Мюллер отложил телефон в сторону и мрачным взглядом уставился на летчика.
Крякнул, покачал головой, разгладил складку на скатерти. Помолчал пару минут, перебирая губами.
Потом произнес:
– Так вот как… Черт, как жаль, как же все-таки жаль… – Он вздохнул и покрутил ус. – Такая трагедия… Не передать словами, как я вам сочувствую… – Он неуклюже повел рукой, смахнув со стола кофейную чашку. – Но это не оправдывает, чтобы вы понимали… Я вас, конечно, подозревал. Подозревал – и симпатизировал вам, старина. Но я надеялся, что это не вы… Я ошибся. Вас можно по-человечески понять, хоть и не оправдать… Но вот с Феликсом вы, конечно, уже увлеклись… Из-за денег! Это уже ни в какие ворота! – закончил он уже увереннее.
– Да что же вы снова с места в карьер! – в сердцах воскликнул Симон. – Что вы там прочитали? Прекратите пытаться засунуть за решетку кого ни попадя, лишь бы поскорее снова предаться мечтам о вашем Biergarten… Это не я, клянусь вам! Я вам уже столько раз повторял!..
За столом повисла напряженная тишина. Телефон Мари передавали из рук в руки.
Леонид достал из кармана фотокарточку, которую он вынес из номера летчика, и положил ее на стол.
– Это была ваша семья? – тихо спросил он.
Симон кинул взгляд на фотографию и как-то сразу сник, ссутулился. Потом с усилием сглотнул.
– Да… Да, это моя семья, – запинаясь, сказал он. – Двадцать лет назад… Это случилось двадцать лет назад.
Глаза его потемнели.
Сыщик посмотрел на фотографию, неловко поерзал на стуле, вытер ладони о джинсы.
– Вот, значит, как… – сказал он.
Симон уронил голову на руки. Ван Фу подошел к нему, поставил рядом чайник с чаем.
– Да, двадцать долгих лет назад, – глухо повторил летчик.
– Теперь становится понятным, почему доктор Коста так резко отреагировал на ошибку в изобретении Алексея… – тихо сказал Леонид.
– Да, – кивнул Ван Фу. – Он спорил не с ним. Он боролся со своим собственным прошлым, которое не давало покоя его совести. Обычно самым ярым проповедником становится тот, кто сам когда-то оступился на скользкой дорожке…
– Ну что же, – сказал управляющий, шумно вздыхая. – Вы, старина, избавили доктора от угрызений совести…
– Я его не убивал, – снова повторил Симон, не отнимая рук от лица.
– О, мы не говорим, что это произошло нарочно, – мягким голосом сказал сыщик. – Возможно, вы хотели просто поговорить с человеком, который лишил вас всего самого дорогого, что у вас было. Вы позвали его ночью в холл. Ну и… – Сыщик пошевелил в воздухе пальцами, – в порыве праведного гнева толкнули его на каминную решетку.
– Да-да… – подхватил Женька. – А Феликс увидел, как вы убивали доктора, так? Поэтому вы ему нарочно проиграли в карты – чтобы откупиться! Но после хорошенько подумали и решили убрать с дороги свидетеля и кредитора?
– Не несите вздор! – Летчик отнял руки от лица и сердито фыркнул.
– У вас, кстати, нет алиби на время убийства Феликса, – сказал сыщик. – Вы отлучались якобы за лекарствами, но на самом деле…
– Я действительно ходил к себе в номер за лекарствами!
– Никто не может этого подтвердить, – развел руками Мюллер. – Вы убили Феликса, а потом получили записку и поняли, что не все свидетели устранены. Вы отдали послание мне, чтобы не вызвать подозрений, а сами в это время украли револьвер и незаметно проникли в библиотеку… Кстати, как вам удалось незаметно выбраться оттуда? Ведь мы все время были в холле!
Елена схватилась за пульс.
– А Рона, значит, тоже он? – слабым голосом произнесла она.
– Ну, – глубокомысленно произнес Мюллер. – Если убиваешь один раз – то это может быть непреднамеренно… Но два раза – это уже не случайность! Тогда третья трагедия уже неизбежна. Терять вам, старина, было нечего. Рон увидел вас в библиотеке, он хотел шантажировать вас, как и Феликс. И вы не стали долго ждать: вы ударили его чем-то тяжелым…
– Чем? Чем я его ударил? – вскричал летчик. – Ничем я никого не ударял, я пожилой приличный человек! Я занимаюсь благотворительностью! К тому же, вы нашли там женскую шпильку! А я не ношу украшений! – Симон показал пальцем на свои коротко стриженные волосы и замотал головой.
Мюллер с непреклонной твердостью продолжил:
– Итак, доктор Коста стал причиной цепи трагических событий. А дальше – череда свидетелей, которых нужно было устранить… Typisch, typisch…95
– Я не убивал его! – Симон вскочил на ноги. – Клянусь! Вы правы, я действительно ехал сюда с умыслом. Я совершенно случайно узнал, что доктор Коста проведет Рождество в «Гримуаре»! Поймите меня, я хотел просто посмотреть в глаза мерзавцу, который лишил меня всего, что было мне дорого. И накостылять ему хорошенько! Но я не убийца, поверьте! Когда я услышал, как доктор Коста спорил с Алексеем, я понял, что он уже сам себя наказал и все осознал. Вы же видели, с какой яростью он вступил в спор с Алексеем. Его совесть сделала все за меня… Да и я, знаете ли, не плохой человек. Я все-таки понимаю, что значит милосердие! Я не хотел уподобляться злу…
– Увы, факты говорят против вас, – нахмурился Мюллер. – Думаю, для австрийской полиции ваш мотив будет более чем очевиден.
– Особенно если кто-то подмажет следствие золотом… – уныло пробормотал управляющий.
– Дорогой Симон, – мягко спросила Мари, – может быть, у вас все-таки есть алиби?
Летчик почему-то покраснел. Он плотнее запахнул пиджак, спрятал руки в карманы.
– Э-э, нет. Нет у меня никакого алиби…
Мари с досадой вздохнула. Ужасно не хочется вмешиваться, но, видимо, придется.
Штайнс отложил вилку, громко звякнув ей о тарелку, вытер рот салфеткой.
– Чистый мотив! – сказал он громко. – Все ясно.
Зиггер мягко покачал головой.
– Вашу трагедию легко понять, дорогой Симон. Но в гостинице «Гримуар» нет места для преступников… – Он скривил тонкие губы. – Я понимаю, вы действовали, ведомый памятью о душах ваших родных… Зов прошлого – о, я знаю, как он порой силен! Но вы нарушили покой наших гостей, вы пошли против закона! Когда прибудет полиция, вас заберут.
Мари устало вздохнула и прокашлялась.
– Да, потенциальные мотивы у Симона были, – сказала она. – И все же, это не он.
Летчик недоверчиво покосился на нее.
– Это не он, – твердо повторила Мари.
Сыщик скривился.
– Вы снова за свое, Мари? – обреченно спросил он, недовольно покачал головой и перевел взгляд на свою опустевшую чашку.
Кофейная гуща складывалась в рисунок копытного животного с длинными ушами и хвостом с кисточкой.
Мадам Бриль заглянула ему через плечо.
– О, герр Мюллер, по-моему, это осел! Ишак.
Сыщик обреченно вздохнул и прикрыл чашку рукой.
– Так же хорошо все получалось… И чего вам неймется, Мари?
– Пазл не складывается, неужели вы не видите? Шестеренки не на своих местах, а дыры все там же, где и раньше. Как летчик умудрился скрыться из библиотеки незаметно для всех нас? И при чем здесь женская шпилька?
Сыщик поморщился.
– Мари, перфекционизм в нашем деле – да, впрочем, и в любом другом, – штука опасная. Так можно увязнуть в пучине собственных вопросов. – Он с сочувствием взглянул на журналистку и покрутил ус. – Поверьте моим умудренным сединам. Мне тоже жаль летчика – но что ж поделаешь! И не всегда стоит копать так глубоко… Я же знаю, вам демон нашептывает на ушко: вот здесь не так, и тут можно получше… Но гоните его прочь, это самодовольного дурака! В деле сыска надо мыслить шире и рациональнее. Пара вопросов без ответа, но остальные-то решены – и прекрасно! Задача, решенная на восемьдесят процентов, – это решенная задача! Тест пройден, зеленый свет, можно идти дальше. Будьте проще, Мари… – Сыщик откинулся на спинку стула.
– А как же остаток – двадцать процентов, на который ответов у нас нет? – Мари упрямо склонила голову.
– И дался вам этот остаток…
– Порой остаток и есть самое главное, – тихо сказала она.