Сегодня одной из разрушительных для здоровья и устойчивости общества привычек стало то, что мы смешали показатели экономического роста с идеей прогресса{351} и общественного благополучия. Это не всегда было так. Согласно Оксфордскому словарю английского языка, прогресс – это движение вперед или переход к лучшему состоянию; именно в этом понимании он служил вдохновляющей идеей западной цивилизации со времен Просвещения. Целями, к которым должно стремиться общество, стали считаться свобода, терпимость, равенство возможностей и социальный порядок. Каждое техническое достижение, каждый шаг на пути к новым знаниям, каждый усовершенствованный инструмент должен был приближать нас к идеалу и счастью; прогресс зависел от человеческой свободы и воли. Сейчас эта путеводная звезда постепенно гаснет перед нами. Прогресс все больше определяется экономическими терминами и становится просто синонимом увеличения производства товаров и оказания услуг.
В этой схеме объективным показателем прогресса становится валовой внутренний продукт (ВВП){352}, отражающий ежегодный рост внутренней экономики страны. В утверждении, что благополучие повышается при наличии доступных денег, необходимых для обеспечения достойного существования, конечно, есть смысл{353}, и многочисленные исследования, проведенные в разных странах мира, позволяют предположить, что при повышении дохода до уровня примерно $10 000 в год на человека это действительно так. Однако за пределами этой отметки картина вырисовывается неоднозначная. Так, в 2013 г. ВВП Соединенных Штатов составил $15,8 трлн{354}, что в пересчете на душу населения составляет $53 143. Более 70 % ВВП, $11,501 трлн, приходится на долю личных потребительских расходов. Тем не менее, несмотря на этот рост доходов и расходов, показатели субъективного уровня благополучия, например личное счастье, практически не меняются в США начиная с середины 1960-х гг., когда средний доход на душу населения был примерно втрое меньше, чем в 2013-м.
В Америке шопинг – это традиция{355}. Объективные свидетельства того, что счастье невозможно купить за деньги, мало влияют на поведение людей в магазине. Потребительские расходы были и остаются основной движущей силой экономического роста в США на протяжении десятков лет, достигнув в 2007 г., накануне финансового кризиса, рекордных 75 % ВВП. Более того, когда последовавшая за кризисом рецессия заставила людей затянуть пояса, а получить кредиты стало гораздо труднее, начало увеличиваться социальное неравенство. Американское общество раскололось на «имущих» и «неимущих». В этом нет ничего удивительного. Уже за десять лет до этого большинство американских граждан, участвовавших в соцопросах NBC News и Wall Street Journal, говорили о том, что страна «движется неверным курсом». Основным результатом этого общественного недовольства стало усиление идеологической пропаганды. «Что случилось со стремлениями и духом нашей страны?»{356} – спрашивал весной 2014 г. журналист New York Times Фрэнк Бруни. Хотя США оставались на тот момент самой богатой страной мира по показателю ВВП, две трети американцев считали мировым экономическим лидером Китай. Также становится очевидно, как я уже упоминал, что в Европе растет социальная мобильность, в то время как качество образования в американской школьной системе отстает от качества образовательных систем многих развитых стран. В свою очередь, Вашингтон на фоне внутренних разногласий призывает вернуться к домашнему производству и укреплять доверие потребителей. «Чайная партия» набирает очки. В воздухе висит ностальгия.
Я, возможно, несколько карикатурно изобразил ситуацию, чтобы проиллюстрировать свою основную мысль. Показатель ВВП больше не в состоянии отражать растущую неуверенность в завтрашнем дне многих представителей среднего класса, так же как он не способен дать представление о трудностях, с которыми нам предстоит столкнуться. Он никак не разделяет количественный и качественный рост{357}: это очевидно следует хотя бы из того, что расходы на здравоохранение в США по сравнению с другими развитыми странами увеличиваются, а исход при многих болезнях оказывается неблагоприятным. Точно так же игнорируется состояние окружающей среды и проблемы устойчивости: если фермер сохраняет семена для следующей посевной, это нигде не регистрируется; живой лес вносит вклад в ВВП только после того, как становится мертвым и распиленным на древесину; ценность рыбных запасов измеряется в тоннах пойманной рыбы, как будто ее запасы бесконечны. Аналогичные претензии можно предъявить в отношении сохранения водных и почвенных ресурсов, добычи сырья и т. д. и т. п.
Показатель ВВП оказался оторван от социального капитала и природных ресурсов, которые должны обеспечить устойчивое будущее нам и нашим потомкам. США находятся под властью традиционного мифа, согласно которому будущее лучше всего предсказывать исходя из прошлого, основной стратегией должен оставаться экономический рост, а ВВП – это мерило успеха. Но с точки зрения эволюции наше положение правильнее всего описывать как потерю адаптивных свойств – растущее несоответствие между тем, что мы делаем, и тем, что необходимо для устойчивого благополучия человечества и всей планеты. И мы все равно не желаем менять свое поведение.
* * *
Так, может быть, это моральная проблема? Мне кажется, нет, по крайней мере в своей основе. Скорее это проблема устойчивости человеческих привычек – еще одного несоответствия между биологией в широком смысле и скоростью нашей культурной эволюции. С точки зрения поведения, с учетом нашего интеллекта, это невозможность рационального приспособления к меняющимся обстоятельствам. Фон Хайек правильно определял традицию как стража культуры, но с тем же успехом традиция способна тормозить динамическую эволюцию культурных приспособлений.
Развитые (по показателям производства) страны на протяжении более чем двух столетий весьма успешно адаптировались к жизни за счет того, что когда-то казалось неисчерпаемым источником ресурсов и легкодоступной энергии. Открыв эту сокровищницу – беспрецедентную нишу возможностей, мы благодаря изобретательности и усердному труду достигли феноменального развития общества и столь же феноменального увеличения нашей численности на планете. Этот опыт сформировал наши культурные привычки, и этой схемы продолжают придерживаться развитые государства.
Переняв у Великобритании лидерство в промышленной революции еще в конце XIX в., США, население которых составляет всего лишь 5 % всего населения Земли, сейчас потребляют примерно 25 % всех мировых ресурсов{358}. Косвенным образом все крупные вложения государства в инфраструктуру, технологии, экономический рост и повышение стандартов жизни так или иначе связаны с потреблением ископаемого топлива. Усердие и культурные традиции американцев способствовали накоплению невероятных материальных богатств. Притом что наш мозг не может так быстро приспособиться к изобилию, мы, американцы, склонны игнорировать будущее и разнообразные мрачные прогнозы. Будучи умными и успешными, мы смогли преобразить экосистему планеты, не обращая на нее внимания. Это темная сторона нашего успеха. Но при таком росте мировой экономики и народонаселения эту реальность больше игнорировать нельзя. Мы рискуем подорваться на собственной мине. Наш разум стал заложником интуитивных привычек, выступающих в союзе с инстинктивной системой вознаграждения мозга.
Теория естественного отбора Дарвина и его блестящий ум впервые придали вес идее о том, что одни организмы могут появляться, а другие исчезать, и на протяжении различных эпох нашу планету населяли разные организмы. По оценкам ученых, за последние 500 млн лет в истории Земли было пять периодов массового вымирания видов; причина – резкие изменения климата. Появляется все больше доказательств того, что сейчас мы можем стоять на пороге шестого периода, ускоряя его наступление своей изобретательностью и бесцеремонным доминированием.
В эпоху человека наша планета снова с ужасающей скоростью лишается многих видов живых существ{359}. Если мы не изменим наш курс и наше поведение, Homo sapiens в недалеком будущем может постичь та же судьба. Если мы будем продолжать придерживаться глобальной экономической стратегии постоянного роста, не обращая внимания на человеческое благополучие и здоровье нашей планеты, то можем поставить себя на грань вымирания. Мы сами строим себе машину Судного дня, работа которой не будет столь впечатляющей, как ядерная катастрофа, но в долгосрочной перспективе не менее эффективной и масштабной. Учитывая, сколько знаний мы накопили и продолжаем накапливать, подступающий кризис может быть моральной проблемой только в том случае, если мы решим и дальше его игнорировать.