Люди, осмеливавшиеся принять участие в этой забаве всесильных адских владык, умудрившиеся при этом сохранить жизнь, рассудок и хоть какое-то количество плоти на костях, обыкновенно приобретали на память куда больше следов, чем парочка шрамов, которые потом можно будет показывать рдеющим от смущения девицам.
Вспомнить хотя бы гвардию Великого Конде.
Когда в страшном тысяча шестьсот тридцать втором году горящие на кострах ведьмы и колдуны Друденхауса в последнем предсмертном усилии распахнули двери Ада, ознаменовав наступление Оффентурена, Людовик де Бурбон, принц де Конде, герцог де Бурбон, граф де Сансерр, овеянный славой непобедимый полководец, первым сложил свою шпагу к ногам адского владыки Столаса, а вслед за ним присягнули адской мощи и все его войска — пятнадцать тысяч пехоты, шесть с половиной тысяч кавалерии и почти шесть сотен мушкетеров. Впечатленные явленной им мощью Ада, в мгновение ока превратившей двадцатитысячную армию Франсиско де Мело в скопище извивающихся обожженных жуков, узревшие адские легионы, своей поступью превращавшие землю в тлен, воины Великого Конде поспешили последовать примеру своего господина, надеясь и самим обрести частицу адского могущества. Едва ли они предполагали, чем обернется их желание.
Адский владыка Столас, использовав Флейшкрафт, магию плоти, одну из высших наук Ада, взял без малого двадцать тысяч человек из войска Конде — и смешал их воедино, заставив их вместе с их доспехами, лошадьми и телегами срастись в один огромный ком плоти. Это страшное существо размером с гору, ощерившееся тысячей клацающих зубами голов, прозванное Новым Гаргантюа, по меньшей мере еще сорок лет разоряло Арденны, разрушая встреченные деревни и жадно пожирая всех, кто не успел убраться. Обреченное вечно выть от боли и неутолимого голода, оставляющее за собой одни лишь руины, оно нашло свою смерть лишь зимой тысяча шестьсот семьдесят третьего года, когда, осатанев от голода и бескормицы, набросилось на Седанскую крепость и было расстреляно орудиями его гарнизона. Сам Великий Конде, присягнувший Адскому престолу, не разделил участи своего войска. Обласканный владыкой Столасом, сделавшийся его вассалом, он получил от Ада миллион тонн золота и тело гигантского паука из бронзы и вольфрама.
Не легче пришлось и пехотинцам Иоганна Тилли из императорской армии, поспешившими принести присягу адскому владыке, только не Столасу, как армия Великого Конде, а Белиалу. Говорят, им было обещано сделаться ядром его армии из легионов Ада. Если так, этим несчастным суждено было первыми столкнуться с тем, что именуется адской иронией — они сделались не ядром, но ядрами армии Белиала. Еще три дня и три ночи над походным лагерем Иогана Тилли стоял ужасающий гам, пронизанный скрежетом и криками боли — это демоны Белиала, воя от восторга и хохоча, разрывали и рубили несчастных на части, после чего сковывали их изувеченные остатки цепями и заколачивали в пушечные стволы, чтобы потом этими страшными снарядами обстрелять осажденный Мангейм. Вопли живых человеческих ядер, говорят, так повлияли на осажденных, что те предпочли покончить с собой, чем уповать на милость Белиала — милость новых владык к тому моменту уже сделалась всем ясна.
Участь самого Тилли сложилась лишь немногим лучше, чем у его солдат. Превращенный своим новым сеньором, адским владыкой Белиалом, в исполинскую осадную башню высотой в тринадцать рут[11], с обшивкой из ворочающейся обожженной стали, прикрывающей вечно кровоточащие внутренности, он принял участие во многих битвах той страшной войны, неудачно прозванной современниками Четырнадцатилетней — участвовал в битве при Ольдендорфе, осаде Лёвена и страшном Фрайбурговом побоище — и перебил столько народу, что из костей его жертв можно было бы возвести новый город. Погиб он лишь восемь лет спустя, под стенами Пльзеня. Командующий обороной маркиз Набериус, один из младших адских владык свиты Столаса, тщетно бомбардировал эту крушащую стены громаду крепостной артиллерией, все его адские орудия, ревущие от гнева, обернутые в свежесодранные с нерасторопной обслуги шкуры, были бессильны проломить броню Тилли. Но за маркизом Набериусом не напрасно ходила по адским чертогам слава хитреца. Отчаявшись взять подступающего Тилли силой, он приказал своему гарнизону перебить жителей осажденного города, а кроме того — передушить всех мух, что только есть в небе. Когда исполнительные демоны выполнили поручение, Набериус на целые сутки удалился в свои покои, не обращая внимания на Тилли, крушащего городские стены, а когда вышел, сделалось ясно, что слава хитреца ходила за ним не напрасно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Взяв от умерщвленных людей немного плоти и зубы, а от мух их невесомые крылья, он за одну ночь создал армию крошечных летающих демонов не больше шмеля, которую и натравил на своего врага. Несколько миллионов его созданий осели пеплом, не выдержав огненного дыхания Тилли. Несколько миллионов были растоптаны им или сожраны юркими змееподобными тварями, живущим в его стальной обшивке. Но несколько десятков все-таки нашли щели в броне, нашли за ней уязвимую плоть и впрыснули туда свой яд. Плоть Тилли, даже укрытая адской броней, оставалась человеческой плотью. Еще три дня гигантская осадная башня в окрестностях Пльзеня уже не помышляя о штурме, ревела страшным голосом, изнывая от боли, пока смертоносная гангрена пировала ее внутренностями, а крепчайшая сталь обшивки трескалась, выпуская наружу гигантские нарывы. На четвертый день мучениям Тилли пришел конец — он наконец остановился и навеки замер, сделавшись подобием крепостной башни на окраине Пльзеня, тем его история и кончилась.
Ад — благодарный владыка. Многим своим слугам он оставляет на память о службе подарки, иногда невинные, иногда жуткие, иногда такие, что душа обречена мучиться еще при жизни — а жизнь у некоторых ветеранов оказывается запредельно долгой по человеческим меркам, иные из них помнят еще сражения трёхсотлетней давности.
Этот немощный старик мог принимать участие в битве при Луттере, подумала Барбаросса, ощущая, как кровь тяжелеет в жилах, делаясь вязкой, точно ртуть. Видеть, как плавится Оннекур вместе со своими защитниками. Может даже, принимать участие в осаде Штральзунда, сражаясь бок о бок с демоническими легионами Белиала… Если так, если допустить, что Ад по какой-то милости продлил срок его жизни так долго, этот старый пень может быть куда опаснее, чем ей думалось. Куда опаснее, чем все големы в этом блядском городе, если на то пошло. Если Ад в самом деле наделил его своей милостью в память о каких-то заслугах, кастет против него может быть не опаснее куриного перышка. Что там кастет, некоторых таких отродий не возьмешь и ручной мортирой с трехфунтовым зачарованным ядром…
Кровать на верхнем этаже скрипнула еще раз. Уже не резко, а протяжно, почти умиротворенно. Не раздалось ни звука кресала, ни тревожного звука взводимого курка. Вообще ничего не раздалось.
Нет. Барбаросса заставила себя тряхнуть головой. Херня все это. Ты сама отлично знаешь, как устроена милость Ада и как выглядит благодарность его владык. Те несчастные смертные, что участвовали в войнах эпохи Оффентурена и которым по какой-то прихоти Белиала была продлена жизнь, чаще всего представляют из себя не грозных вояк, а дряхлые развалины, обреченные жить в чужом им веке, бессильные приспособиться к новой жизни. Над такими впору хихикать, они шарахаются на улице при виде влекомого чарами аутовагена, недоумевая, как карета может передвигаться без помощи лошадей, а от звуков патефона изумляются точно дети, пытаясь понять, откуда гремит музыка и где в этом маленьком черном сундучке с раструбом спрятался невидимый оркестр…
Говорят, выжившие участники битвы при Мертгенхайме не могут смотреть на горящий огонь — начинают визжать от ужаса, вспоминая дни своей военной славы и пиршество демонов над пылающими крышами. Защитники Праги по какой-то причине все отгрызли себе пальцы — их шевеление напоминает им про страшных тварей, которых натравил на город маркиз Сабнок, силясь сокрушить своего заклятого недруга, адского герцога Кроцелла…