— Да, Зайчьи Ушки, — согласно протянул Перший и медленно приотрыл веки, заинтересованно зыркнув на сидящего напротив него Велета. — Там каждому из малецыков подарено созвездие или система, как кому захочется. Велет к примеру выбрал там систему и назвал ее Парящий Кряж. — Господь прервался на маленечко, и сызнова сузив щели меж глаз, лениво молвил, — что тут случилось милый малецык Велет?
— Кали расскажет, Отец, — дюже огорченно откликнулся Атеф и желваки на выпирающих массивных его скулах подсвеченные золотым сиянием заходили ходором.
А пару минут спустя в залу вошла рани Темная Кали-Даруга и если Перший смотрелся изможденно-усталым, то демоница дюже негодующей, едва сдерживающейся, абы не наполнить все помещение стрелицами. По голубоватой коже рани пролегали крупные фиолетовые пятна, а внутри третьего глаза склера переливалась серебристыми полосами, точно спеющих стрелиц. Она как всегда вельми быстро преодолела разделяющее расстояние до своего Творца, и, остановившись в нескольких шагах от его кресла, весьма сурово воззрилась в лицо Першего. И взгляд ее был таким непреклонно грозным, точно пред ней сидел не Творец ее сути, а напроказничавший мальчишка.
Еще миг и в ее третьем глазу во лбу голубая склера пошла малой рябью, окрашивая данное трепетание в рдяные полутона. Старший Димург узрев негодование в лице демоницы, аль может только в изменение цвета глаза, незамедлительно отвел взор от нее, зыркнув повдоль залы (однако, не смея полностью сомкнуть свои очи), негромко молвил, сказывая вслух:
— Здравствуй, Кали-Даруга, — он смолк и тягостно выдохнул. — Не мог… не мог раньше, моя милая живица, — добавил слабым голосом Бог, — и посему не стоит так на меня досадовать.
Перший сызнова прервался, давая той тишиной возможность заговорить рани, впрочем, последняя не откликнулась, только зримой яркостью багрянца переливалась склера в ее третьем глазе, несомненно, наращивая его насыщенность, а кожа лица и оголенных рук стала схожа с цветом темно-лилового сарафана, едва прикрывающего тонкими полосами плечи.
— Днесь вроде как намереваешься меня испепелить, — то уже явственно из уст Господа звучало огорчение.
И вместе с тем сокрушенным голосом и тело Бога надрывисто содрогнулось так, что качнулась из стороны в сторону змея в навершие его венца, резко отворив глаза и пасть, да немедля сердито зашипела на демоницу.
— Может не стоит, — удрученно дополнил старший Димург, точно истребывая к себе, ну если не жалости, хотя бы понимания.
— Господь Перший, — наконец, зазвучал голос Кали-Даруги, и в нем затрепыхалось пронзительно-визгливое дребезжание столь не свойственное ей. Так, что казалось еще миг и растерявший всякое воркование и мягкость ее голос сорвется на крик. — Поверьте мне, коли бы господин в вас и во мне нынче не нуждался… И не нуждался мой дражайший мальчик Господь Крушец, я бы прямо сейчас покинула Млечный Путь и вернулась в Северный Венец, ибо устала! Я устала Господь Перший вступаться за вас пред Родителем. — Старший Димург малозаметно шевельнул губами, определенно, жаждая оправдаться, но демоница энергично вскинула вверх обе правые руки, тем останавливая его молвь. — Сколько, ей-же-ей, можно, — продолжила она свои гневливые излияния, — ведь перед вашим отбытием я просила всего о двух вещах. Всего о двух вещах. Прибыть в течение двух свати и второе не спорить с Родителем.
— Тот спор не касался Крушеца, — досадливо отозвался Перший и вскользь прошелся взором по лицу Кали-Даруги и напитывающимся сиянием третьему глазу.
— Да, какая разница касался или не касался, — теперь рани и вовсе зашипела, точно вторя шипению змеи в венце Зиждителя, оная уже и вовсе оскалившись, выставила в ее сторону свои бело-красные клыки. — Просила вас не спорить с Родителем. А это значит не спорить вообще… Вообще не говорить, что-то против, стараясь любым образом отстоять свое мнение. Почему я должна потом весь гнев Родителя принимать на себя, почему должна за вас Господь заступаться.
— Прости живица, так получилось, — старший Димург теперь, кажется, едва отозвался и как-то дюже тяжело задышал иноредь сотрясаясь конечностями, словно захлебываясь в предсмертной агонии.
Кожа его лица, рук враз истеряла и последние махие всплески сияния и стала вся густо черной, отчего подле нее закурился синеватый дымок. И немедля негодование Кали-Даруги иссякло, да столь резко, что и третий глаз ее, в доли секунд, приобрел положенную голубизну склеры, и кожа растеряла всякую марность.
— Господь Перший, — голос рани зазвучал воркующе успокаивающе. — Вы плохо выглядите, надобно было прилететь на пагоде.
— Отец сказал вмале прибудет Стынь на своем сумэ, — вступился за Першего Мор, также как и демоница сопереживая ему.
Мор вздел руку вверх, намереваясь положить ее на плечо Отца, непосредственно пронеся вблизи от головы и венца, когда нежданно змея, точно ожидающая нападения или, что точнее, доведенная сварливостью демоницы до гнева, сделала рывок в бок. И вонзила в тыльную сторону длани руки младшего Димурга свои клыки. Она также стремительно подалась назад, в навершие венца, при том вырывая из руки Мора кусок кожи и плоти, оголив (вроде ее язык облизал) смаглую кость с мельчайшими вкраплениями в ней насыщенного цвета огненно-золотистых искр. Рваные рубежи медно-желтой плоти, испещренной мельчайшими текущими по ее поверхности глубокими провоточинами, оранжевыми паутинными кровеносными сосудами, ажурными нитями кумачовых мышц и жилок, с оборванными краями гулко плюхнулись на смаглую кость, принявшись ронять на ее полотно крупиночки огненной юшки.
— Ах! — громко вскрикнула Кали-Даруга, узрев как змея возвернувшись на свое место в навершие венца и обливаясь красно-желтой юшкой Бога, сглотнула вырванную из его руки плоть.
Едва слышно, вероятно, вторя тому крику, застонал Мор и дернул от головы Першего руку, приткнув трепещущую рану к губам.
— Что случилось? — вопросил беспокойно старший Димург, похоже, также в мгновение ока, обретая свои силы и властность.
Он тревожно шевельнулся в кресле, и, развернув голову в сторону сына, обеспокоенно вонзился в его лицо.
— Укусила, — не менее озадаченно протянул Велет.
Атеф несмотря на свою могучесть вельми скоро поднялся с кресла и направился в сторону Мора, у коего на раненной руке кожа перст растеряла свое сияние и приобрела не присущую вообще Богам сероватую бледность.
— Не укусила, а откусила, — болезненно проронила Кали-Даруга, с негодованием глянув на змею в венце, несомненно, жаждая ее испепелить. Впрочем, получив в ответ не менее сердитое полыхание изумрудных очей. — Откусила, моему дражайшему мальчику Господу Мору плоть, — голос демоницы днесь сопереживающе перекатывался, вроде как это не Богу, а ей откусили плоть.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});