– Ну, уморила. Это ты в своей Америке набралась? Идолы, заряды, энергия… Ванька, похоже, тоже на этом свихнулся. Когда мы провожали его в армию, он, помню, крепко набухался и все молол про то, что здесь якобы была какая-то ведьма, а он утопил ее по твоему, Толька, приказу. Еще он трепался, что вроде бы твоя жена считает, будто он наглотался каких-то там таблеток, стал невменяемым и в том состоянии сделал той бабе, гм, капут. Бредятина настоящая.
– Нет, – подал голос Толя. – Никакая не бредятина. Все так и было! Я очень хотел, чтобы Инги не стало. Я часто думал об этом и представлял ее на дне реки. Ноги опутаны цепью, чугунные якоря не позволяют всплыть на поверхность, волосы шевелятся в струях течения. – Лицо Толи сделалось прекрасным. Это было лицо вдохновенно творящего художника. – Я не смог бы сделать это сам: стоило мне к ней прикоснуться, и я терял рассудок. Но если бы она не сгинула, я бы стал врагом собственному… племяннику. Или бы он меня в конце концов убил.
– Ваня? Убил бы? Смеешься, что ли? Он тараканов и тех жалел – расплодил в квартире на Мосфильмовской целый питомник. И потом он на девок чихать хотел. Я даже стал было подумывать, а не педик ли он – последнее время вокруг него все этот красавчик Игорек увивался. Неразлучная была парочка. Но потом я понял… – Дима вздохнул и опрокинул в себя рюмку. – В общем, у них один секрет был, который они не выдали до самой последней минуты… Педикам в Афгане нечего делать.
– Дима, а ты знаешь… – Маша набрала в легкие воздуха и продолжила звенящим голосом, – он тебе вовсе не сын. По крови, я хочу сказать. Я понимаю, жестоко говорить тебе об этом сейчас, но я все равно должна это сделать. Я хочу, чтобы ты презирал меня еще больше, всей душой.
– Милая моя цыпочка, ты меня либо за дурака держишь, либо сама в дурочку играешь. – Дима смотрел на нее рачьими глазами, взглядом человека, чьи мозги проспиртовались настолько, что отказывались выполнять свои прямые обязанности. – Я усек это еще тогда, когда ты с пузом ползала и меня от себя отпихивала. Да ты бы видела его взрослым – вылитый братик. Но дедуня с бабуней по своей старческой глупости так ничего и не просекли. И слава Богу. Парень-то вполне нормальным получился. Я вряд ли бы сумел такого произвести. Как говорится, штучная работа и по спецзаказу. Одна моя подружка-поблядушка мечтала родить от меня ребеночка, но я сказал ей: и в мыслях не держи. Ногой на живот наступлю или бутылку в интересное место засуну. Не хватало мне на старости лет позора.
– Ты говоришь, он похож на… Яна? – тихо спросила Маша. – Но ведь это…
– Ну не на этого же деревенского козла? – воскликнул Дима, насмешливо уставившись на Толю. – Козел он и в Плавнях козел, хоть и может, конечно, прикинуться на минутку Аленом Делоном. Ты у меня шустрая бабенка оказалась. А сама все целочкой прикидывалась. У вас, баб, в крови играть в жмурки с нашим братом.
– Я тебя сейчас убью! – рявкнул Толя, медленно поднимаясь. – Ты… ты негодяй. Ты…
– Начинается. – Дима нисколько не испугался. – Что, претендуешь на отцовство? Не советую. Она все равно будет молчать и изображать оскорбленную невинность. Она баба хитрющая, к тому же стукачка. Мне показали одну бумаженцию. Думаешь, почему ей по америкам жить разрешили? Агентесса номер семь. Засветилась – и ее засунули в психушку. Чтоб других не засветила. Мой дед сходу просек, в чем дело. А я, дурак, ему не поверил. Но когда мне показали эту бумаженцию…
– Он врет? – Толя растерянно смотрел на Машу. – Я думал… Я безоговорочно поверил… Я…
Он схватился за голову и рухнул на стул.
– Семейная разборка а-ля поздний Бергман с примесью шпионской интриги. – Дима явно чувствовал себя на коне. – Нормальная семейка. Бывают и похуже.
– Это правда? – опять спросил Толя Машу. Лицо его стало неузнаваемо чужим. – Нет, это неправда. Он врет. Но почему ты молчишь?
– Сейчас она тебе скажет. Такое скажет, что ты… Хотя мне-то какое дело? Что скажет, то и скажет. Сами разберетесь.
Дима наполнил рюмку и торопливо выпил.
– Правда, – понял он по ее губам, настолько тихо она это произнесла. Ей стоило невероятных усилий смотреть Толе в глаза. – Правда то, что я подписала эту бумагу. Все остальное ложь.
– Они все так говорят, – комментировал Дима, похрустывая огурцом. – Стандартный кагэбэшный ответ. Подписывал, но на ближних не стучал. Не делал. Не состоял. Не поддерживал. Не одобрял. Ну и в том же духе. Твой драгоценный братец, дорогая, продался им с потрохами. Так сказать, действуя согласно своим убеждениям. Не удивлюсь, если он вдруг обнаружится где-нибудь в Брюсселе или Бостоне. Разумеется, под чужой фамилией и, возможно, с другой вывеской. Нынешние эскулапы способны сделать с нашей физиономией такое, что мама родная не признает, а если и признает, все равно на порог не пустит. Это ты зарылся в землю, как крот, и думаешь, что про такое лишь в кино показывают. А тут тебе взяли и подсунули живого прототипа. Как пишут нынче в газетах: человек-легенда, бывший диссидент-шестидесятник, правозащитник, и прочее, и прочее. Все они стукачи и карьеристы. Нас взрастил таковыми этот чертов социализм. Слава КПСС! Ура!!!
– Но я не жалею, что сделала это. И не собираюсь перед вами оправдываться, – сказал Маша. – Я знала, что они меня обманывают и хотят посадить на крючок. Я все равно не могла не подписать. А вдруг ему на самом деле это нужно? Ради него я подпишу тысячи бумажек. Пускай он будет чьим угодно агентом, для меня он останется Яном. Самым любимым человеком.
– Выпьем за твою святую принципиальность! – Дима нарочито галантно поцеловал Машину руку. – Мата Хари в советском переплете. Все встают и поют «Интернационал». – Дима, пошатываясь, встал, плеснув водкой в свою тарелку. – Пьем молча и торжественно. Да здравствует ленинская партия и ее центральный комитет. Не надо аплодисментов. Я еще не кончил.
Он опрокинул в рот рюмку и сел.
– Если хочешь, я сегодня же уеду, – сказала Маша, обращаясь к Толе. – Правда, у меня нет паспорта.
– No problems,[62] как выражаются твои бывшие сограждане и коллеги. – Дима полез во внутренний карман пиджака и протянул Маше новенький паспорт в прозрачной обложке. – Настоящий. Выданный, как говорится, по месту жительства. Тебе лишь осталось расписаться под собственной вывеской. Между прочим, ты на ней недурна собой. Очень даже недурна. Мастера у них первоклассные, не то что в нашей забегаловке на Арбате. Меня тут, было дело, родной гаишник не признал. Ты, говорит, с чужими правами разъезжаешь. Мы сейчас тебя за жопу и в конверт, а там пусть начальство разбирается. – Дима рыгнул. – Пардон… Только не надо благодарностей – я всего лишь обыкновенный связной. Положим, не совсем обыкновенный… Нет, подумать только: алкашу и рогоносцу доверили такое важное поручение, какое доверяют лишь людям с идеальной анкетой и длинным послужным списком предательств и прочих заслуг перед партией и правительством. Может, мне положено встать на колени ввиду особой значимости момента? – Дима вдруг достал из того же самого кармана сложенный вчетверо листок и, неуклюже опустившись на колени перед Машиным стулом, протянул ей на вытянутых ладонях. – Аж мурашки по спине. Сам от себя не ожидал. – Он снова рыгнул.