Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Брандис налил себе еще, но пить не стал. Наклонился к Бируте через стол, заговорил громким шепотом:
— А знаешь, недотрога, почему я позвал тебя сегодня? — Он похотливо подмигнул. — Ты думаешь, мне только это и нужно? — Долго сверлил ее взглядом, неожиданно заржал: — Я помню, как ты меня съездила по физиономии, не побоялась. Думаешь, я не мог тогда пристрелить тебя, как ту польку? Раз плюнуть. Но… — Он опустил глаза, облизнул пересохшие губы. — Ты хорошая баба, недотрога. И ты мне нравишься. — Брандис шумно вздохнул, потом с облегчением глотнул коньяку. — И по крови родная. Ты не гляди на меня, что Брандис вроде как на побегушках у барона. Брандису палец в рот не клади. Брандис не промахнется.
Он рванулся куда-то под стол и, выудив оттуда саквояж, щелкнул замком. Саквояж был туго набит деньгами и драгоценностями.
— Думаешь, Брандис с пустыми карманами? Как бы не так. Брандис зря времени не терял. Махнем с тобой, недотрога… Гори они огнем — немцы, русские… Куда-нибудь за океан или к англичанам. Ох, и гульнем с тобой, недотрога, ох, и гульнем…
Управляющий небрежно бросил саквояж под стол и опять налил коньяк.
— Ну что, недотрога? — хохотнул он. — По последней и, как говорится, за свадебку?
Он залпом осушил свой бокал, перевел дыхание, поднялся и, пошатываясь, направился к Бируте. Девушка незаметно придвинула поближе серебряный столовый нож.
— Ну же, цыпленочек… Иди за своим петушком. Цып-цып-цып… Ко-ко-ко…
В это время на лестнице раздались чьи-то шаги, послышались раздраженные мужские голоса, дверь распахнулась, и в комнату вошли два офицера — вид их был страшен: заросшие, забрызганные грязью, с воспаленными безумными глазами; у обоих — осунувшиеся от изнеможения лица. Вошедшие едва держались на ногах, и от них за версту разило порохом, сырой землей и тленом. У одного белела на голове грязная повязка с засохшими пятнами крови, у другого рука висела на перевязи. Они недоуменно, как бы соображая, не мерещится ли им, уставились на пиршественный стол, с еще большим удивлением оглядели красивую женщину в шикарном вечернем туалете. Наконец, обратили свой взор на Брандиса:
— С кем имеем честь? — глухо спросил офицер с забинтованной головой.
Брандис, заметно побледневший и съежившийся прямо на глазах, вытянулся в струнку, подобострастно, скороговоркой выпалил:
— Управляющий господина барона фон Штальберга. — Замялся, испуганно посмотрел на Бируту. — А это моя супруга.
Бирута вздрогнула — ей показалось, что она ослышалась. Но офицеры ничего не заметили. Превозмогая смертельную усталость, они изобразили на лицах почтение и даже попытались щелкнуть каблуками.
— Скажите, мы можем видеть господина барона? — спросил офицер с рукой на перевязи.
— К сожалению… Господин барон сегодня утром отбыл в Танненбург.
— Вот как… Печально.
Бирута постепенно приходила в себя: ее лицо порозовело, в глазах появились живые искорки. Она внимательней прислушалась к разговору, осторожно огляделась — ей вдруг пришла в голову отчаянная мысль: а почему бы, действительно, не попытать счастья? И откуда только взявшимся беззаботным тоном предложила:
— Присаживайтесь, господа. Выпейте с нами бокал вина, отдохните. Сейчас прикажу подать чистые приборы.
Брандис оторопел от неожиданности. Его маленькие испуганные глазки беспомощно заметались из стороны в сторону. Офицеры удивленно переглянулись — как Бирута ни старалась, скрыть акцент она не могла — однорукий что-то вполголоса буркнул своему товарищу. Но девушка, не теряя самообладания и не давая им опомниться, не спеша, вышла из комнаты. Брандис хотел было двинуться вслед за ней, пробурчав что-то невнятное в оправдание, но тот, что был с забинтованной головой — офицеры уже сидели за столом и руками хватали с тарелок куски мяса, колбасу, — спросил:
— А скажите, господин управляющий, у вас какого-нибудь транспорта не найдется? Автомобили, тракторы…
— Грузовики прибудут завтра утром.
— Завтра? — офицеры вновь переглянулись. — Ну а лошади у вас хотя бы есть?
— Лошади? — замялся Брандис. — Видите ли… Как вам сказать? И да, и нет. В общем-то есть, но какие… Высший класс, выездка, дерби, ипподромные скачки…
— Скачки? — невесело усмехнулся однорукий. — Боюсь, в этом им с нами уже не сравняться. — Он подхватил жирными пальцами большой кусок ветчины и отправил его в рот. — Придется познакомить ваших питомцев с более прозаическими задачами. Телеги, надеюсь, найдутся?
Брандис испуганно выпучил глаза:
— Извините, но как же можно? Господин барон…
— Вы хотите сказать, господин барон предпочел бы, чтоб его лошади достались русским?
Брандис побледнел:
— Вы считаете…
— Я давно уже ничего не считаю, господин управляющий. Разумеется, кроме трупов и километров — от Москвы до фатерланда.
— Но ведь это, господа… — у Брандиса задрожали губы.
— Неужели вам еще не ясно? — раздраженно спрос офицер с забинтованной головой. — Русские будут здесь с минуты на минуту.
— Простите, я совсем не о том, — взмолился коротышка. Но это же выходит, что все имущество господина барона…
— Как и все имущество великой Германии, — не сводя с него воспаленного взгляда, бросил однорукий. — Вас это не беспокоит, господин управляющий? Вы-то кто по национальности?
Брандис смутился, словно его поймали на чем-то очень неприличном, едва слышно пролепетал:
— Латыш.
— Ну, что я тебе говорил? — однорукий победно взглянул на товарища. — Я по ней сразу понял — типичный акцент. Ну, так что же вас беспокоит?
— Мне поручено господином бароном…
— Ах, это… Ничего не поделаешь — завтра здесь уже будут пировать иваны. Так что, если вас не устраивает перспектива скорой встречи с ними, выводите скакунов, выкатывайте телеги. Парочку самых резвых прикажите оседлать. Господину барону передайте наши искренние соболезнования.
— Эрвин, — недовольно поморщился второй немец.
— Ладно, не буду. Но где же ваша супруга?
Брандис, давно ожидавший этого вопроса, — теперь у него не было никаких сомнений, что Бирута сбежала, — неуклюже переступил с ноги на ногу, виновато шмыгнул носом:
— Сам не пойму. Сейчас гляну. — Он схватил с пола свой саквояж и направился было к выходу, но офицеры тоже поднялись.
— Пойдемте вместе, — сказал тот, кого звали Эрвином. — Нам тоже недосуг здесь рассиживаться. — Залпом осушил бокал, вытер о салфетку пальцы, с сожалением посмотрел на оставляемые яства, неожиданно спросил: — Это действительно ваша жена, господин управляющий?
Брандис смешался под его тяжелым, испытующим взглядом, попытался увернуться:
— Видите ли… Собственно…
— Я так и думал, — на губах немца появилась торжествующая ухмылка. — Ты обратил внимание, Вилли, на ее руки?
Вилли не ответил, лишь мотнул забинтованной головой — они уже спускались по лестнице.
— Вы не очень внимательны к своей невесте, господин управляющий. Разве можно допускать, чтобы у любимой женщины были такие руки? — И вдруг, понизив голос, спросил: — Откуда эта девка?
Брандис споткнулся и чуть не свалился с лестницы.
— Видите ли… — залепетал он. — Собственно…
— Я спрашиваю, откуда эта девка? — Эрвин посмотрел на Брандиса так выразительно, что у того сразу отпало желание лгать и изворачиваться.
— В поместье восемнадцать женщин из присоединенных территорий, — плаксиво признался он. — Я конечно, понимаю… Но это была только шутка. Я никак не предполагал…
— Чего именно вы не предполагали? Встретиться с нами, или то, что она сбежит от вас?
Брандис не ответил.
— А вы знаете, что вам полагается за подобные штучки?
Тревожная апрельская ночь, терпко пахнущая нарождающейся весной, смрадом пожарищ и порохом, показалась Брандису еще чернее. Но за него неожиданно вступился Вилли. Вернее, не вступился, а брезгливо попросил:
— Оставь его в покое, Эрвин. Нам надо спешить.
— В покое… — Эрвин ощерился в злой гримасе.
— Где лошади? — не давая распалиться товарищу, спросил Вилли.
— Там, — Брандис показал дрожащей рукой на конюшню, маячившую темной громадой в конце усадьбы. Не выдержал, спросил: — А что мне делать с девками?
— С девками? — окончательно вышел из себя Эрвин. — До этого вам консультация не требовалась?
— Эрвин… — нетерпеливо, с досадой цыкнул на него Вилли. — Займись делом.
— Ефрейтор Вульф, — крикнул кому-то в темноту однорукий, — выдайте этому господину канистру бензина. — Даже в темноте было видно, какой ненавистью пылают его глаза.
Брандису стало невыносимо душно. Он с ужасом посмотрел ка канистру, брошенную к его ногам, провел ладонью по взмокшему лбу, хрипло спросил:
— Вы хотите, чтобы это сделал я?