– Я потерплю, не беспокойся.
Он повернул голову, подставляя ей разрезанную щеку, а носом зарылся в ее юбку и зажмурился. Марион окинула взглядом его профиль, угловатый рисунок нижней челюсти, напряженной в ожидании боли, адамово яблоко, поднимавшееся и опускавшееся по мере того, как он сглатывал. Если уж Дункан опасался предстоящего действа, то сама Марион была ни жива ни мертва – до того ей было страшно воткнуть маленькую иголочку в теплую кожу. Ей вдруг стало очень жарко.
– Я полью рану виски, Дункан!
– Марион, ты что, собираешься сообщать мне о каждом своем движении? Делай, что нужно, и закончи побыстрее!
– Ладно!
Он напрягся и глухо застонал, когда на рану пролилась водка. Марион почувствовала, как железные пальцы сжали ее щиколотку под юбкой. Щеки ее порозовели от смущения. «Эти пальцы и не там тебя трогали, дурочка!» Тряхнув волосами, девушка прогнала воспоминания, которые грозили отвлечь ее от работы.
Она промолчала и только вздохнула тихонько. Игла вошла в кожу там, где застыла полоска засохшей крови, и вышла с другой стороны раны. Осторожно стянув ниткой края, Марион завязала узелок. Странное дело, но пальцы ее перестали дрожать. Она ловко орудовала иголкой и клала стежки уверенно, словно шила себе рубашку. Сделав последний, перекусила нитку и вздохнула с облегчением. Пальцы ее задержались на щетинистой щеке Дункана, осторожно погладили ее. Он расслабился и перестал больно сжимать ее затекшую ногу. Пока она шила, он не проронил ни слова.
– Я закончила, – объявила Марион тихо, еще раз осмотрела зашитую рану и осталась довольна результатом. – Ну, для первого пациента неплохо!
Они оба смущенно помолчали.
– Очень болит?
Дункан посмотрел на девушку. Губы его улыбались, но глаза были грустные.
– Бывало и хуже.
– Вот и хорошо!
Он посмотрел на нее таким взглядом, что Марион сразу стало не по себе.
– Я не это хотела сказать… Прости! Просто мне не хотелось бы сделать тебе еще больнее.
Дункан поймал рыжий локон, намотал его на указательный палец, погладил и отпустил.
– Не думай об этом, Марион. Эти sassannachs сделали мне в сто раз больнее.
У Марион замерло сердце.
– Боже милосердный!
Она окинула взглядом помещение и увидела десятки искаженных страданием лиц. Но лица брата Дункана среди них не было. Может, он не был ранен в бою? Но в это почему-то не верилось.
– Ты хочешь мне рассказать?
Взгляд Дункана, до сих пор упорно смотревшего на ее юбку, на секунду встретился с ее взглядом, потом юноша смежил опухшие веки. Его испачканные высохшей кровью волосы лежали у нее на коленях, похожие на жесткий веер. Она с трудом совладала с желанием запустить в них пальцы.
– Мой брат, Ранальд… Он пал в бою. Эти сучьи дети убили его мечом.
– Меч sassannachs… – выдохнула Марион и подумала с ужасом, что ее видение воплотилось в жизнь. – Дункан, мне так жаль…
Дрожащей рукой она погладила его по плечу и ощутила, как мышцы напряглись под грубой домотканой материей. Вместо ответа он слегка сжал пальцы, которыми до сих пор держался за ее щиколотку.
– Марион, почему ты здесь?
Несколько мгновений она не знала, что ответить.
– Я подумала, что моя помощь пригодится.
«Полуправда», – сказала она себе. Пальцы Дункана тихонько поднялись выше, к икре, и там остановились.
– Ты даже не представляешь, как хорошо, что ты осталась, – сказал он, глядя ей в глаза.
Марион затаила дыхание. Сама она не была уверена в правильности своего поступка. Но сердце ее таяло, когда Дункан смотрел на нее так ласково… Она влюблена в него, что толку отрицать? Но почему она осталась? Нарочно и бесстыдно соврала брату и Бредалбэйну, осмелилась нарушить приказ отца, потребовавшего, чтобы она вернулась домой. Все это – ради того, чтобы быть рядом с ним? Пусть так! Но почему? Из чистого сострадания? О нет! Потому, что того требовало ее сердце. Сердце подтолкнуло ее разум к действию, и оно же теперь дало ей понять, какие чувства вызывает в ней этот юноша. Этот юноша… Макдональд!
Кусая губы, Марион смотрела на израненное и распухшее лицо Дункана, чей взгляд обжигал и порождал в ее душе чувства, которых она до этого не знала. Но какие чувства она вызывает в нем? Ясно, что он хочет ее, но, овладев ее телом, что он сделал бы с ее душой? Для нее самой душа и тело представлялись единым целым. Если же он поглумится над ее душой, ее страданиям не будет конца…
Дункан снял руку с ее икры и погладил Марион сначала по щеке, потом по шее. Она вздрогнула. Смутившись, отвела глаза и уставилась на его разорванную и испачканную в крови рубашку, потом накрыла его пледом.
– Пойду принесу тебе чистую рубашку!
* * *
Сидя рядом с другом, Саймоном, которого недавно переложили на взятый из-под умершего окровавленный матрас, Лиам наблюдал всю эту сцену. Он решил побыть в сторонке, чтобы не смущать штопальщика и швею. Сын его был в хороших руках, как, впрочем, и его душа. Он наблюдал за молодыми людьми с чувством облегчения и… чуть-чуть с завистью. Этой девчонке смелости не занимать! Неудивительно, что Дункан влюбился в нее вопреки отцовским советам…
Подошел мужчина в тиковом заляпанном кровью рабочем халате с закатанными до локтя рукавами, а вслед за ним – два подростка лет пятнадцати. Один тащил ведро с красноватой водой, другой – сумку. И то и другое поставили рядом с ложем раненого.
Мужчина склонился над Саймоном, поджал губы, покачал головой и по очереди поднял раненому веки. После пришел черед левого колена, разнесенного вдребезги мушкетной пулей.
– Хм…
Он ощупал кожу вокруг зияющей раны, и на лице его появилась гримаса неудовольствия.
– Хм… – снова услышал Лиам.
От прикосновения чужих рук Саймон очнулся и открыл глаза.
– Эй там! Вы закончили меня щупать, черт бы вас побрал? Или раны не видно?
– Н-да! Этого я и боялся, – пробормотал мужчина, отрывая от раны свой ястребиный нос. – Коленная кость раздроблена на сотню кусочков, и сустав тоже сильно поврежден.
Саймон побледнел, представив худшее.
– И что? Не собираетесь же вы отрезать мне ногу? Это всего лишь пулевая рана. У меня бывали и похуже!
– Может быть, но это отвратительное пулевое ранение, если хотите знать мое мнение. Боюсь, ваше колено больше вам не послужит. Как и ваша нога. А из-за осколков кости в ране наверняка разовьется инфекция.
Саймон, побледнев как смерть, повернулся к Лиаму.
– Ты же не дашь ему оттяпать мне ногу, правда?
Лиам покачал головой, давая понять, что тут он бессилен. Мысль, что Саймон может лишиться ноги, уже приходила ему в голову, однако другу он ничего не сказал.
– Дружище, послушай, я не могу решать…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});