Но не слишком ли поздно? Окрепнет ли переломленный хребет Европы, всего западного мира настолько, чтобы довести начатое до конца?
Папа вернулся в Ватикан. Теперь он снова смотрел на площадь перед собором Святого Петра, заполненную паломниками, кающимися и миролюбивыми туристами. Когда наместник Христа на земле поднимал руку, благословение его распространялось далеко за пределы Ватикана, оно неслось в обращении urbi et orbi, городу и миру.
Законы и армии ничто без веры во всемогущего Бога и посредничества Его благословенной Матери. Воскресные молитвы его святейшества, прочитанные при огромном стечении народа, впоследствии внимательно изучали как предлагающие единственное рациональное объяснение проходившим юридическим и общественным реформам.
Перед возвращением в домик на берегу Чесапикского залива Дортмунд навестил Трэгера в ватиканской больнице.
— Тебе повезло, что ты остался жив, — сказал он, пододвигая стул к койке.
— Всем нам повезло.
— Пожалуй.
— Мне сказали, все обвинения против меня сняты, — заметил Трэгер.
— А кто их выдвинул?
— Один обезумевший прокурор, вставший на путь преступлений.
Смешок Дортмунда был равносилен громкому хохоту любого другого человека.
— Когда вернешься, Винсент, загляни ко мне в гости.
После ухода Дортмунда Трэгер поймал себя на том, что в мысли о возвращении домой для него нет ничего привлекательного. Бедняги Беа больше нет в живых, ее застрелил Анатолий — еще одна отметина на оружии безжалостного убийцы. Но новых жертв не будет. Родригес рассказал, что труп Анатолия обнаружили в подвале Североамериканского колледжа.
— И никаких улик, — добавил он.
— Отчет, который я ему передал, был при нем?
— Нет, не было.
— Вот тебе и улика, Карлос.
Когда Чековскому принесли отчет, он просто рассеянно кивнул.
— Оставьте, я посмотрю, когда будет время.
Но как только помощник закрыл за собой дверь, Чековский схватил конверт и достал из него стопку листов. Пробежав взглядом первую страницу, он пролистал документ и швырнул его на стол. Ему досталась лишь распечатка предварительного отчета, а не то, что хранилось в Ватиканском архиве. Однако это лишь усилило решимость Чековского любой ценой получить то, чего у него не было. Необходимо выяснить, упоминается ли его фамилия в окончательном варианте.
Перед уходом из посольства Чековский разорвал листы, забрал ворох клочьев к себе домой и сжег в камине. Горящая бумага приятно пахнет и почти не дает дыма.
— Поздравляю ваше высокопреосвященство с тем, что вам удалось вернуть этот священный документ, — сказал Чековский кардиналу Пьячере, встретившись с исполняющим обязанности государственного секретаря несколько дней спустя.
— Можно сказать, произошло настоящее чудо. Насколько я понимаю, ваше превосходительство, мы перед вами в долгу.
— Передо мной? — удивился посол.
— Ведь этот Анатолий работал на вас?
Отрицательный ответ лишит его признательности кардинала, но положительный вообще заведет неизвестно куда.
— Святой престол может всегда рассчитывать на содействие моей страны.
— Похоже, Россия избежала того хаоса, от которого пострадали другие страны.
— Слава богу, — сказал Чековский.
Вот уж точно, в Риме веди себя как римляне. [138]
— И Его благословенной Матери. Похоже, у Нее особый интерес к России.
— Мы всегда чтили Богородицу.
— Обращенной России суждена долгая эпоха мира и процветания.
— Обращенной в католическую веру?
Улыбнувшись, Пьячере сплел пальцы.
— Наш союз не означает конец православия — с его давними традициями и красивыми богослужениями. Вы читали Владимира Соловьева? [139]
— Пока не читал, — осторожно ответил Чековский. — Ваше высокопреосвященство, мне бы хотелось повторить свою просьбу.
— Вы имеете в виду отчеты о покушении на Иоанна Павла Второго?
— Как вам удается держать в голове столько информации! Да, я имел в виду именно их.
— Ваше превосходительство, их также похитили.
— Ваше высокопреосвященство, но кому они могли понадобиться?
— Действительно, кому? Но по сообщению одного из наших ведущих архивариусов, Реми Пувуара, документы возвращены на место. Разве не чудо?
— Так, значит, мою просьбу могут рассмотреть? — как можно спокойнее произнес Чековский.
— Его святейшество согласился передать вам все эти материалы. С одним условием. — Кардинал расплел руки и вытянул их на столе. — Их необходимо уничтожить.
— О, ваше высокопреосвященство, положитесь во всем на меня. Я лично прослежу. Когда можно будет получить документы?
— Немедленно. Отец Ладислав проводит вас к отцу Пувуару, тогда и состоится передача.
Зельда Льюис-Фауст настояла на том, чтобы взять на себя расходы по торжественному празднованию бракосочетания, и Лора не нашла вежливый способ отказаться. Ее брат Джон специально прилетел в Америку, чтобы отслужить свадебную мессу и засвидетельствовать обет Лоры и Рея Синклера жить в любви и согласии. Посаженным отцом был Нат Ханнан, он провел невесту по проходу к дожидавшемуся жениху. Во время церемонии Зельда плакала навзрыд — женщина, потерявшая двух мужей, из них навсегда по крайней мере одного. Нат Ханнан нанял частного детектива по фамилии Валленштайн, с блестящими рекомендациями, чтобы тот разыскал Габриэля Фауста. Одна из целей розысков заключалась в том, чтобы вернуть Фауста в объятия любящей жены.
Из окна гостиничного номера, выходящего на гавань Пантеллерии, Габриэль Фауст наблюдал, как маленькое суденышко борется с течением, заходя в порт. Только через час кораблю наконец удалось проскользнуть через узкий проход в спокойные воды. Фаусту все это казалось метафорой его нынешнего положения.
Но мир и спокойствие быстро надоедают. После долгих лет постоянной борьбы, плавания в бурных водах тихая благодать порта оказалось сомнительной радостью. Фауст скучал по возбуждающей неопределенности, скучал по притяжению неведомого будущего. Он скучал по Зельде.
Бездействие навевало нежелательные мысли, от которых он не мог спрятаться. Баснословное богатство, как бы он его ни достиг, хранилось в базах данных цюрихского банка. Чек, полученный от Трепанье, Фауст быстро перевел на другой счет, к которому привязал действительную кредитную карточку. Если не брать в расчет чисто гипотетическую возможность полного и абсолютного краха западной экономики, Габриэль ничего не опасался.
Возможностей для беспутной жизни на Пантеллерии было немного: все женщины или уродливые, или целомудренные, или замужние. Ни одного борделя на весь остров. Бары закрывались в десять вечера! Габриэль скучал по Зельде.
Не имея причин для беспокойства, он не мог отделаться от чувства тревоги. Моль и ржа не истребят его сокровищ, воры не подкопают и не украдут, [140]но миллионы давали Габриэлю лишь хрупкое ощущение защищенности. Имеет ли какое-нибудь значение то, что он богат? Когда-то деньги означали, по крайней мере, возможность свободно перемещаться. Теперь Фауст не смел покинуть Пантеллерию. Никому и в голову не придет, что он здесь. Если бы только Зельда была рядом…
Габриэль скучал по ее беззаботной болтовне. Скучал по ее простодушной, жадной улыбке, с какой она его слушала. Скучал по ее теплому, мягкому телу.
И Габриэль скучал по публике. Он чувствовал себя фокусником, выполнившим бесконечно сложный трюк — в кромешной темноте. В пустом зале. Ему невыносимо хотелось кому-нибудь рассказать, какое дело он провернул. Конечно, на самом деле не кому угодно. Если честно, поделиться он хотел только с Зельдой.
Вечером после закрытия бара Габриэлю приходилось возвращаться в свой номер и пьянствовать в одиночестве, обдумывая возможности вызвать Зельду на остров. Все они были связаны с неприемлемыми рисками.