Когда лакей запирал за мной дверь дома, уже почти стемнело. Я задержался на пороге, привыкая к полутьме: перед глазами до сих пор стояло яркое сияние свечей в гостиной госпожи Олдерли.
Под мышкой я нес сверток: мой собственный серый плащ, завернутый в старую простыню. Голова кружилась, будто я залпом выпил полбутыли вина.
Возле тела обнаружили серый плащ, принадлежащий мне.
Смерть сэра Дензила определенно связана с другими убийствами, хотя большие пальцы его рук не были связаны, не говоря уже о том, что сэр Дензил — последний, кого можно заподозрить в приверженности идеям Пятой монархии. Однако он жених Кэтрин Ловетт и друг Эдварда Олдерли. Его убийство не может быть случайностью.
Я не улавливал между всеми этими смертями никакой связи. Однако она должна быть.
В затянутом тучами небе над крышами домов напротив вился дым из труб и от костров, разведенных среди развалин. Видимо, после того, как я вошел в дом, поднялся ветер: полосы дыма тянулись на восток.
Я заметил с другой стороны переулка какое-то движение. Я разглядел нищенку, как всегда сидевшую под аркой. Мелькнуло что-то светло-серое. Она жестом подзывала меня к себе.
Я медленно прошел по мостовой, перешагнул через сточную канаву и склонился над старухой.
— Что вам нужно? — спросил я. — Я уже дал вам пенни. Больше вы от меня сегодня ничего не получите.
В сумеречном свете я разглядел, что глаза нищенки открыты и она смотрит на меня. Старуха что-то тихонько пробормотала скрипучим голосом.
— Я вас не слышу, — с раздражением произнес я.
— Вас ищут какие-то люди.
Меня бросило в дрожь. Все-таки холодный сегодня ветер.
— Что за люди?
— Откуда мне знать, господин? Трое мужчин. Спрашивали, видела ли я, как вы заходили в дом Квинси.
— С чего вы взяли, будто они искали именно меня?
— Они описали вашу наружность, господин. Тощий, как спица, бледный, как привидение. И вашу одежду тоже. А еще им было известно, когда вы должны прийти.
— Где они сейчас?
— Не знаю. Ушли туда. — Старуха указала на север, в сторону Мургейта.
— Вы это точно помните?
— Я слышала, как они решили идти обратно вдоль стены.
Весьма разумно, особенно в столь поздний час. Дорога вдоль стены Сити расчищена и относительно хорошо освещена, и народу там всегда много. Я и сам хотел идти домой этим путем, а не пробираться через развалины.
— Как выглядели эти мужчины?
Вместо ответа она вытянула руку и сложила ладонь ковшом. Получив свои шесть пенсов, старуха ответила:
— Один из них — здоровенный детина. В темном плаще и черной шляпе.
От таких примет мне никакой пользы.
Шагая на запад по Колыбельному переулку со свертком под мышкой, сверху прикрытым моим новым зимним плащом, я попытался насвистывать. Этим я желал показать, что у меня ни забот ни хлопот. Один Бог ведает, кого я хотел обмануть. Возможно, себя.
Значит, мужчины пошли на север к стене Сити. Как только скроюсь из поля зрения старухи, поверну обратно на юг, а потом пойду на восток к не тронутым Пожаром воротам Бишопсгейт. Портшез или наемный экипаж там найти легко. Конечно, я буду вынужден пойти на разорительные траты, зато вернусь в Савой в полной безопасности, не боясь слежки.
Однако придется смириться с тем, что первая часть моего путешествия будет малоприятной. Эти улицы Лондона превратились в лабиринт из закопченных обломков. В сгущавшихся сумерках среди них можно было спрятать целый полк.
С каждой минутой становилось все темнее. Под ногами хрустели валявшиеся в грязи угли. Звуки моих шагов казались мне удивительно громкими. Я всегда воспринимал уличный шум как должное: грохот, повышенные голоса, стук копыт, крики — на все это я не обращал внимания. Однако здесь тишина была физически ощутима, далекий звон колоколов и стук колес между воротами Бишопсгейт и Мургейт ее только подчеркивали.
Я уже хотел выйти из Колыбельного переулка и углубиться в лабиринт из руин, но застыл на месте от внезапного звука: что-то маленькое и твердое подпрыгивало, ударяясь о булыжники мостовой, казалось, чья-то нога пнула камешек. Я вгляделся в темноту, но не увидел ничего, кроме разрушенных зданий и темнеющего пасмурного неба.
Я застыл, считая секунды. Вот прошла минута, и вся моя смелость испарилась. Скорее бы выйти на свет, к людям. Я повернул назад.
Меньше чем в трех ярдах от меня стоял высокий крупный мужчина в темном плаще и шляпе. В одной руке у него была дубина, вторая сжимала рукоятку кинжала.
У меня за спиной послышались шаги. Я обернулся, чтобы встретить новую угрозу лицом к лицу. Путь к отступлению преградили двое мужчин. Тот, что ближе, был маленького роста и держал закрытый фонарь. У второго, покрупнее, на поясе висела шпага — когда он шагнул вперед, ножны ударились о кусок кирпичной стены.
— Посветить на него, ваше высокородие?
— Нет, я вижу, что это он.
С этими словами из темноты возник Эдвард Олдерли. Из-за отсутствия одного глаза лицо этого человека казалось кривым, будто у чудища из ночного кошмара.
— Добрый вечер, Марвуд.
Похоже, нас кто-то выдал. Госпожа Олдерли вне подозрений. Ей невыгодно рассказывать кому-то о встрече, которую она сама же устроила. Но угрюмая горничная или лакей, сопровождавший карету, в которой я вчера говорил с их госпожой, могли нас подслушать.
Мысли стремительно неслись вперед. На Боу-лейн я не воспринял Эдварда Олдерли всерьез, посчитав его хвастливым забиякой, испорченным отцовским богатством. Но похоже, я недооценивал этого человека. Ему — или его отцу — ничто не мешало подкупить слуг госпожи Олдерли, чтобы те шпионили за хозяйкой.
Я остро осознавал собственную уязвимость. Если Олдерли — отец или сын — хотели побеседовать со мной наедине, в Уайтхолле меня найти нетрудно. Но вместо этого молодой Олдерли подстерег меня здесь. Ни одного прохожего. Он и его люди вооружены, а я беззащитен. Трое против одного, и все три противника выше и мускулистее меня. Мало того — при мне тот самый серый плащ, который Эдвард Олдерли вчера отыскал на Примроуз-хилле.
— От холода околеть можно, — произнес Олдерли. — Пройдемся до ворот Мургейт и найдем таверну с теплым очагом.
Таверна располагалась у стены Сити. Мы с Олдерли сидели наверху, в большом зале для чистой публики, за столом у окна с видом на улицу. Его люди ждали у подножия лестницы, охраняя единственный выход.
Я положил сверток на стол. Эдвард тут же