Читать интересную книгу Угрозы России. Точка невозврата - Сергей Кара-Мурза

Страх – понятная эмоция специалистов, чьи рекомендации привели к катастрофе. Но почему этот страх не был обуздан рациональным научным знанием? Какова природа невежества, которое привело реформу к тяжелому кризису? Какие риски будет порождать это невежество дальше?

Аутистическое мышление отражается и в современных воспоминаниях. Сейчас страх разработчиков доктрины реформ за давностью лет поутих, и они кинулись в воспоминания. Вот, на лекции 29 апреля 2004 г. один из таких разработчиков, Симон Кордонский, излагает свою версию работы над доктриной.

Он выделяет главную черту ее авторов: «Мое глубокое убеждение состоит в том, что основной посыл реформаторства – то, что для реформатора не имеет значения реальное состояние объекта реформирования. Его интересует только то состояние, к которому объект придет в результате реформирования. Отсутствие интереса к реальности было характерно для всех поколений реформаторов, начиная с 1980-х годов до сегодняшнего времени… Что нас может заставить принять то, что отечественная реальность – вполне полноценна, масштабна, очень развита, пока не знаю» [166].

Для человека с реалистическим сознанием это признание покажется чудовищным. Такая безответственность не укладывается в голове, но это говорится без всякого волнения, без попытки как-то объяснить такую интеллектуальную аномалию.

Вероятно, даже и такой выбор, который был сделан в 1991 г., можно было осуществлять или с большими, или с меньшими травмами. Как мы помним, был выбран самый радикальный вариант – шоковой терапиии. Она привела к такому провалу в хозяйстве, который пришлось закрывать распродажей ресурсов и изъятием средств из всех стратегических систем России. Академик Ю.В. Яременко писал о недопустимости либерализации сложившейся в СССР системы цен без ее постепенной структурной перестройки: «Из-за колоссальных технологических перепадов изменение структуры цен при переходе к рынку сразу же приведет к разорению целых секторов экономики».

Так и произошло. Видные представители отечественной экономической науки предупреждали, что доктрина радикальной переделки советской экономики в рыночную кончится крахом.

Ю.В. Яременко писал об авторах доктрины: «Проблема адекватности реформы живой экономике для них не стояла». Доминирующей тенденцией в хозяйстве стали проедание капитальных фондов, растрата созданных предыдущими поколениями унаследованных богатств, а также природных богатств, предназначенных для жизнеобеспечения будущих поколений. Такой хозяйственный порядок допустим для цивилизации только как аварийная краткосрочная мера, с целью пережить катастрофу. Этот допустимый интервал времени мы почти исчерпали или близки к этому порогу. Цивилизация в ее нынешних формах принимает черты паразитической, а значит, каким-то образом будет переформатирована.

О.С. Пчелинцев пишет в 2003 г.: «Констатируя провал радикальных реформ в первой половине 90-х гг., Ю.В. Яременко задавался вопросом: «почему мы все же продолжаем жить по тем правилам, которые, как выяснилось, ни к чему хорошему не приводят?» Понятно, что сегодня, когда позади уже не два, а двенадцать лет «реформирования» – и все с тем же успехом, этот вопрос стоит только острее» [167].

Мы здесь говорим не об экономике, а о рациональности. Виднейший экономист того момента, академик и директор ведущего института «задается вопросом», почему мы продолжаем жить по тем правилам, которые ни к чему хорошему не приводят. Но ответа нет! Этот его вопрос может быть только риторическим. Он не может задать его на заседании правительства, в кабинете у Президента, с трибуны Госдумы. Такого вопроса не мог и не может задать никто. Государственность российской Федерации залезла в Зазеркалье, где не существует простых вопросов, влекущих за собой ответы. Как это не покажется странным, но это – смертельная угроза для государства. Какой тут можно ждать легитимности или эффективности!

Когда все эти кордонские, найшули и Гайдары облепили Кремль со своими проектами рыночной экономики (которые им сорока на хвосте из Чикаго принесла), в Москву по высокому приглашению приехал патриарх экономической науки США Дж. Гэлбрейт. Приподнял веки, прочитал проекты и сказал: «Говорящие – а многие говорят об этом бойко и даже не задумываясь – о возвращении к свободному рынку времен Смита не правы настолько, что их точка зрения может быть сочтена психическим отклонением клинического характера. Это то явление, которого у нас на Западе нет, которое мы не стали бы терпеть и которое не могло бы выжить» [168].

Психическое отклонение клинического характера – вот как воспринимался замысел реформы в России видными западными специалистами. Так ответьте хоть через двадцать лет, наши народом избранные вожди, вся эта ваша реформа – глупость или предательство? Не может страна долго жить в обстановке абсурда, что-то должно сломаться – или Зазеркалье, или Россия.

В 90-е годы был сделан определенный выбор – сломать Россию. Сломать и народ, и хозяйство, и общество. Приглашенный правительством России как советник по социальным проблемам реформы известный американский экономист Мануэль Кастельс писал: «К тяжелым последствиям привел тот факт, что в России МВФ применил свою старую тактику, хорошо известную в третьем мире: «оздоровить» экономику и подготовить ее для иностранных капиталовложений даже ценой разрушения общества».

И какая пурга неслась в оправдание этого выбора! Неизвестно, насколько можно верить откровениям Б.Н. Ельцина, но он писал следующее: «Наверное, по-другому было просто нельзя. Кроме сталинской промышленности, сталинской экономики, адаптированной под сегодняшний день, практически не существовало никакой другой. А она генетически диктовала именно такой слом – через колено. Как она создавалась, так и была разрушена» [169].

Даже если он кривил душой, его рассуждение безумно. Какая «сталинская экономика» в 1992 году? Как может промышленность «генетически диктовать» ее слом, да еще через колено? Как он расслышал голос промышленности? Разве разумно разрушать имеющуюся промышленность только по той причине, что «не существовало никакой другой»? Зачем писатели «народного президента» издавали под его именем эти бредовые умозаключения?

В 1991 году к М.С. Горбачеву обратилась с «Открытым письмом» группа из 30 американских экономистов (включая трех лауреатов Нобелевской премии по экономике – Ф. Модильяни, Дж. Тобина и, Р. Солоу; еще один, У. Викри, стал лауреатом в 1995 году.). Они видели разрушительный характер доктрины российских реформ и пытались предотвратить тяжелые последствия. На их письмо просто не обратили внимания. Пренебрегли выработанной Просвещением норой рациональности – диалогичностью мышления, так мало того – утаили это важное письмо от общества (впрочем, как много других подобных писем). Вот отсюда и отчуждение населения от власти, и массовая аномия.

Иррациональной, на грани безумия, была идея деиндустриализации России. Власть даже постеснялась назвать автора этой идеи или комиссара из МВФ, который привез депешу. Ельцин и Яковлев процедили что-то невнятное, но особенно свое имя не выпячивали – ведь это небывалая в истории гадость.

Как раз когда в Москве в 1991 г. обсуждался закон о приватизации, в журнале «Форчун» был опубликован большой обзор о японской промышленной политике. Там сказано: «Японцы никогда не бросили бы нечто столь драгоценное, как их промышленная база, на произвол грубых рыночных сил. Чиновники и законодатели защищают промышленность, как наседка цыплят». Чудом надо считать не быстрое развитие японской экономики, ибо японцы поступают разумно, – а именно согласие российской интеллигенции на уничтожение отечественной промышленности.

Такое отношение к отечественной промышленности, к национальному достоянию России, поразило специалистов во всем мире. В докладе американских экспертов, работавших в Российской Федерации, говорится: «Ни одна из революций не может похвастаться бережным и уважительным отношением к собственному прошлому, но самоотрицание, господствующее сейчас в России, не имеет исторических прецедентов. Равнодушно взирать на банкротство первоклассных предприятий и на упадок всемирно-известных лабораторий – значит смириться с ужасным несчастьем» [161].

Ужасное несчастье – увидеть своими глазами брошенный завод (один из ведущих в мире), огромные цеха, по которым гуляет ветер, покрытые пылью станки, из которых выломаны блоки программного управления, и стаи бродячих собак. Что-то будет!

А ведь деиндустриализации – это ликвидация рабочего класса, едва ли не важнейший результат реформы, который будет иметь для России долгосрочные тяжелые последствия. Организованный, образованный и мотивированный промышленный рабочий – главное национальное богатство индустриальной страны. Сформировать его стоит большого труда и творчества, а восстановить очень трудно.