каким-то почти исследовательским интересом, а потом, прищурив глаза и подперев кулаком подбородок, расхохоталась.
— Ну почему, почему меня нужно изначально считать ни на что не способной? — проговорила она сквозь злой смех. — Почему ты так уверен, что ничего лучше, чем интервью с тобой, я в своей жизни не сделаю?.. Это, наверное, смешно, но мне так совсем не кажется! И не нуждаюсь я в протекции столь сомнительного свойства. Не хватало еще делать карьеру с помощью постели!
— Я не хотел тебя обидеть, — Алек, раздосадованно вздохнув, взял ее кисть и поднес к своим губам. — Я просто даже подумать не мог, что ты именно так расценишь мое предложение… Ну считай это неудачной шуткой, в конце концов!
— Ладно, давай забудем, — Поля осторожно высвободила руку. — Ты ничего не говорил, а я ничего не слышала.
— Но я хочу сказать еще раз. Я хочу попросить. Просто попросить тебя: поедем сегодня со мной… Пожалуйста…
Его глаза были странно-печальными, улыбка — неуверенной и готовой вот-вот растаять. Надкусанный персик так и лежал на краю столика, и сок из него капал на светлые брюки Алека. И почему-то это мокрое пятно, расплывающееся на брючине, странным образом делало его обычным земным человеком. Человеком, в жизни у которого могут быть вполне реальные, осязаемые неприятности…
— Хорошо, я поеду с тобой, Алек, — сказала Поля, еще не до конца уверенная в том, правильно ли она поступает. — Я поеду с тобой…
На прогулку решено было отправляться в полдень. Так что у нее оставалось в запасе еще почти два часа. Но она все это время тихо, как мышь, просидела в номере, не отвечая на телефонные звонки и покрываясь холодным потом при одной только мысли о предстоящем объяснении с Ириной. Поля не знала наверняка, что объяснение это состоится, ведь, в конце концов, Завацкая была всего лишь руководителем съемочной группы, а не лично к ней приставленным стражем нравственности. Но, наверное, и одной ее саркастической усмешки да еще скептического взгляда черных глаз вполне хватило бы для того, чтобы почувствовать себя полным ничтожеством. А еще Поля думала об Алеке. О том, что она после ночи, проведенной с ним, должна ощущать себя счастливой, избранной, особенной, и о том, что она почему-то не испытывает ничего похожего… То ли вчерашняя реальность его обнаженного тела со свойственными человеческому телу мелкими недостатками, веснушками на плечах, жесткими волосами, густо покрывающими ноги, спустила Стеффери с недосягаемого Олимпа, то ли просто одного восхищения мужчиной, пусть даже почти преклонения перед ним, все же недостаточно для того, чтобы женщина была с ним счастлива…
В салатовый брючный костюм и плетеные босоножки на низком каблуке Поля переоделась уже чисто машинально. Ей больше не хотелось быть красивой или соблазнительной и если бы не правила этикета, она, наверное, так и проходила бы в одном платье до самого конца фестиваля. Похожая апатия навалилась на нее два месяца назад, сразу после расставания с Борисом… Борис, опять Борис… В голове у Поли навязчивым лейтмотивом звучала мысль: «Я сама окончательно зачеркнула возможность возвращения, я изменила ему во второй раз»… Напрасно она пыталась внушить себе, что Суханов уже практически забыл о ее существовании. Где-то в глубине души она понимала, что все это чушь. И ей становилось невыносимо стыдно…
Алек постучал в дверь ее номера ровно в двенадцать. На нем была пестрая рубашка с какими-то растительными мотивами и легкие светлые брюки. Руки он держал в карманах и улыбался открытой, восхитительно простой улыбкой «парня из нашего двора». «Слишком уж простой и открытой, — отметила Поля, — прямо как на рекламных плакатах». Ей даже на минуту показалось, что она видит зазор между этой быстро и охотно надеваемой маской и лицом человека, прекрасно знающего себе цену и ни на минуту не забывающего об огромном расстоянии между ним и миром простых смертных.