А бабушкой мы займёмся — мы её исследуем».
В этот же день ближе к обеду к мистеру Иксу (к Печкину) по вызову пришёл фотограф Щелчков из села Троицкого. Это был серьёзный фотограф-пушкарь, он не фотографировал, как некоторые, «мыльницей», он носил с собой большой аппарат на ножках.
Фотограф Щелчков спросил Печкина:
— Вам какое фото делать — групповое, одиночное или портрет?
— Вроде как групповое, но в то же время портрет, — ответил Печкин.
— Как сниматься будем: на природе или в домашнем интерьере? Или, быть может, в рабочих условиях?
— В домашнем вроде как лучше, — объяснил Печкин. — Надо и буфет, и телевизор захватить.
— А зачем на портрете телевизор? — спросил фотограф.
— Чтобы благосостояние показать.
Фотограф удивился такому заказу, но делать нечего — клиент всегда прав.
— Хорошо, — говорит он. — Зовите ваших товарищей.
Теперь уже Печкин удивился:
— Каких товарищей?
— Ну, тех, для группового фото.
— А у меня всего один товарищ — Борька.
— Так Борьку и зовите.
— А чего его звать. Он всегда в сарае сидит.
Фотограф заглянул в сарай и говорит:
— Нет там никакого товарища, только хряк здоровенный хрюкает.
Печкин ему объясняет:
— Это и есть Борька. Он мне и нужен для портрета.
Фотограф Щелчков обиделся:
— Я — творческий человек, я — художник плёнки, я вам не папарацци какой-нибудь. Мои работы на выставках бывали. Не буду я снимать этого хряка в домашних условиях.
Печкин стал его упрашивать:
— Мне это не просто так нужно, а для журнала. Я под этого поросёнка себе хорошую невесту подберу.
Фотограф Щелчков, когда узнал, что для журнала, сразу успокоился. Сельскому фотографу всегда приятно напечататься в городском журнале. И кроме того, в журналах и не такую ерунду печатают.
Они вдвоём втащили поросёнка Борьку в дом и привязали за ногу к столу возле телевизора. Борька здоровый был, но спокойный. Он особенно не упирался.
Фотограф выставил треногу, закрепил свой большой фотоаппарат, причесал Печкина. Нацелился так, чтобы телевизор был виден, самовар, чашки красивые, конфетница стеклянная и другое имущество — и как жахнет вспышкой!
Что тут было! Поросёнок Борька как рванёт! Самовар — на пол, телевизор — на самовар, конфетница и чашки — вдребезги! Половину имущества Печкин в этот день потерял.
Но фотография вышла удачная.
Глава седьмая
К истории вопроса
По пыльной сельской дороге, между овсов, ржи и полей кукурузы, пёс Шарик, Матроскин, профессор Сёмин и дядя Фёдор приехали в краеведческий музей города Простоквашинска.
Ехали они на большой попутной машине в кузове. Было очень тряско. На каждом ухабе их подбрасывало, и они переворачивались в воздухе, как оладьи на сковородке.
В результате они вышли из грузовика сильно приплюснутые и запылённые. Пыль у них вылетала даже из ушей.
Музей им понадобился для того, чтобы узнать, какие разбойники жили раньше в этих краях. Кого грабили, где скрывались. Как хранили награбленное.
Отсюда легко можно было протянуть ниточку к тем современным разбойникам, которые наводят ужас на деревню Простоквашино в наши дни.
Их встретил директор музея Николай Николаевич Сиделкин.
— Это я раньше был Сиделкин, — сказал он. — Сейчас я уже Поседелкин.
— Почему?
— Это всё из-за музея. Вы знаете, как трудно сейчас содержать музей!
— Нет, не знаем, — ответил профессор Сёмин.
— Может быть, вам зарплату маленькую платят? — спросил Матроскин.
— Зарплату совсем не платят, — сказал директор Сиделкин. — Только дело не в этом.
— Может быть, вас начальство прижимает?
— Начальство нас прижимает, только не поэтому.
— Может, вам квартиры плохие дают?
— Квартир никаких не дают, да не из-за них. У нас при музее целых три усадьбы дворянских есть: Щекалово, Юсупово и Кара-Мурзиное, то есть усадьба помещика Кара-Мурзы. Это шедевры русского зодчества. Их хотят у нас отнять.
— Как так отнять? Кто хочет отнять?
— Очень просто. Три банка хотят сделать там офисы — «Нефтебанк», «Бензобанк» и «Гуталинобанк». А мы там выставки делаем, концерты. В общем, спасаем. У нас ведь какое богатое культурное наследство!
Он встал в экскурсоводческую позу и заговорил заученным голосом:
— Впервые город Простоквашинск упоминается в Черниговской «Летописи позапрошлых лет». Он тогда был сожжён половецким ханом Редедей во время войны с королём Болеславом польским в девятьсот… там было плохо видно… каком году. За то, что он укрывал от половцев сына короля Болеслава Ричарда. Второй раз Простоквашинск был сожжён в той же летописи Всеволодом Большое Подворье через полпоколения за то, что он давал прибежище половецкому хану Гирею во время войны Подворья против половцев. В третий раз Простоквашинск был сожжён…
Тут профессор Сёмин тронул директора Сиделкина за рукав, и Сиделкин как проснулся:
— У нас ведь какое богатое культурное наследство!
— А как насчёт разбойничьего наследства, уголовного то есть? — спросил профессор.
— Уголовное прошлое у нас тоже очень богатое.
— Нас особенно интересует район села Троицкого и деревни Простоквашино, — сказал Матроскин.
— О! Это очень известные разбойничьи места. Там леса были богатые, и много пещер было. Особенно там славилась шайка Хлопка Косолапа. Это было в начале конца девятнадцатого века и в начале начала двадцатого.
— И кого же они грабили? — спросил дядя Фёдор.
— Они делали налёты на усадьбы. На Щелкалово, Юсупово и на Кара-Мурзиное. То есть на усадьбу Кара-Мурзы.
— Так, — сказал Матроскин. — Попрошу подробнее о добыче. Что они забирали?
— Как что? — сказал дядя Фёдор. — Самое ценное: игры компьютерные, плееры.
— Фотоаппараты, — добавил Шарик.
— Ложки, вилки серебряные, шубы тёплые, валенки, лошадей, — объяснил Сиделкин, — шкатулки всякие.
— Зачем им лошади? — удивился Шарик. — Кататься?
— От погони уходить, — объяснил директор.
— Минутку, — остановил его профессор Сёмин. — А родственников у них не осталось?
— У кого?
— У этого у Косолапова.
— У Хлопка Косолапа?
— У него, точно.
— Надо посмотреть в архивах, — сказал директор музея. — Вам это очень нужно?
— Очень, — сказал профессор Сёмин. И рассказал, что у них в Простоквашино кто-то угрожающие записки пишет с требованием вернуть награбленное.
— Какие хитрые, — сказал директор. — Не они грабили, не им получать.
— А кому получать? — спросил дядя Фёдор.
Тут все задумались, и никто дяде Фёдору не сумел ответ дать.
Глава восьмая
События накаляются
Когда поздно вечером они вернулись домой, Шарик с ходу сказал:
— Ой, бритостью пахнет.
— Какой такой бритостью? — удивился дядя Фёдор.
— Такой, — сказал Шарик. — Когда человек побреется, он потом одеколоном брызгается. Вот этим одеколоном и пахнет.
— Кто же это был у нас, что бритостью пахнет? Может быть, Печкин заходил? — предположил дядя Фёдор.
— Нет, — сказал Шарик, — когда Печкин приходит, наоборот, тогда небритостью пахнет. Это кто-то другой заходил, из городских.
Они вошли в дом. Огляделись. Всё у них в доме было не так. Судя по пыльным квадратам на полу, все вещи у них были передвинуты.
— У нас, кажется, обыск был, — сказал Матроскин.
— И моё фоторужьё пропало, — сказал Шарик.
Они стали искать, что ещё у них пропало, и фоторужьё нашли. Других пропаж не было.
А в доме профессора Сёмина сидела в кресле связанная бабушка с большой сарделькой во рту.
Профессор вынул сардельку, и что-то упало наземь. Это были вставные зубы бабушки.
Профессор Сёмин спросил:
— А чего это вы, бабушка, сардельку-то не перекусили?
Она сказала:
— Оттого и не перекусила. Эта сарделька невкусная. Эта сарделька «Черкизовская», а я «Микояновские» люблю.