– Я же сказала тебе, что устала! – крикнула она, распахивая незапертую дверь.
За дверью стоял Ли, но не тот Ли, который уезжал, заверяя ее в своей любви, а другой.
– Вот и я, – сказал он спокойным, напряженным голосом.
– Как ты поднялся сюда? – спросила она, чтобы затянуть время и немного собраться с мыслями. – Привратник не…
– Я сунул ему десять баксов, – мрачно сказал он. – Я вернулся домой пораньше, чтобы сделать тебе сюрприз. Три часа дожидался снаружи… и только отошел за угол, чтобы выпить чашку кофе. Глупо с моей стороны, не так ли? А ведь мне надо было ехать в Забегаловку. Это не оттуда ли ты явилась? Я видел, как твой дружок высаживал тебя…
– Он не дружок! – выпалила Стиви. – Я объясню тебе, Ли, только позволь мне объяснить… – Она протянула к нему руки, но он схватил ее, провел в ванную и заставил поглядеться в зеркало. Ее глаза были мутными, зрачки расширенными, грим размазан по лицу. Лицо Стиви рассказало о проведенном ею вечере лучше всяких слов.
– Объясни это, – сказал он с брезгливостью. – Объясни, почему тот парень лапал тебя, Стиви. Объясни, почему ты едва держалась на ногах, когда вылезла из его машины.
– Это все ты виноват! – закричала она. Отчаянно стремясь убежать от его обвинений, стереть жалость из его глаз, она побежала в спальню.
Он поспешил за ней.
– Я виноват? Ладно, объясни. Это интересно… Я весь в нетерпении.
– Я ведь умоляла не оставлять меня одну, но ты это сделал. Мне нужно было, чтобы кто-то был рядом, – продолжала она, и ее голос становился все более детским и тихим.
– Кто-то? – переспросил он язвительно.
– Ты! – крикнула она. – Мне нужен был ты! Я ничего не могу с собой поделать, Ли, я действительно пока не готова оставаться одна. Может, когда-нибудь потом, но не сейчас. А ты бросил меня. Если бы ты не хотел, чтобы я повидала своих друзей, то взял бы меня с собой.
Ли прищурил глаза.
– Стиви, я хотел быть твоим любовником, но не нянькой. Ты хочешь этим сказать, что если я не буду смотреть за тобой двадцать четыре часа в сутки все семь дней недели, то ты начнешь снова травить себя и спать с теми, кто дает тебе этот яд?
– Нет! – закричала она, задрожав. – Это не так. Неужели ты не понимаешь, Ли? У меня ведь нет ничего, на что я могла бы опереться… Мне придется учиться этому, Ли. Дай мне шанс. – Она лихорадочно искала слова, которые объяснили бы ему, как чудесно ей в его объятиях, какой одинокой и напуганной она почувствовала себя, когда он уехал, какими пустыми были дни, когда он был далеко. – Я люблю тебя, – сказала она наконец, протягивая к нему руки. – Я люблю тебя…
Он схватил ее за запястья и отстранил от себя.
– Меня, Стиви? Или себя? А может, я только костыль – кто-то, что-то, на что можно опереться, когда нет никого более подходящего? Вот как все мне теперь кажется, и я не могу принять тебя на этих условиях.
Она вырвала руки и в отчаянье отвернулась. Почему он все так искажает? Почему не может просто обнять ее и держать, сказать ей, что все понял и что теперь всегда будет оберегать ее?
Его голос прозвучал возле ее плеча, очень тихо и мягко.
– Разве ты не понимаешь, Стиви? Ты не сможешь любить меня, пока любишь только себя, пока ты не откажешься от себя. Любовь – это награда, Стиви, сокровище, и дешево она не достается. – Он взял ее за плечи и развернул к себе. – А я мужчина, Стиви, а не костыль. Мне хотелось бы, чтобы ты любила меня так, как женщина любит мужчину. Бог свидетель, как сильно я этого хочу, но…
Стиви перестала слушать. Глядя на его движущиеся губы, слыша звук его голоса и видя выражение на его лице, она поняла, что потеряла его. Он обещал любить ее, но он лгал, как все остальные, а теперь старался свалить всю вину на нее.
– …видимо, тебе нужна такая помощь, какую я не могу дать, – продолжал он. – Страшно больно видеть тебя такой, как теперь, но ты мне не безразлична. Я полагаю, что ошибался, считая тебя достаточно сильной, чтобы сразу отойти от этой Забегаловки и всем, что с ней связано. А раз это не так, то позволь мне помочь и договориться о каком-то лечении… чего бы это ни стоило, Стиви…
Предложение затронуло ее больное место, напомнив адмиральский подход ко всему – уверенность супермена в своем собственном совершенстве, в то время как всех остальных надлежало учить и лечить под его руководством, как он тогда устроил ее «лечение» и приказал убить ее ребенка.
– Я не нуждаюсь ни в каком проклятом лечении! – закричала она. – И не нуждаюсь в твоей благотворительности и помощи. Раз уж ты считаешь, что я такая безнадежная, то убирайся отсюда и найди себе какую-нибудь благовоспитанную сучонку, такую ж непогрешимую, как и ты сам!
Ли прирос к месту, уставившись на Стиви, словно ждал, что она возьмет свои слова обратно. Она тоже поглядела ему в глаза и ничего не сказала. Сейчас она играла в ту же самую игру в гляделки, что и с адмиралом, и сдаваться не собиралась.
Наконец он повернулся и вышел, не говоря ни слова. Дверь тихо затворилась за ним. Однако тихое звяканье защелки взорвалось в ушах Стиви с оглушительностью бомбы. Звук этот показался ей более зловещим, чем с треском захлопнувшаяся дверь, отброшенная в припадке гнева. В его мирном согласии удалиться была окончательность, более страшная, чем гнев, который по крайней мере предполагал вероятность того, что человек потом передумает, попытается восстановить отношения. Нет, Ли совсем отказался от нее, осудил и вынес ей приговор в течение нескольких секунд.
Ей хотелось плакать, бить кулаками По подушке, залить ее слезами. Но слезы не приходили. Все, что ей удалось, это тихонько заскулить от боли. Словно решив, что это поможет ее энергии выйти наружу в крике беды и горя, она подошла к одному из шкафов и стала в нем шарить – там наверняка должны были оставаться какие-то снадобья. И нашла одну пилюлю, сине-зеленую; она даже не могла вспомнить ее название. Она проглотила ее без воды, не обращая внимания на горький вкус, а затем рухнула на постель. Через некоторое время ее тело начало пульсировать, а мозг окутала спасительная пустота. Что такое любовь? Она старалась припомнить. И кто такой был Ли?..
11
– Я ненавижу День Благодарения, как его празднуют в Нью-Йорке, – заявила Пип, взмахнув широким жестом, который включал в себя квартиру на крыше небоскреба и все, что с ней связано. – Ненавижу парад Mасу, клюквенный соус и дурацких трепаных пилигримов, ненавижу Нормана Рокуэлла.
Стиви не знала, поддерживать ли ей слова подруги что-то возразить. Прошел год после ее первого, одинокого Дня Благодарения в Нью-Йорке. Был ли этот лучше? Вместо одиночества у нее была Пип. И столько много замечательных вещей случилось с ней за эти двенадцать месяцев.