«Моя единственная сестра, мне тебя очень не хватает, – читала Маша прыгающие перед глазами строчки. – Пожалуйста, береги себя. Очень прошу тебя – береги себя. Мне хочется быть сейчас рядом с тобой, но вместо этого я буду думать о тебе день и ночь. Нежно тебя целую и люблю. Твой старший брат Ян».
– Это… Выходит, это неправда, что его взяли в плен моджахеды? – Маша вцепилась обеими руками в локоть Димы. – Значит, он у… нас?
– А где же еще? У вас, у вас, в конторе имени козлобородого Феликса, – сказал Дима, почему-то пряча глаза.
– Ты его видел? Скажи, ты видел его? – требовала Маша.
– Нет, конечно. Я слишком мелкая сошка, чтоб мне показывали таких важных особ. Небось уже до полковника дослужился. А там, глядишь, и генерала схлопочет.
– Я в это не верю. Что-то здесь не так, не так… – бормотала Маша. – А почему ты сказал Сью, будто его взяли в плен моджахеды? Ты соврал?
– Только передал то, что соврали мне. Связной, он и в Африке связной, никуда не денешься. – Дима вдруг сник. Похоже, его начало развозить. – Потом они вызвали меня к себе, дали это письмо и велели отвезти тебе вместе с паспортом. Ей-Богу, не ведаю зачем. Похоже, хотят, чтоб ты еще глубже заглотнула какой-то там крючок. Словом, тайны мадридского двора. Но я совсем не удивлюсь, если для тебя это никакая не тайна, а всего лишь условный знак к действию. Недаром они выправили тебе советский паспорт. «Эх, недаром, эх, недаром, отдаются наши девки гусарам», – пропел Дима. – Все, я свое задание выполнил и отключаюсь. Этот диванчик меня вполне устроит, если не возражаете. Всем пламенный привет.
Он улегся прямо в ботинках на узкий диванчик, пробормотал что-то и засопел.
Маша держала в руках письмо. Она пыталась представить себе Яна, когда он писал его, но вместо него видела молодого красивого мужчину в военной форме, писавшего что-то, положив на колени планшет. У мужчины было знакомое лицо. Это был ее отец. Такой, каким она помнила его памятью раннего детства. Тот самый человек, перед которым ее мать танцевала танец любви…
– Не верю. Ни тебе, ни тем более ему. – Толя обнял ее за плечи.
Она резко вывернулась, вскочила и крикнула с порога:
– Не прикасайся, слышишь? Не смей никогда-никогда ко мне прикасаться! Господи, как же я всех ненавижу! Ненавижу!! Особенно себя!!!
Она выскочила во двор и бросилась к реке. Деревянные идолы смеялись ей вслед своими беззубыми ртами. Ей казалось, они тянутся невидимыми руками, пытаясь схватить за сарафан, за ногу, чтоб замедлить, остановить ее бег.
– Нет! – крикнула она и замерла на мгновение над обрывом. – Нет, нет, – шептала она, быстро спускаясь по лестнице к реке. – Я вам не достанусь. Хватит. Не достанусь. Я раздавала себя всем. Но теперь я буду жадной. Очень жадной. Все должно достаться ему. Только ему…
Лодку несло течением в сторону большой песчаной косы, намытой на противоположном берегу реки земснарядом.
Девственная чистота речного песка слепила глаза.
РАСПЛАТА
Луиза Маклерой собралась за полчаса. Уже в дорожном костюме она позвонила по внутреннему телефону Стефани и сказала, что вынуждена немедленно вылететь в Вашингтон к Теренсу, который приглашен на обед в Белый Дом, поскольку строгий этикет требует присутствия супруги. Стефани пожелала подруге счастливого пути. У нее был усталый и безразличный голос.
Такси, в котором Луиза ехала в аэропорт, обогнал на бешеной скорости мотоциклист. Немолодой водитель сказал:
– Кандидат в покойники. И почему федеральные власти не обязывают торговцев этой железной смертью требовать с покупателей водительские права? Пацаны садятся в седло с такой уверенностью, словно это обыкновенный велосипед. Они и управляют им, как велосипедом. Мне рассказывал приятель – он давно работает в полиции, – что в одном только штате Луизиана за сутки разбивается в лепешку чуть ли не дюжина этих глупых детей. В живых редко кто остается.
Луиза не проронила ни слова. Она не знала, что случилось с Томми и Лиз, она знала лишь: их ищут со вчерашнего дня и пока безрезультатно. «Свершилось, свершилось», – звучало в ее голове. Она покидала поле битвы в надежде избежать возмездия. Луиза Маклерой трепетала при одной мысли о том, что может сделать с ней Сью Тэлбот, если догадается, кто…
– Но никто ни о чем не догадается, – произнесла она вслух и подумала: какое счастье, что ей пришло в голову расплатиться в магазине наличными деньгами.
– Вы что-то сказали, мэм? – водитель слегка повернул к ней голову. – Извините, не расслышал.
– Власти вашего штата отлично следят за состоянием дорог, – сказала Луиза. – И вообще мне здесь очень понравилось. Меня зовут Луиза Анна. Почти как ваш штат. Интересно, правда?
Разумеется она летела не в Вашингтон, а… Впрочем, она еще сама не решила – куда. Ближайший самолет – в Гонолулу – вылетал через полчаса. Гавайи были самым близким к востоку штатом, а потому, думала Луиза, в случае чего оттуда можно махнуть… В Москву, например. А почему бы и нет? В Москве у нее живет единственная дочь. Москва – это так далеко и… К тому же русские боготворят американцев.
Когда самолет поднялся в воздух, Луиза облегченно вздохнула. Нью-Орлеан… Ха, не приснилось ли ей все это?.. Она откинулась на спинку и закрыла глаза. Зло должно быть наказуемо, думала она. Эта стерва Сьюзен сделал ей уйму зла. Но как бы там ни было, последнее слово все-таки осталось за ней, Луизой.
Она задремала и даже увидела сон. Они с Бернардом Конуэем, красавчиком Берни, как звали его сверстники, ехали вдвоем в машине по прериям. Ветер развевал ее длинные черные волосы и шелковый шарф, мешая видеть дорогу впереди. Но она не смотрела вперед – она смотрела на Берни, на его большие красивые руки, с изящной небрежностью покоившиеся на руле, на мужественный профиль…
Он снял с руля правую руку и, обняв Луизу за плечи, привлек к себе. Они целовались под прикрытием ее тяжелых густых волос, а машина мчалась вперед, вперед… Луиза ничего не боялась – от поцелуя Берни у нее кружилась голова, и она готова была принять смерть, только бы он не выпускал ее из своих объятий… Вдруг она ощутила толчок, и вокруг стало темно. «Мы попали в аварию, – мелькнуло в мозгу. – Но почему мне совсем не больно?.. А где же Берни?..»
– Берни! – позвала она вслух и открыла глаза. Возле ее кресла стояла стюардесса и мужчина в форме пилота.
– Миссис Маклерой, – обратился к ней мужчина, – меня зовут Стюарт Макловски. Я командир этого лайнера. Прошу прощения, но мы только что приняли для вас сообщение. Очень срочное. Поверьте, миссис Маклерой, весь экипаж нашего лайнера выражает вам самые искренние и глубокие соболезнования.