Вечером Йозеф рассказал обитателям дома на холме одну из своих историй, помогавших им скрашивать монотонное и уединенное существование. Обняв Каролин за плечи, Риттнер начал свой рассказ о немецком мальчике, больше всего на свете любившем книги. Тихий, незаметный ребенок стал сначала юношей, потом мужчиной; всю свою жизнь он собирал книги и стал обладателем бесценной библиотеки. В ней нашла отражение вся история Европы; были там и инкунабулы, и рукописные книги с цветными миниатюрами, и философские трактаты, и романы, и каббалистические письмена. Библиофил мог читать по-немецки, по-французски, по-древнегречески, по-древнееврейски и на латыни. Со временем на полках рядом с древними фолиантами стали появляться брошюры с короткими, похожими на эпиграммы историями и эссе, в которых чувствовался тонкий, пытливый и язвительный ум. Это были сочинения владельца библиотеки.
Когда Гитлер и его приспешники решили, что за исключением «Майн кампф» и сочинений подобного рода книг на земле быть не должно, прекрасная библиотека погибла в огне. Библиофил, раздавленный морально и физически, лишившийся возможности зарабатывать на жизнь своей профессией, перебрался к друзьям во Францию. Он оплакивал свою библиотеку, погибший маленький мир, который вбирал в себя всю Вселенную. Этот тихий человек попытался бороться со своими врагами единственным доступным ему способом – продолжал писать. Но дни его были наполнены горечью, силы иссякали. Друзья рассказывали ему о новом мире, расположенном за океаном, где он сможет собрать новую библиотеку. Но воспоминания об утрате лишали библиофила энергии, делали его поступь тяжелой и неуверенной. Ему казалось, что погибшая библиотека – невосполнимый урон не только для него лично, но и для всего света. Целые века цивилизации были безвозвратно утеряны. Друзья говорили о надежде, рисовали картины новой цивилизации, более совершенного мира, но молодой человек слушал их без внимания, ослепленный своей болью. Задержавшись на пороге нового мира, он понял, что никогда не сумеет сбросить с плеч скорбь по миру старому. И тогда он шагнул назад, решив, что лучше быть похороненным вместе с прошлым и оплакиваемой им культурой. Он не захотел омрачать своей печалью наше с вами будущее.
Когда Йозеф закончил свой рассказ, у всех присутствующих в глазах стояли слезы.
– Ведь это о Вальтере, да? – спросила Сильви. – А я и не знала…
Некрасивое лицо Йозефа осветилось мягкой улыбкой, и он любовно погладил Каролин по животу.
– Вот ангел нашего будущего, – тихо сказал он. – Наша задача – готовиться к его появлению.
Каролин просияла.
Ребенок родился в апреле – маленькая багроволицая девчушка с огромными карими глазами. Ее назвали Катрин. Йозеф сам принимал роды, и, глядя на гордого отца, на заботливую мать, Сильви вспоминала о Лео и о Жакобе. Самобичевание было несвойственно этой женщине, но она поняла, сколь многого был лишен Жакоб в первые месяцы жизни своего сына. Ничего, подумала она, я все исправлю, все компенсирую. Вот закончится война… Вот разобьем проклятых бошей, освободим Польшу, Францию… Сильви скучала по маленькому сыну, по Жакобу, по Анджею.
А забот с каждым днем становилось все больше. Каролин уже не могла в одиночку вести дела по хозяйству, по нескольку раз в день ходить в Марсель – то за продуктами, то по официальным учреждениям. Французская экономика была на последнем издыхании, обескровленная поборами на содержание военной машины оккупантов. Товаров и продуктов с каждым днем становилось все меньше и меньше, а доставать их делалось все труднее. Нанимать прислугу обитатели дома на холме не смели – боялись предательства. Вот почему основная ноша хозяйственных забот легла теперь на плечи Сильви, хоть Йозеф и остальные делали все, что могли. Но Сильви это не тяготило. Главное, что Каролин была счастлива. Никогда еще подруги не были так близки, как сейчас. Каролин постоянно обращалась к Сильви за советом, за помощью, да и просто, желая поделиться своим счастьем. Ведь маленькой жизни, возникшей под крышей этого дома, могло бы и не быть, если бы не Сильви.
Вот о чем думала Сильви ранним сентябрьским утром, возвращаясь в дом на холме. Она была очень собой довольна – удалось достать бараний бок, да еще кусок мыла, столь необходимого для стирки пеленок маленькой Катрин. Сильви очень хотелось побыстрее вновь увидеть малютку – та росла и развивалась столь стремительно, что за последние три дня в ней опять наверняка произошла какая-нибудь разительная перемена.
Подъездная аллея, ведущая к особняку, как обычно, пленяла взор величавым спокойствием. Сначала показалась вереница высоких тополей, рельефно выделявшихся на фоне синего неба; затем появился сам дом, выстроенный на самом краю обрыва, под которым расстилалось неподвижное море. В усадьбе всегда было тихо, поэтому сначала Сильви не заподозрила ничего дурного. Когда она выбралась из автомобиля, в кустах раздался легкий шорох. Сильви увидела, что из зарослей выглядывает маленький мальчик.
– Габриэль, ты играешь в прятки? – улыбнулась она.
Этот мальчик появился в доме всего две недели назад – человечек с затравленными, не по возрасту мудрыми глазами, по которым безошибочно можно было распознать беглеца. Сильви не хотелось думать о том, что повидали на своем коротком веку эти глаза, но кудрявый Габриэль из Берлина, лишь недавно научившийся кое-как объясняться по-французски, ей сразу понравился. Она протянула руки ему навстречу и тут вдруг заметила, что мальчик плачет.
– Что случилось, Габриэль? Ударился?
Он покачал головой. Сердце Сильви пронзила тревога.
– А остальные? Где остальные? – негромко спросила она.
– Их нет. Приехала полиция. Остался только я. – По впалым щекам покатились слезы. – Два дня назад. Я играл в парке. Я пришел, а они все садятся в большую машину. Я спрятался.
Сильви прижала его к себе, лихорадочно пытаясь собраться с мыслями.
– Пойдем со мной. – Она потянула ребенка к дому и увидела, что он заперт.
– Ты что, спал на улице?
Он покачал головой и показал на открытое окно.
– Молодец, умница.
Сильви погладила его по голове, открывая дверь ключом.
Дом, еще недавно отличавшийся элегантным убранством, выглядел так, словно по нему промчался ураган. Повсюду валялись бумаги, книги, перевернутые стулья. Антикварный фарфор мадам Жардин, главное украшение просторной гостиной, превратился в груду черепков. Сильви огляделась по сторонам и содрогнулась – она представила себе, что происходило здесь два дня назад. Не переставая говорить Габриэлю какие-то утешительные слова, она вывела его наружу и закрыла дверь на ключ. Мозг ее отчаянно работал. Куда всех увезли? Где Каролин? Где маленькая Катрин?