Безумно заболела голова, готовая тотчас взорваться.
— ЧТО ТЫ ТУТ ДЕЛАЕШЬ? — столь хитроумным способом поинтересовался Реестр.
— Я не хотел! — заорал Олег, — Я всего лишь глупый гип. Я прыгал к своей сестре! Почему я попал сюда? Где моя сестра?
Реестр как будто бы удивился, отчего (отчего? от ужасного давления несопоставимых масштабов, вот отчего) Олег позорно обдулся. Он парил в кошмарной невесомости, и за ним тянулось свидетельство его слабости, жёлтое облачко мочи, которую шорты, конечно же, не удержали.
Перед Олегом возник фотографический, сотканный из серебристо-изумрудных пылинок, образ его сестры — тот самый, из-под пальмы.
— СЕСТРЫ?
— Где она? — орал Олег, зажимая ладонями уши, — Где она? Отвечай!
Из ушей и носа шла кровь, не каплями, а струями.
Как будто он имел право что-то требовать от этой хтонической силы.
— ОНА? — бомбардировал Реестр гостя очередным ударным мыслеобразом, отчего теперь уже из глаз его стали выплывать капельки крови.
Реестр последовательно продемонстрировал серебристую собаку с изумрудными глазами, недоумённо качавшую вислоухой головой. Сонм серебристо-изумрудных пылинок, окружавших пса, задрожал.
— Я НЕ ЗНАЮ, — понял пантомиму Олег.
— Так кому ж это знать, как не тебе, чертова космическая псина! — заорал Олег и его тут же вырвало желчью. При этом он дополнительно обгадился кровавыми сгустками. Все это шлейфом плыло за ним в невесомости. Неужели так рождаются кометы?
Реестр очень удивился вспышке агрессии от микроскопической пылинки. С ним никто и никогда себя так не вёл, даже Хозяин, который, случалось, наказывал, ну так то Хозяин…
Реестр всмотрелся в странную своенравную пылинку, отчего у Олега лопнул в глазу, наверное, уже миллионный сосуд. Его мутило. Рвать было нечем.
Поэтому Олег просто заплакал в бессильной стариковской манере.
И звездный пёс сделал странное. Он облизал Олега шершавым серебряным языком, отчего тому вдруг стало значительно легче. Олег почувствовал странное вдохновение, которое пощекотало его нутро пузырьками, будто шампанское.
И он начал видеть реестр в цвете и понимать Сущее без мучительных мыслеобразов, бьющих по глазам, отнимающих последнее здоровье.
— Ты ищешь её? — спросил Звездный Пес и показал Олегу фото сестры под пальмой.
— Да! Где она, отвечай!
— Я не знаю.
— Как такое вообще возможно? Ты же мера всего сущего? Ты же сам всё сущее?
— И так бывает, — вздохнул пёс, который вдруг сделался меньше и положил себе на башку правую лапу. Почти как человек. — Но я могу с ней разговаривать. Мне очень одиноко.
— А как давно она здесь? Почему ты не задумываешься, что ей тоже жутко одиноко — в пустоте и неизвестности?..
— Вместе легче. Она очень трепетный собеседник. Так много предугадывает… А как она тут давно? Порой мне кажется, что мы тут были всегда.
— Я могу с ней поговорить? — вскинулся Олег. От резкого движения в невесомости его закрутило вокруг своей оси.
— Не знаю. Могу попробовать.
Перед глазами Олега словно раздвинулось перевёрнутое окошко камеры-обскуры.
Под резным пальмовым листом стоял, устремив упрямый взгляд в бесконечность, перевёрнутый… Олег.
Тот Олег, который застыл в черноте перед экраном, ошарашенно посмотрел на свои руки, и увидел, что руки эти женские, узкие, до боли знакомые.
— Алина? — спросил Олег, взирающий из экрана.
— Олег? — обреченно отозвалась Алина, разглядывающая свои руки в чернильной пустоте.
— И так тоже бывает, — вздохнул Звёздный Пёс.
— Где ты? — зажал двумя пальцами виски Олег.
— Где ты? — всплеснула руками Алина.
— Где я?
— Где я?
Им вдруг пришёл в голову странный образ, что кто-то из них киль, а кто-то — мачта, и они обречены существовать в противоположных стихиях, оторванные друг от друга. Будучи при этом одним целым.
А потом Олега, точно Олега, выплюнуло из Великого Реестра.
Позже удивлённая Елена, которая выслушала сбивчивый рассказ, сообщила, что он был поцелован Реестром и сделался от этого уникальным. Таких… таких в данный момент больше нет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
На вопрос, что это значит, Елена задумалась и ничего не ответила.
Реестр знает.
Наверное.
— Где она? — спросил у себя Старина Ре, — Я и правда не знаю. Но эти двое просто не могут быть рядом! Это слишком противоестественно. И опасно. Да, слишком опасно.
Ты обладаешь
Сердцем из глины.
В дикой вроде не такие живут.
Ты не нужна и дельфинам.
Ты обожаешь
Воду из крана.
Если ты хочешь бывать на плаву,
Не подходи к океанам.
***
Глава 17. Замыкая круг
Олег вышел из «Пищемаркета» с бумажным пакетом, набитым продуктами. Когда он вешал лямки на руль верного «Росинанта», Элиса подала голос:
— Я в курсе твоих похождений с этой Еленой Гутенберг. Которая «полномочный представитель будущего».
— И? — Каспер, зажав велосипедную раму между бёдер, вскрывал энергетический батончик. Упаковка шуршала, но не поддавалась.
— Придумай, как отвадить её от сороковых годов. Она все расклады портит. Иначе я найду других людей, которые решат проблему. Поверь, тебе это не понравится. Котик.
Старый долг
Воронеж-2033, 26 ноября
Поразительно тихими стали города с пришествием электромобилей. Оказывается, вовсе не разноцветные яркие пятна фонарей, реклам и стоп-сигналов выворачивают из горожан душу. Выжигают волю. И даже не смог, который першит в горле. Нет. Тяжелее всего homo urbanicus переносит какофонию из шумов — которые то визжат сиренами, то рокочут двигателями, то сигналят, то издают шинами звук открываемого скотча. Но всегда сливаются в отвратительный ком, который отражается от домов, образует кошмарные звуковые водовороты. И ужас никогда не заканчивается.
От этой перманентной атаки ноги сами несут под защиту герметичных стеклопакетов. В глухую бетонную норку.
Олега Каспера колёса верного «Росинанта» несли прямо под высокий виадук — на редкость тихое местечко. Вот та самая опора, под которой назначено. Выцветшее граффити гласило: «Ссыкуны и шлюхи» и, конечно, было в чём-то право.
Олег спешился, прислонил велосипед к бетону и посмотрел на часы: четверть девятого. Достаточно, чтобы поздненоябрьский город накрыла тьма в бесчисленных пятнышках уличных огней.
Поморгав фарами, мимо прокатил кроха-микроавтобус неизвестной марки. Он был неприметного мышиного цвета.
Олег застегнул горло на болоньевой куртке, тоже неприметной, оседлал «Росинанта» и пошуршал следом.
Два транспортных средства спустились по крутой асфальтовой дорожке, которая сначала вильнула влево, а потом закончилась внушительной полупустой парковкой перед входной группой Центрального парка.
Микроавтобус вырулил в укромный уголок, туда, где скучали мобили, оставленные на зиму.
Фары погасли.
Олег приковал углепластикового коня к столбу и обогнул микробус справа. Там оказалось водительское место, где сидел, барабаня пальцами по рулю, Порфирий. Он был одет в зимний спортивный костюм с поднятым капюшоном и напоминал инфарктного дедушку в кокошнике.
Хмыкнув, Олег обогнул мобиль и уселся слева — на пассажирское сиденье. Оно скрипнуло.
Порфирий нажал явно самодельную кнопку под торпедо, и стёкла мобиля потемнели. Раздался еле различимый гул.
— К чему такая секретность, босс?
Тот откинулся от руля:
— Знаете, Олег Анатольевич. Я ведь сейчас очень сильно рискую. Вы уверены в том, что не передумаете? Точно для себя всё решили?
— А вам какая разница?
— Просто хочу убедиться, что собеседник осознаёт возможные последствия. Это очень важные люди с очень длинными руками.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Вам-то что? Мне кажется, вам вообще наплевать на людей. Включая своих, — Олег зевнул, — Вы ведь в курсе, что я вас терпеть не могу?
— Конечно. А для меня вы камешек, который постоянно клинит отлаженный механизм. Обменялись любезностями?