Читать интересную книгу Следы на песке - Джудит Леннокс

— Нравятся. Но я мало кого знаю. У меня нет ни сестер, ни кузин.

— Ты, случаем, не педик? — спросил Уилкокс. — Я бы не хотел лежать на траве рядом с педиком.

Оливер смотрел на него непонимающе.

— Ты что, ничего не знаешь? — раздраженно сказал Уилкокс и пустился в подробные объяснения.

После того как Уилкокс закончил, Оливер почувствовал легкий приступ дурноты. Однако он покачал головой и сказал:

— Нет, мне не нравятся такие вещи. Совсем нет.

Его голос слегка дрожал.

Уилкокс сунул руку в карман и вытащил пачку открыток.

— На, посмотри. Правда, классные?

Это были фотографии девушек без одежды. Рассматривая их, Оливер услышал, как Уилкокс предложил:

— Могу достать и для тебя, если у тебя есть деньги. Обойдется в фунт-другой.

Уилкокс показал Оливеру районы Лондона, которых он никогда раньше не видел. Доки, с их подъемными кранами, лебедками, кораблями. Грузчиков, громко кричащих что-то друг другу, названия портов, написанные на носу кораблей. Буэнос-Айрес… Калькутта… Канберра. Эти слова сами по себе пробуждали в Оливере странное волнение; они манили жарким солнцем, незнакомыми языками и свободой.

Сохо предлагал развлечения другого рода. Об этом районе Лондона Оливер имел не больше представления, чем о какой-нибудь далекой звезде. Он гораздо лучше знал Дербишир в сотне миль к северу, чем Сохо, который находился рядом с его домом. Странная музыка, доносившаяся из-за обшарпанных дверей, валяющийся повсюду мусор, девушки в ярких платьях — все это сначала отпугнуло его, а затем очаровало. Уилкокс рассказал ему о джаз-клубах, которые открыты всю ночь, и о тех заведениях, где девушки раздеваются за деньги. Они попытались проникнуть в одно такое место, но швейцар прогнал их. Уилкокс обвинял во всем Оливера, чей голос все еще иногда срывался с баса на фальцет. По ночам Оливер рассматривал открытки, купленные у Уилкокса. Больше всего ему нравилась девушка цыганской внешности, с черными волосами и огромными темными глазами; ее тяжелые груди свисали в стороны. Смотреть на нее было и приятно, и стыдно одновременно.

Уилкокс рассказал Оливеру о магазине в Сохо, где продают журналы, полные фотографий голых девушек. Он пообещал Оливеру купить такой журнал, если тот достанет денег. Оливер задумался, где спрятать журнал — мать ежедневно наводила порядок в его спальне, но, тем не менее, пошел вечером в кабинет отца и взял фунт из его бумажника.

Когда он вытаскивал фунтовую банкноту, на пол выпала выцветшая, потрепанная карточка. Оливер увидел на ней рисунок бабочки и надпись:

«Холли-Блю.

Дневная и вечерняя женская одежда.

Тейт-стрит, 3».

«Правила Мальгрейвов, — напомнил себе Джейк: — никогда не показывай, что тебя что-то волнует». Ему это удавалось: на переменах он болтал с другими преподавателями в учительской, по пятницам водил учеников на крикетную площадку. Он держался, и если пил, то в одиночку.

Но на самом деле многое угнетало его. Он тяжело переживал отъезд Мэри. Ее место заняла худощавая деловитая женщина средних лет, и теперь Джейк гулял вдоль утеса в одиночестве. Однажды он спустился в маленькую бухту и долго бродил среди скал, бросая камешки в море. В глубине его души тихо закипал гнев, и Джейк не стремился его подавить.

Мэри писала ему письма, но он не отвечал. Он не мог высказать боль, которую испытывал, потому что, сделав это, выдал бы свою слабость. Он понимал, что не останется в Хитервуде. Мэри была права, он уедет отсюда. Но он ждал своего часа. Все, что раздражало и возмущало его здесь и раньше — лицемерие, снобизм, потворство насилию, — с отъездом Мэри стало просто невыносимым. Как он понял, Линфилд был лишь симптомом болезни. Хитервуд и места, подобные ему, существовали для того, чтобы делать всех похожими друг на друга. Люди вроде Линфилда процветали в таких условиях. Узость взглядов Хитервуда, серость школы и ее окрестностей пробуждали у Джейка желание бежать отсюда.

Ему впервые пришло в голову, что, если бы его отец провел всю свою жизнь в Англии, он и сам мог бы оказаться в такой школе. Ральф происходил из обычной семьи среднего класса и учился в школе вроде Хитервуда. Если бы он не предпочел другую жизнь, Джейку пришлось бы следовать по стопам отца. Джейк понял, что нужна немалая смелость, чтобы отказаться от всего этого. Впервые за более чем десять лет он начал думать об отце с уважением, а не только с презрением. Он спросил себя, что сделал бы Ральф в его положении, и понял, что отец не стал бы молчать и терпеть происходящее.

Джейк сказал капитану Манди, что на празднике основания школы, который отмечали в конце апреля, хочет вручить свой приз. В школе было принято вручать ученикам призы за успехи в классических дисциплинах, истории, географии, но призов по французскому языку не было. Капитан Манди, убедившись, что Джейк согласен взять на себя все расходы, согласился.

В день основания школы Джейк позавтракал чистым виски. В учительской Стрикленд отозвал его в сторону.

— Среди преподавателей не принято пить до начала мероприятия. Обычно мы дожидаемся, чтобы все закончилось.

— Я выпил только для храбрости.

— Для храбрости? — с подозрением посмотрел на него Стрикленд. — Вас ждет всего лишь послеобеденная скука.

— Мне придется произнести речь. Я еще не вполне освоился с текстом.

Стрикленд положил руку ему на плечо.

— Надеюсь, вы не собираетесь натворить глупостей, Мальгрейв?

Джейк увидел в его глазах искреннюю заботу и решительно помотал головой.

— Я ненавижу выступать на публике. — «Я буду скучать по Стрикленду», — подумал он.

Он съел на обед жесткий ростбиф с жесткими бобами и запил все это виски, незаметно приложившись к фляжке за спинами учеников, родителей и преподавателей. После обеда во время крикетного матча он вздремнул, а потом сел на заднем ряду президиума вместе с другими преподавателями, зевавшими во время речей. Наконец началось вручение призов. Вымпелы за победы в крикете и регби. Премии старостам от наставников. Призы за прилежание. Призы за успехи в математике, поэзии и переводах с латыни.

Капитан Манди кивнул Джейку. Тот, слегка пошатываясь, вышел на трибуну и обвел взглядом собравшихся в зале родителей и учеников.

— Произошло небольшое изменение планов. Я сказал капитану Манди, что хочу вручить приз за успехи в изучении современных языков. Приз Мальгрейва за французский и прочая чушь. Но я передумал. Нашел предмет поинтереснее. Более соответствующий этому заведению. — Джейк улыбнулся. — Я хочу вручить приз Мальгрейва за лицемерие.

Скучающий кашель, шорох и перешептывание стихли.

— Конечно, претендентов очень много. И в первую очередь наш добрый капитан.

— Мальгрейв! — прошипел капитан Манди. — Прекратите немедленно!

Атмосфера в зале наэлектризовалась, остатки послеобеденной апатии мгновенно испарились.

— Итак, беря с вас высокую плату, капитан Манди платит скудное жалованье неудачникам и калекам, которые учат ваших сыновей. Разницу он кладет к себе в карман. Умно, не правда ли? — Джейк потер лоб и сделал вид, что смотрит в свои записи. — Кого еще можем мы выдвинуть на эту престижную премию? Вот, например, мистер Линфилд…

Поднялся гул голосов. Кто-то громко крикнул:

— Этот парень пьян!

— Совершенно верно, — подтвердил Джейк. — Единственный способ выдержать все это. Как бы то ни было — Линфилд. Итак, Линфилд любит маленьких мальчиков. Разумеется, когда я говорю, что он их любит, я не имею в виду, что он их уважает или заботится о них. Я имею в виду, что он любит их бить. Это его возбуждает. Вероятно, ничто другое возбудить его не может. Типично английская жестокость, как говорят на Континенте.

Чья-то рука потянула его за рукав. Джейк с трудом сфокусировал взгляд на Стрикленде.

— Уходи, приятель, ты уже и так достаточно навредил себе, — мягко сказал Стрикленд.

Джейк покачал головой, но его возбуждение начало угасать. Он заставил себя продолжить:

— Я еще не вручил свой приз. Есть и другие кандидаты.

Часть родителей направилась к выходу из зала. Джейк повысил голос:

— Разумеется, вы все перспективные кандидаты. Я говорю о вас, леди и джентльмены.

Несколько человек остановились в проходах.

— Да, это вы, родители этих бедных невежественных детей. — Его голос почти утонул в общем гуле. — В конце концов, именно вы отправили своих детей сюда. Вы знаете, как они плачут о вас по ночам. Вы знаете, что их здесь бьют. Вы замечаете, как меняются они, приезжая домой в конце первого семестра. Они научились не показывать свои чувства, научились притворяться. Вы научили их лицемерию.

— Джейк, — окликнул его Стрикленд.

По другую сторону трибуны стоял учитель физкультуры.