— Всё в порядке. Некоторые затруднения решаются чрезвычайно легко: я побывала у вас дома и попросту отключила ваш… как же его… иногда забываю названия всей этой странной техники…
— Телефон? — подсказал Бирюк.
— Именно! Так что если будут спрашивать, почему вы не были на связи — скажете, что он сломался. Такое ведь часто бывает с человеческими устройствами? — полувопросительно добавила она.
— А у Славы с Сеней? Вы предупредили их родителей? Как же так, они ведь о вас не знают.
— Они и не должны меня знать! — Сильфида заговорщически приложила палец к губам, как бы говоря, что её существование — это секрет для остальных. — Так что пришлось применить немного магии — никто не заметит их отсутствия в эту ночь.
— Несколько неловко спрашивать — но вы не забыли закрыть нашу входную дверь? — Татьяна, как и любая девушка, прежде всего была обеспокоена безопасностью жилища.
— А я её и не открывала, — безмятежно сообщила Сильфида, глядя вдаль. — Меня ведь не останавливают запертые двери, забыли?
— А, ну да… — растерянно согласилась Таня.
Они некоторое время постояли в молчании, которое, однако, совершенно их не тяготило — словно они уже знали друг друга давным-давно, как общаются люди, знакомые несколько десятков лет, и между ними уже все сказано, и тишина поэтому не становится неловкой — просто каждый думает о своём. Сильфида продолжала всё так же задумчиво глядеть вдаль, и вдруг тихо произнесла: — Вы такая замечательная пара. Всегда наблюдаю за вами — и сердце моё одновременно радуется, что в мире подлунном ещё существует любовь, и в то же время полнится печалью.
— Отчего же? — так же тихо спросил Бирюк.
— Вы напомнили мне о древних днях — настолько древних, что даже рисунок звёзд с тех пор в небе иной. Ведь вы сейчас в точности такие же, какими были в свое время Они. Двое. А может быть, и нет. Кто знает теперь? Минуло столько лет, — Сильфида замолчала на мгновение, а потом сказала: — Это очень грустная история. Если желаете, я расскажу вам её.
Татьяна и Вова переглянулись — Сильфида никогда особенно не любила откровенничать, и разве можно было в этот миг отказать ей? Ребята молча кивнули.
— Когда-то очень давно, — начала свой рассказ Бессмертная, — задолго до того, как ваш мир обрел очертания, известные людям сейчас, был созван очередной Авалон. Уже и тогда, в те года, когда незыблемое время вашего мира только родилось, Бессмертные сражались в Великих Войнах против Истинного Зла. Зеркальные горы стояли на том же самом месте, что и сейчас — разве были чуть выше, — и Расстегайна, Мать всех гор, возносила в небеса свою немыслимо величественную, увенчанную снегами вершину. А вот Нифльхейм тогда ещё не был построен, и древний народ дварфов ютился в многочисленных тростниковых лачугах по берегам рек, что впадали в Великое озеро. Теперь-то многие из этих рек уже пересохли и сгинули без следа, а вот Кленовый лес даже в те далекие времена уже возносил свои зеленые кроны к лучам молодого солнца.
Сильфида приумолкла ненадолго, словно погруженная в воспоминания, а может быть, прислушивалась к чему-то, и потом продолжила:
— Тогда в созванный Авалон призваны были пятеро, и также, как и все вы сейчас, они постигали силу и мудрость, ведомые магией, чтобы, когда придет время, сразиться с Великим Злом. Двое из них познакомились и полюбили друг друга ещё до того, как стали бессмертными — в точности, как и вы — и невыразимо прекрасна была их любовь. Чем более проходило дней, тем сильнее становилась она, пока, наконец, могущество их чувств достигло такого предела, что не могло не отразиться даже на воплощении их магии, увеличив их силы тысячекратно. Поистине великими чародеями стали они, оказавшись легендами, живущими и воплощенными в обоих мирах.
То ли ночь творила свою извечную магию, то ли неведомое волшебство было тому виной, но чудилось, будто вся окружающая реальность погружается в воспоминания вместе с Сильфидой: и шелест листьев, опавших много осеней назад, и шорох далеких шагов — все это показалось вдруг невероятно реальным, словно сама Древность положила им на плечо свою руку, словно сама шептала эту историю внимающим слушателям на ухо.
— Однако время бежит неумолимо даже для Бессмертных, и наступил день, когда силы Света и Тьмы сошлись здесь, в Карнимирии, в величайшей битве своего времени, — грустно повествовала Сильфида. — Позже в хрониках и архивах она была записана как Битва Бессчетных Слёз, ибо нельзя описать словами весь ужас и все горе, которые принесла эта война. Дварфы, малый народ, вышли из своих домов, чтобы преградить путь воинам Тени, чьи изуродованные, бездушные тела гнала вперед лишь воля Тёмных сил. Дварфы сражались на стороне Великих Бессмертных — и почти все погибли тогда. И как не высока была цена за победу — Силы Света заплатили её. Мы победили. Но из пятерых, составлявших Авалон, в живых осталось лишь двое…
— То есть влюбленные выжили? — с надеждой спросила Татьяна.
— Нет, — горько ответила Сильфида. — Любовь не спасла влюбленных, и Чёрное Зло разрушило их судьбу. Он погиб, а Она была безутешна. Каждый новый день приносил ей лишь новую, ещё большую боль, и хотя невыносимо страдала Она, ей не хватало смелости даже на то, чтобы причинить себе телесные увечья, от которых можно было бы умереть, тем самым прекратив все мучения. И долго Она пребывала во тьме, и полоса серых дней без начала и конца слилась для неё в одну бесконечную череду полутонов, череду скорби и беспросветного отчаяния. Но не зря говорят, что дружба призвана сохранять улыбку там, где любовь оставляет лишь слёзы. Её друг — второй из оставшихся в живых — все это время был рядом с нею, тем самым облегчая страдания, и спас её от гибели духовной. Нет, Он, конечно, не в силах был помочь ей забыть любимого, но сумел обратить отчаяние в надежду, скорбь в светлую грусть, и заново научил её жить. И однажды наступил день, когда Она, став выше и сильнее, чем когда-либо до этого, решилась и решила, что в её жизни больше не будет места для серого безмолвия и уныния, и задумала Великий Труд — величайшее из всех дел, которое когда либо осуществлял любой из Бессмертных. Она вернулась сюда, в вечнозелёную долину Карнимирии, призвала всех дварфов, уцелевших в войне, и повелела возвести им у подножия Зеркальных гор этот замок — Нифльхейм, оплот тумана и скорби, как вечную память о тех днях, как символ их погибшей любви. Через сорок лет долгой и кропотливой работы дварфы, немало потрудившись, вырезали из самого сердца гор столько скальной породы, что каменных блоков хватило на сооружение всего комплекса, а Она помогала им в этом, и великолепный и прекрасный Нифльхейм был, наконец, завершен, а по периметру стен выстроили семьдесят девять башен — по количеству лет, проведенных влюбленными вместе. С тех самых пор замок стоит здесь, и в стенах его запечатлелась скорбь, и душа, оплакивавшая Его, сохранила память в предостережение будущим потомкам, тем, кто придёт после — чтобы никогда не забывали они о Великой Любви и Великом Зле, эту любовь разбившую.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});