Читать интересную книгу Ксеноцид - Орсон Кард

Однако это его долг. Миро медленно встал, выкарабкиваясь из-под укрывших его корней Человека. Надо попробовать. Он пойдет к епископу Перегрино и расскажет ему, как собираются поступить пеквенинос. Епископ Перегрино распространит эту весть, и, узнав, что в отместку за жизнь одного человека будут убиты тысячи невинных младенцев пеквенинос, люди разом почувствуют себя лучше.

Но что им малыши пеквенинос? Какие-то черви, копошащиеся в стволе дерева-матери. Этим людям никогда не понять, что между таким массовым убийством малышей пеквенинос и той резней, которую учинил среди младенцев царь Ирод, прознав о рождении Иисуса, разница не так уж велика. Они настаивают на справедливости. А что значит, по сравнению со смертью Квима, поголовное уничтожение какого-то жалкого племени пеквенинос?

Грего:

«Я стою посреди поросшей травой площади, вокруг меня собралась огромная толпа, каждый человек соединен со мной прочной невидимой нитью, моя воля — их воля, мои губы произносят их слова, их сердца бьются в ритм моей речи. Я никогда не ощущал ничего подобного, не жил такой жизнью, не был частью такого огромного скопления людей, нет, не частью, а мозгом, центром, во мне заключены все они, десятки, сотни. Мой гнев — их гнев, их руки — мои руки, их глаза видят только то, что показываю им я».

Настоящая музыка, ритм призывов, ответ, призыв, ответ:

— Епископ говорит, мы должны просить справедливости Господней, но удовлетворит ли нас это?

— Нет!

— Пеквенинос говорят, они уничтожат лес, который убил моего брата, но верим ли мы им?

— Нет!

«Они подхватывают мою мысль; когда я замолкаю, чтобы перевести дыхание, они кричат за меня, поэтому мой голос продолжает звучать, вырываясь из глоток пятисот мужчин и женщин. Епископ пришел ко мне, исполненный умиротворения, благочестия и терпения. Приходил ко мне и мэр, предупреждал о полиции, беспорядках, намекал на тюрьму. Заглянула Валентина, стремилась поразить меня остротой своего ума, говорила об ответственности. Все они догадываются о моей силе, силе, о существовании которой я никогда не подозревал, о власти, которую я начал ощущать, только когда перестал повиноваться им и в конце концов обратился к людям, раскрыв свое сердце. Правда — вот источник моей силы и власти. Я перестал обманывать людей и подарил им истину, и смотрите же, кем я стал, кем стали мы, сплоченные воедино».

— Если кто и имеет право наказать свинью за то, что она убила Квима, так это только мы. За человеческую жизнь будут мстить человеческие же руки! Пеквенинос утверждают, будто убийцам вынесен смертный приговор, — но мы одни имеем право назначать палача! Мы своими глазами и должны убедиться в том, что приговор приведен в исполнение!

— Да! Да!

— Они сидели и смотрели, как мой брат умирал, корчась в агонии, пожираемый Десколадой! Они спокойно смотрели, как его тело пожирает адский огонь! Теперь мы сожжем их лес!

— Сжечь их! Огонь! Огонь!

«Вот! Они зажигают спички, выдирают клочки травы и поджигают их. Пламя! Все вместе мы запалим погребальный костер!»

— Завтра мы отправляемся в карательный поход…

— Сегодня! Сейчас!

— Завтра — мы не можем идти ночью, кроме того, надо запастись водой, продуктами…

— Сейчас! Сегодня же! Сжечь их всех!

— Говорю вам, за одну ночь туда не добраться, это в сотнях километров от Милагра, несколько дней пути…

— Прямо за забором найдутся свинксы!

— Но это ведь не они убили Квима…

— Все они убийцы, маленькие ублюдки!

— Но они убили Либо!

— Они убили Пипо и Либо!

— Все как один убийцы!

— Сегодня же поджарим их!

— Всех спалим!

— Лузитания — наш мир, не отдадим его каким-то тварям!

«Они что, обезумели? Неужели они считают, что я позволю им убить местных свинксов — они же нам ничего плохого не сделали!»

— Это дело рук Воителя! Воителя и его лес мы накажем!

— Проучить их!

— Бей свинксов!

— Пали!

— Огонь!

Тишина, словно все замерло. Затишье. Представившаяся возможность.

«Думай, подбирай правильные слова. Придумай что-нибудь, чтобы отвлечь их, вернуть, ведь они ускользают от меня. Они — часть моего тела, часть моей души, но сейчас они отрекаются от меня. Один болезненный спазм — и я потеряю контроль, если он у меня когда-нибудь был, этот контроль. Что я могу сказать в эту краткую секунду всеобщей тишины, что мне сделать, как привести их в чувство?»

Долго, слишком долго. Сомнения Грего чересчур затянулись. В этот краткий миг затишья откуда-то сзади прозвучал голос мальчика, еще совсем мальчугана, исполненный детской невинности голосок, который пробудил во всех сердцах жуткий гнев и ненависть, воплотившиеся в немедленные действия. Ребенок крикнул:

— За Квима и Иисуса Христа!

— Квим и Христос! Квим и Христос!

— Нет! — заорал Грего. — Подождите! Не смейте этого делать!

Они обтекли его жаркой волной, сбили с ног. Он попытался подняться, кто-то наступил ему на руку. Где же табуретка, на которой он стоял?

«Вот она, вцепиться в нее, не позволить им затоптать меня, они затопчут меня насмерть, если я не встану, я должен двигаться вместе с ними, подняться и идти с ними, бежать с ними, иначе они сомнут меня, сотрут в порошок».

Они неслись мимо него, завывая во всю глотку, что-то выкрикивая на бегу. Буйство перекинулось с площади на поросшие травой улицы; то тут, то там загорались небольшие факелы, люди кричали: «Огонь!», «Жги их!», «Квим и Христос!» Подобно потоку лавы, вырывающемуся из квадратного жерла городской площади, толпа текла в сторону леса, замершего в ожидании на возвышающемся неподалеку холме.

— Господи Иисусе, что они творят?!

Это была Валентина. Грего стоял на коленях, бессильно навалившись на табурет. Она глядела толпе вслед — «кратер» уже опустел и даже «остыл», люди огненной волной неслись прочь от места, где, собственно, и зародилась эта огненная волна.

— Грего, самоуверенный сукин сын, теперь-то ты видишь, что натворил?!

«Я?»

— Я собирался вести их на Воителя. Я хотел, чтобы справедливость свершилась.

— Идиот, ты же физик. Ты что, никогда не слышал о принципе изменчивости?

— Молекулярная физика. Филотическая физика.

— Физика толпы, Грего. Тебе они никогда не принадлежали. Это ты им отдался. А теперь, использовав тебя, они собираются уничтожить лес, где живут наши лучшие друзья, самые преданные наши сторонники среди пеквенинос. Что нам делать дальше? Это война, война между людьми и пеквенинос, если только последние не обладают, в буквальном смысле слова, нечеловеческим терпением. И война эта будет на нашей совести.

— Воитель убил Квима.

— Преступление. А ты здесь положил начало зверствам.

— Я ничего такого не делал!

— С тобой советовался епископ Перегрино, тебя предупреждал мэр Ковано. Я лично умоляла тебя. А ты все равно поступил по-своему.

— Вы предупреждали меня о беспорядках, но такое…

— Дурак, это и есть беспорядки. Хуже. Это настоящий погром. Это массовая бойня. Убийство младенцев. Мы наконец-то ступили на долгую и ужасную дорогу, ведущую прямиком к ксеноциду.

— Вам не удастся свалить все это на меня одного!

Ее лицо, такое жуткое в падающем сверху лунном свете, в свете, вырывающемся из дверей и окон баров, и голос:

— Я обвиняю тебя только в том, что ты сделал. Ты запалил огонь в жаркий, засушливый, ветреный день, а ведь тебя предупреждали. Вот в чем я тебя обвиняю, и если ты отказываешься признавать последствия собственных поступков, значит, ты действительно недостоин человеческого общества, и я искренне надеюсь, что всю оставшуюся жизнь ты проведешь за решеткой.

И она ушла. Куда? Что она собирается делать? Нет, она не может оставить его здесь одного. Это несправедливо, бросать его вот так. Всего несколько мгновений тому назад он чувствовал себя громадным и сильным, внутри билось пять сотен сердец, он ощущал присутствие пяти сотен умов, пятьсот ртов выкрикивали его слова, у него выросла целая тысяча рук и ног. А теперь все это куда-то подевалось, словно его гигантское новое тело умерло. От него осталась дрожащая тень человека, один-единственный червячок души, лишенной той мощной плоти, которой она только что правила. Грего никогда не испытывал такого ужасного приступа страха. Они чуть не убили его, так торопились прочь.

И все равно они принадлежали ему. Он создал их, сплотил в единую толпу, и пусть даже они не поняли, для чего он их сотворил, их все еще вел гнев, который он в них пробудил, они исполняли план, который он в них вложил. Нет, их цель заключалась в сотворении зла, вот и все, — иначе они сделали бы именно то, чего он от них добивался. Валентина права. Он один ответствен за происшедшее. И все сотворенное ими тяжким грехом падет на его душу, как если бы он сейчас вел их к лесу за изгородью.