В тридцатиградусные морозы смерзшаяся степная почва, натираемая ветром, точно наждачной бумагой, пылит и пылит. Мало сказать — пылит, земля вздымается пыльными бурями. Это куда похуже, чем оренбургские бураны, описанные Пушкиным и Аксаковым.
Граница на замке. Пограничник, будь бдителен!..
2
Конь? Не конь — лошаденка. Тяжелая, большая голова на короткой сухой шее, спина длинная, седлистая. Брюхо вислое, сенное. Короткие и толстые ноги кажутся еще короче от густой шерсти. Шерсть так длинна, что ветер ею играет, как перьями на куриной спине. Хвост не длинный и не пышный, на ветру просвечивает репица. Свесив голову, отставив заднюю ногу, лошаденка дремлет под седлом.
Поверх шинели солдат укутан в пахучий овчинный тулуп. На голове малахай из собачьего меха. Между малахаем и тулупом видны нос и глаза. Наклонить голову — и останутся одни глаза. Товарищи поднимают эту тушу, усаживают в ленчик, вставляют ноги в стремена. Повод дают не в левую руку, а наматывают на левый рукав тулупа. Автомат — под правый рукав. Пистолет и гранаты уже раньше были надеты на шинель.
Готово! Пошел!..
Тридцать градусов ниже нуля. И не великое белое безмолвие сибирских или клондайкских лесов, а вой пыльного урагана. Круп лошаденки с отнесенным ветром в сторону хвостом и бесформенным грузом вместо всадника еще виден минуту-другую. Вот они превратились в тень, исчезли. Это патруль на границе. Такие объезды совершаются по всей границе. Время, маршрут, расстояние — военная тайна. Присяга…
Солдат знает, куда едет, до какого места, когда обязан вернуться. Он помнит все, что он должен совершить при всех возможных обстоятельствах несения службы.
В случае надобности он выскочит из тулупа и малахая, как шершень из норы. Огненный шершень! Но без служебной надобности солдат не должен слезать с коня или бросать тулуп. В тулупе он не влезет на коня без посторонней помощи. Если же сядет в седло в одной шинели, то окоченеет до смерти и не сможет выполнять свои обязанности. А пешком в тулупе не дойдет до поста.
Так служат на забайкальской границе.
Каждый солдат прочерчивает штрих, известный ему. Все вместе солдаты всех застав прочерчивают сетку в пространстве и во времени, рассчитанную на то, чтобы быть преградой достаточной плотности. Сеть известна офицерам, это военная тайна.
Служба солдата — Иванова, Петрова, Сидорова — тяжела и скучна. Всегда одно и то же место, которое он должен изучить и изучил лучше, чем собственную ладонь. Всегда одни и те же движения, которые он должен усвоить и успел усвоить так, что выполняет автоматически. Одни и те же товарищи, и распорядок дней, похожих один на другой, как винтовочные патроны.
Наряд — учеба. Учеба — наряд.
Читают те же газеты, что и все, лишь позже на несколько дней. Те же книги. Лица обычные, мимика скупая.
Нет ничего, пригодного для объектива киноаппарата. Нет коней, гарцующих под всадниками, нет скачек и картинных наездников. Нет гонок в поэтичных зеленых долинах среди горных цепей в пленительных дымках безбрежных далей. Совершенно нет победных жестов, встреч с полосатыми тиграми и красавцев фазанов, которые поднимаются из цветущих трав.
Пыль летом, пыль зимой.
Весна коротка и немногим радостнее осени.
Служба…
Офицеру как будто интереснее служить, чем солдату. Офицер охватывает службу всей заставы, он знает службу, события у соседей. Но и у него однообразие, шаблон.
Такова служба на государственной границе, как служба и на других границах. Границ в обществе не одна. Но только государственная видна на карте, а другие — нет.
Взглянуть извне в поисках внешних эффектов — какая неблагодарная задача! Глаз случайного туриста-наблюдателя приметит лишь то, о чем рассказано на предыдущих страницах. Попробуйте пройти день службы заставы с киноаппаратом. Пленка верно фиксирует работу машин, квадратно-гнездовые способы посева, хирургические операции. Документ неоспоримой точности, истины.
Но в отношении заставы получится ложь. Документальный фильм не выразит внутреннюю жизнь людей, а суть лишь в ней.
3
На заставе люди по возрасту разные. Молоденькие солдаты способны на самые мальчишеские поступки: например, залезть в сад и отрясти яблоню. В строю, уже получив замечание, они продолжают прыскать от смеха: товарищ показывает пальчик или что-либо столь же невинное, но способное «рассмеять» любого Иванова, Сидорова, Петрова.
Молодому офицеру, чуть постарше солдата, легче быть серьезным: у него ответственность бо?льшая. Но и он хотел бы многого, включительно до детского яблочка.
А старшие офицеры, сверхсрочники — старшины и сержанты? У них разве нет потребностей в радостях жизни? Им не скучно?
Вспомните древнее проклятие, пострашнее котлов со смолой и чертей с вилами, в которых верили наши отцы и деды: «И проклянет тебя господь бог твой. И когда настанет вечер, ты скажешь: о, если бы уже было утро! А когда настанет утро, ты скажешь: о, если бы уже был вечер!»
Но на заставах не скучают. В коллективе, как в каждом живом организме, все находится в напряженнейшем взаимодействии. Старшие учат младших и от них сами учатся познанию человека. Дни полны серьезного дела. Ничто не совершается зря, а если и случается, то не должно случаться. Все излишнее есть упущение по службе.
От побудки до отбоя все люди в деле. Времени решительно не хватает иной раз, чтобы набросать письмишко домой. Дело, дело и дело…
Наряд — служба ответственная, учеба — не менее. Без учебы не будет исправного несения нарядов. Все осмысленное, направленное лишь к цели. Наряд несут не для формы — для дела. Учатся не для отчета о проведении плана занятий, не для рапорта о завершении в срок учебного цикла, а для дела. Все совершается не для «показателей».
Но это значит, что у них нет свободного времени? Есть, конечно. У них нет пустого времени. Если хотите, у них все время свободно, так как оно наполнено трудом нужным, сознательным. Русским, советским солдатам и офицерам знакомы все тяготы, кроме единственно тяжкой, — волочить бремя подневольной службы. Поэтому их жизнь наполнена значительным содержанием и им скучать некогда.
Косматая лошаденка, на которой солдат несет службу, сильна и неутомима. Она пройдет одним духом километров шестьдесят, в злой мороз выспится в открытом дворе, прибившись от ветра под стенку. И наутро готова к работе. Так же, как и солдат. С той разницей, что солдат порой не спит и ночью.
Невзрачная лошадь, почти что конек-горбунок из сказки. Солдат Иванов, Петров, Сидоров, занесенный пыльным бураном, богатырь из были, не из сказки.