– Что вы говорите? – спросила она, возвращаясь к действительности.
– Говорю, что этому юноше очень повезло. На сантиметр вправо – и все, был бы трупом!
Марион поморщилась и тоже глотнула из фляжки. Ей показалось, будто по горлу прокатился огненный комок. На глаза навернулись слезы, и девушка закашлялась. Финеас усмехнулся.
– Ваш муж?
– Э-э-э… нет, – ответила Марион.
Он посмотрел на нее с сомнением и пожал своими хрупкими плечиками под курточкой из коричневой грубой шерсти, изношенной до такой степени, что был виден утóк.
– Что ж, за работу!
Он выбрал длинную тонкую иглу и моток шелковых ниток, отмотал, сколько нужно, и откусил конец зубами.
– Подержите-ка лампу, пока я вдену нитку в ушко, – приказал он, не отвлекаясь от своей работы.
– Конечно!
Он поднес иглу к танцующему огоньку лампы, закрыл один глаз, отчего лицо его вдруг стало ужасно смешным, высунул язык и прицелился. Одно движение – и нитка вошла в ушко. Он продел ту же операцию со второй иглой и протянул ее Марион. Девушка взяла ее дрожащими пальцами и посмотрела на Дункана, который, похоже, спокойно спал. «У меня ни за что не получится!» – подумала она с ужасом.
Финеас без лишних сомнений приступил к работе. Раненый тихонько застонал.
– Не-е-ет! – вдруг крикнул Дункан и широко открыл глаза.
– Дайте ему виски, – приказал карлик.
Марион поспешила исполнить распоряжение. Дункан закашлялся и снова застонал.
– Вылейте ему в горло хоть всю флягу, если понадобится. Я вам разрешаю, мисс швея! – заявил Финеас.
Тонкая иголка снова вонзилась в истерзанную плоть, и Дункан закричал:
– Дьявольщина! Что он там делает?
Дункан пошевелил ногами и попытался сесть. Марион твердой рукой уложила его на соломенную подстилку и влила ему в рот еще немного «огненной воды».
– Он зашивает тебя, тупица! Перестань трепыхаться, как пойманная форель!
Юноша, задыхаясь и морщась от боли, уставился на нее. На лбу у него блестели капельки пота.
– Марион?
Она ответила смущенной улыбкой. Вспомнив, что в дрожащих пальцах у нее иголка с ниткой, Марион поспешно приколола ее к корсажу. Дункан стиснул зубы, чтобы не закричать снова. Пальцы его вцепились в юбку Марион. Штопальщик тем временем молча делал свою работу.
– Что… что ты здесь делаешь?
Ну что могла она ответить? Признаться, что осталась ради него? Нет, ни за что! После того, как она обошлась с ним там, в киллинском трактире, Дункан решит, что она над ним насмехается. И потом, нельзя говорить ему о чувствах, в которых сама еще не уверена. Прежде чем бросаться головой в пропасть, нужно удостовериться, что чувства взаимны…
– Я… Я помогаю мистеру Финеасу! Он приказал мне зашить тебе лицо.
– Тебе? – Дункан насмешливо посмотрел на девушку. – Ты шить-то умеешь?
– Конечно, умею! – ответила она с обидой в голосе.
– И ты зашьешь мне лицо?
Дункан снова вскрикнул и потянул за юбку, край которой сжимал пальцами. Марион поднесла к его губам фляжку и дала отпить еще глоток.
– Пей, пока не опьянеешь, Дункан Макдональд! Тогда я смогу спокойно работать. Хотя можно попросить мистера Финеаса, чтобы он зашил тебе рот…
Карлик усмехнулся и снова воткнул в живую плоть иголку. Дункан буркнул что-то невразумительное и закрыл глаза.
– Вот и все! – объявил Финеас радостно. – Я закончил!
Он взял фляжку из рук Марион и щедро полил рану виски. Дункан выгнулся от боли и заглушил крик, прижавшись лицом к девичьей юбке.
– Через несколько дней можно будет вынуть нитку. И каждый день промывайте рану спиртным, чтобы в нее не попала инфекция. У вас, швея, это прекрасно получится, – добавил он с многозначительной улыбкой, и Марион покраснела до корней волос.
Вернув фляжку девушке, Финеас встал, собрал свои вещи и засунул их обратно в сумку.
– Оставляю вам виски, чтобы вы закончили дело, которое еще и не начинали, мисс! – сказал он своим детским тоненьким голоском. – Вернете ее потом. Справитесь?
– Да, думаю, справлюсь, – пробормотала Марион с сомнением. – Спасибо!
Финеас поклонился, улыбаясь, что называется, до ушей, и вышел, оставив девушку наедине с Дунканом и растерянностью.
– Ну? – со слабой улыбкой спросил Дункан.
– Что?
– Будешь зашивать мне лицо или нет?
– Не знаю, получится ли… Понимаешь, я…
Он посмотрел на нее серьезно, протянул руку и вынул из корсажа иголку.
– Кто-то должен это сделать, так ведь? У мистера Финеаса сегодня полно работы, а у тебя есть время.
Он улыбнулся и помахал иголкой у Марион перед носом. Пару секунд девушка смотрела как зачарованная на сверкающую серебром иглу, потом взяла ее.
– Раньше мне не проходилось зашивать раны, – призналась она и с тревогой посмотрела на раненого.
– Все когда-нибудь случается в первый раз.
Золотистые ресницы Марион на мгновение сомкнулись, и она снова открыла глаза.
– Ты мне доверяешь?
Дункан помолчал. Пальцы его коснулись дрожащей руки девушки.
– Я могу выбирать? – спросил он, желая, чтобы слова прозвучали игриво. – Ничего, мисс швея, у вас все отлично получится.
Девушка поджала губы, прищурилась, внимательно осмотрела рану на щеке. Дункан все это время не сводил с нее глаз. Она вздохнула. С чего начать? Она забыла спросить совета у мистера Финеаса и не осмелилась посмотреть, как он работает, – уж больно в неприличном месте была та, другая, рана… «Просто представьте, что зашиваете свой самый красивый корсаж»… Она снова вздохнула. Ладно, не сидеть же вот так, с иголкой в руке, целую ночь!
– Положи голову мне на колени, Макдональд! Я всегда кладу работу на колени, когда шью.
– Как прикажете!
Дункан привстал на локтях, скривившись от боли, и Марион поспешно подсунула свои ноги ему под плечи, взбив юбку так, чтобы получилась подушка для головы. Когда он устроился поудобнее, она дрожащим пальцем провела вдоль разреза, решая, где лучше начать.
– Ну, какой шов выбираешь, Макдональд? Фестонный, сапожный или, может быть, «в елочку»?
Он сделал вид, что размышляет.
– Это ты у нас знаток швов. Только не увлекайся, цветочков-листиков мне не надо! – сказал он насмешливо и пожал плечами.
– Как скажешь!
Она полила «огненной водой» иголку и свои пальцы и протянула ему фляжку.
– Я потерплю, не беспокойся.
Он повернул голову, подставляя ей разрезанную щеку, а носом зарылся в ее юбку и зажмурился. Марион окинула взглядом его профиль, угловатый рисунок нижней челюсти, напряженной в ожидании боли, адамово яблоко, поднимавшееся и опускавшееся по мере того, как он сглатывал. Если уж Дункан опасался предстоящего действа, то сама Марион была ни жива ни мертва – до того ей было страшно воткнуть маленькую иголочку в теплую кожу. Ей вдруг стало очень жарко.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});