Читать интересную книгу Долгая дорога в дюнах - Олег Руднев

— Была жива, здорова. Какие-то неприятности с мужем, но толком не знаю. Меня ведь забрали сразу после твоего ухода.

Он обнял ее, притянул к себе. Девушка благодарно уткнулась ему в плечо, тихо заплакала.

— А Лаймон, значит?.. — тоскливо спросила она.

— Да, у меня на руках.

Помолчали.

— Товарищ майор, — деликатно напомнил из кузова Круминьш.

— Все, все, едем, — встрепенулся Банга. Наклонился к Бируте, поцеловал в щеку. — Счастливого возвращения, сестричка. Только смотрите, не торопитесь — охрану я тут оставил, до прихода наших никуда ни шагу. Бывай, теперь уже дома увидимся. — Он вскочил на подножку, махнул ка прощанье рукой. Грузовик сердито фыркнул, но Банга неожиданно застучал ладонью по кабине, весело крикнул Бируте: — Пожалуйста, переоденься, а то тебя действительно можно спутать с Евой Браун!

Звонко щелкнула дверца — «студебекер» умчался в ночь. Банга с удивлением думал о своей судьбе. До чего же она необычна и превратна. Не заприметь его генерал Авдеев, начальник фронтовой разведки — здесь немаловажную роль сыграл Горлов, расписавший Артура в самых превосходных тонах и предложивший забрать его вместе с разведчиками в распоряжение генерала, не попал бы Банга вместе с войсками Черняховского в Восточную Пруссию, не встретил бы ни Бируты, ни Брандиса. А что заготовлено у судьбы дальше?

ГЛАВА 19

Лес стоял по-осеннему тихий, испятнанный солнцем, в крапчатой пестрядине неопавшей листвы. Мчавшийся по нему «виллис», еще по фронтовому в разводах маскировочного камуфляжа, мелькал среди деревьев почти неразличимо, как рысь в увядающих зарослях. Худенькая девушка пристроилась на заднем сиденье среди багажа, придерживая на коленях большой глобус.

— Товарищ Калниньш, а кто у вас раньше в поселке детей учил? — спросила она.

Андрис мало изменился за эти годы — пережитое лишь глубже вырубило морщины на его крепком, продубленном морскими ветрами лице.

— Раньше-то? — Калниньш привычно набивал свою рыбацкую трубочку. — Раньше у нас такой учитель был… Его все побережье знало. Учитель Акменьлаукс. В политохранке замучили.

Он замолчал, что-то припоминая, потом кивнул девушке:

— Ты не тужи, Илга. Тебе там неплохо будет. Школа, слава богу, уцелела… Войне скоро конец, вернутся парни, жениха тебе сыщем.

— А я и не тужу, — беззаботно отозвалась девушка. — Ко мне скоро мама приедет.

— Так и будешь за маму держаться? — сверкнул крепкими зубами молодой шофер в солдатском ватнике. — Тебе уж самой в мамы пора.

— Да ну вас… — отмахнулась Илга. И неожиданно сменила тему: — А я вашего сына знаю, Лаймона. Он меня перед самой войной в комсомол принимал. Где он сейчас, товарищ Калниньш?

Шофер резко обернулся, стрельнул в нее коротким, укоризненным взглядом: эх ты, мол, птаха желторотая — лезешь со своими расспросами, куда не следует. Илга уже и так поняла свою оплошность. Калниньш обернулся — лицо серое, глаза больные-больные — хотел ответить, но в это время где-то совсем рядом раздались выстрелы, брызнуло разбитое стекло.

— Ложись! — хватая автомат, крикнул Калниньш Илге и пригнул ее к полу автомобиля. — А ты чего? — заорал он на растерявшегося шофера. — Газуй! На всю… — вскинул автомат, дал длинную очередь по кустам.

Машина взвыла мотором, на полной скорости понеслась по дороге: один поворот, другой. Вскоре выстрелы затихли вдали, и «виллис» вырвался на открытое место.

— Испугалась? — обернулся Калниньш к сжавшейся в комок девушке.

— Ага, — всхлипнула она, поднимая отброшенный пулей глобус — в нем посреди Индийского океана зияла дыра. — Глобус жалко.

— Не жалей, — хмуро утешил Андрис. По нему теперь не одну географию… Еще историю изучать будут.

Поселок казался вымершим. Дома глядели пустыми, безжизненными окнами. Калниньш прошел в глубь Озолсова двора к небольшой пристройке, в которой с недавних нор жил Петерис — его собственный домишко в пух и в прах разнесло.

— Учительницу вам привез, — сказал Андрис, входя в тесную каморку, где ужинало семейство: две дочери и Эрна с Петерисом. — Хотел было в школу, да раздумал — пусть у вас пока побудет.

— Пускай, — пожал плечами Петерис. — Я могу и на конюшне поспать.

— Чего же не перебираешься? — спросил Калниньш, кивая головой в сторону хозяйских покоев. — Или боишься, что господин Озолс осерчает?

— А нам и тут хорошо, — въедливо проскрипела Эрна. — Мы на чужое не заримся. Как некоторые…

Петерис метнул ка жену быстрый, угрожающий взгляд, и она недовольно умолкла. Калниньш достал трубку, табак, предложил:

— Пойдем, покурим.

— Ты вот что, Андрис, — угрюмо начал Петерис, когда они вышли на крыльцо. — Ты с расспросами ко мне не лезь. Кто, да чего… Никого я не видел, ничего не слышал…

— А что тут расспрашивать? — пыхнул дымом Калниньш. — Я же не слепой. Позавчера кабанчика зарезал, а на столе одна картошка. Даже куска мяса не оставил.

Петерис промолчал.

— Ты же при немцах человеком был, — укорил его Калниньш. — Бангу, говорят, от расстрела спас.

— При немцах… При немцах я хоть знал, кого бояться, а тут… — Петерис боязливо оглянулся, придвинулся ближе. — С Ошкалном — сам знаешь, что сделали, только пикнуть собрался. У них тут кругом глаза и уши. Еще не знаю, как откликнется, что ты заходил… И это… учительницу свою веди, куда хочешь. Хоть обратно в уезд забирай — не стану я с вами связываться.

— Не хочешь? — гневно оборвал Калниньш. — А отвечать перед судом тройки за укрывательство бандитов — хочешь? Ты как думал, мы их ловить, а ты свининкой подкармливать?

В это время распахнулась дверь, и Эрна, явно все слышавшая, проговорила с пугливым придыханием:

— А ты не пугай… Мы уже пуганые. Ишь какой страшный, раскомандовался. Ты, как птичка, залетел и нету. Сначала попробуй переночуй ночку в своем доме, а утром потолкуем.

Калниньш с досадой и смущением посмотрел на женщину, в словах которой было много справедливого. Бандиты, действительно, терроризировали население, и властям не всегда удавалось помочь несчастным. Не сказав больше ни слова и даже не взглянув на сникшего Петериса, Андрис пошел со двора.

Запрятанный в глухой чащобе лагерь «лесных братьев» мало чем походил на обычное расположение воинской части. Окруженный со всех сторон болотом, поросший густым колючим кустарником, он, словно клещ, заполз под кожу, оставив на поверхности едва заметные приметы: сломанную ветку, брошенный окурок, автоматную гильзу. Впрочем, таких примет к концу войны на земле было столько, что чистый кусок леса вызывал гораздо большие подозрения. Лес, как лес. И если бы не напряжение, стылое и тягостное, почти необъяснимое — оно исходило от каждого куста, слышалось в каждом вздохе ветра, чудилось в маслянистом отблеске болотной жижи — можно было бы принять эту глухомань за самый безлюдный, необитаемый край.

Озолс сидел рядом с возницей, маленьким, тщедушным человечком, беспокойно оглядывавшим лес. Двое других, угрюмых и небритых, полулежали в телеге, поклевывая носами. Старик положил руку на колено вознице, негромко приказал:

— Все, хватит. Дальше мы сами.

Поднес ладони к губам, три раза прокричал кукушкой. Выждал минуты две и снова прокуковал. В кустах раздался шорох. Вначале в прогалине между ветвями показался ствол автомата, а потом и его владелец — такой же угрюмый и небритый, как и те, что были в повозке. Он подозрительно осмотрел пассажиров, задержал недоверчивый взгляд на вознице, неуверенно обернулся назад. Его медлительность вызвала раздражение у лежащих в телеге.

— Ну, чего вылупился? Своих не узнаешь, что ли? — почти в один голос проворчали оба, выбираясь из повозки и разминая затекшие ноги.

— Ладно, не шумите, — пробасил плечистый бородач, неожиданно выходя из укрытия. — Заждались мы вас. Уж бояться начал: не случилось ли чего.

— А ты сам попробуй… — начал было со злобой Озолс, но бородач миролюбиво протянул ему руку.

— Ладно, ладно, чего там. — Поздоровался с остальными, с жадным любопытством придвинулся к телеге. — Ну-ка, ну-ка, что за гостинцы? — Откинув брезент и, увидев среди мешков с картошкой свиную тушу, разрубленную на части, пробормотал сладким от умиления голосом: — Какая роскошь.

— Разгружайте, — приказал Якоб. — А ты, — обернулся он к вознице, — возвращайся назад. Но запомни: если где-нибудь хоть полсловом проболтаешься…

— Да ты что? — у возницы от волнения повлажнели глаза и задрожали губы. — Впервой, что ли?

— Впервой, не впервой, но смотри. И передай своим — через неделю снова наведаемся.

— Якоб! — возница от волнения забыл об опасности. — Но ты же сам видел — выгребли, все подчистую.

Бородач внимательно посмотрел на крестьянина, приблизился вплотную, взял за отвороты пиджака, с силой притянул к себе: