приезжал туда, где раньше жил. Бывшие супруги поддерживали нейтральные отношения и общались только о ребенке и обо всем, что его касалось. Поэтому Лунь не переживала на этот счет. Со спокойствием полнокровной самки она обустраивала свое гнездо, стала спокойнее нравом. Все в ее жизни наладилось, пусть и не очень хорошими путями. О рукописи они с Ильей старались не разговаривать попусту, иначе это могло взволновать обоих и зародить ненужные параноидальные мысли.
А время шло, и ничто не могло повлиять на его неумолимое движение. Вилин был влюблен без памяти, как и прежде, и все чаще ловил себя на том, что подумывает жениться. Прошло уже столько времени с того момента, когда они с Лунь воссоединились, что все, бывшее до этого момента, уже казалось страшным сном, который вскоре забудется окончательно. Лена обрела самое главное – женское счастье семейного быта. Она даже перестала, наконец, бояться, что Илья Алексеевич вернется к бывшей жене. В его чувствах не приходилось сомневаться, хотя мелкие ссоры, безусловно, имели место быть.
Что бы там ни ответили в издательстве, а соавторство принесло Илье и Лене наслаждение, помогло познать друг друга и мир. Эти два человека не могли написать полного текста, пока не встретились. Каждому из них чего-то не хватало. Недостающую деталь они и обнаружили друг в друге. Только в соавторстве, взаимодополняясь, они стали настоящим писателем, единой личностью, и эта личность сумела создать конечный текст.
Акт творчества был для обоих средством обретения гармонии с миром. Привнося в действительность нечто упорядоченное, художественное, Илья и Лунь ощущали себя демиургами, и это еще более их воодушевляло.
Глава 27. Звонок и слава
«Жизнь – как комментарий к чему-то другому, до чего мы не добираемся: оно совсем рядом, только сделать прыжок, но мы не прыгаем».
Х. Кортасар «Игра в классики»
«Критика – это наука, – продолжал Слава, глядя на Жору в упор. – Как связать, соотнести истерику творца с потребностями общества, ты понимаешь меня? Выявить соотношение между тяжкими мучениями творца и повседневной жизнью социума – вот что есть задача критики».
Бр. Стругацкие «Хромая судьба»
Два месяца спустя Лена и Илья Алексеевич, успевшие забыть о своей книге в потоке бытовых вопросов и происшествий, посреди ночи получили неожиданный телефонный звонок. Звонили на телефон Вилина, и мужчине потребовалось достаточно времени, чтобы, отгоняя сон, понять, с кем он разговаривает.
– Алло, – сонно ответил он, откинувшись на подушку и второй рукой обнимая сопящую Лунь. Она не проснулась от назойливой вибрации, потому что обычно спала очень крепко, особенно рядом с Ильей.
– Э-э, доброй ночи. Простите, что так поздно. Мне очень неудобно, но иначе я просто не мог.
Вилин посмотрел на часы. Было 2:48.
– Простите, кто это? Я плохо соображаю со сна…
– Меня зовут Алексей Шубейко. А Вы, я так понял, тот самый Илья Алексеевич, один из соавторов?
Услышав последнее слово, Вилин широко раскрыл глаза и приподнялся, одновременно начиная расталкивать Лену. Нащупав клавишу громкой связи, нажал ее, чтобы не терять времени на объяснения.
– Соавторов? – переспросил он.
Лена тоже проснулась, нахмурилась, начала часто моргать и протирать глаза кулачками. Челюсть сводила зевота, глаза резало, ум прояснялся с натугой, поскрипывая от напряжения.
– Да-да, соавторов, постойте, – подтвердил на том конце провода некий Шубейко и зашуршал листами. Наступила небольшая пауза. – Ну вот, указано, что автора два, а я думал, что ошибся. Елена Лунева и Илья Вилин. Верно ведь?
– Верно, – кивнул Илья Алексеевич. – Мы с Леной слушаем Вас, Алексей.
– Извините, что разбудил, но, черт, я иначе не мог, просто не мог. Я обязан был позвонить вам и не удержался, несмотря на позднее время. Дело в том, что я и сам не сплю, а должен. Понимаете, может, это вас и не касается, но я, видите ли, заболел, и пришлось взять «удаленку»… ну, работу на дом, так сказать. Решил я на ночь глядя почитать взятые тексты, и попалась мне, как назло, ваша рукопись. Вы не подумайте ничего плохого, «как назло» – это я так говорю, знаете, ведь болею, спать должен, однако о каком сне теперь может быть речь? Я взял вашу рукопись, сел, пробежал глазами строку – просто из интереса, сам не заметил, как пробежал абзац, второй, третий… Так вышло, что я даже не стал читать синопсис. К черту синопсис! Извините, я сейчас немного не в себе от недосыпа, к тому же болезнь, а я, вместо постельного, извините, режима, сижу и читаю вашу рукопись полночи, понимаете? Оторваться от текста было выше моих сил. Я сказал себе, что не могу лечь спать, пока не прочту весь роман. И я его прочел. Минуту назад. И вот – позвонил вам, не удержался. Понимаете, о чем я говорю?
Голос мужчины в трубке звучал возбужденно-взволнованно, и это состояние передалось двум людям, находящимся совершенно в другом месте, в темноте, едва разбавленной слабым светом телефонного экрана.
– Понимаем, Алексей, – отозвался Вилин, неотрывно глядя Лене в глаза.
– Я вот даже закурил, прямо в комнате. Хотя бросил месяц назад. Хорошо, что спит жена, иначе бы убила. А так – я окошко сейчас открою, и все выветрится. Хотя она у меня такая, знаете, все учует! Эхе… проснется завтра и занавески понюхает, сразу все поймет. Да вы все же меня простите, говорю о дурацких вещах, которые никому не интересны, а ведь звоню не за этим. У меня, видите ли, катарсис случился. Мда-а. Это что-то невероятное, особенное. Давненько я такого не читал. Сто лет нам в издательство не попадали рукописи подобного уровня качества. Я уж думал, люди разучились писать, разучились чувствовать мир… Ан-нет, не перевелись еще на Руси… И это не может не радовать. А то ведь обычно приносят свои рассказики да стишки бессмысленные, печатайте, мол, мы – гениальны! Почитаешь, а там, ну, простите, жук-навозник воздвиг свой храм и хвалит на все лады. Но вы двое – даже не жуки, вы – бабочки. Махаоны. Такие, знаете, большие, с голубыми крыльями. Простите мне мои сравнения, в ночном безумии они вовсе неуместны, я и сам это понимаю. Скажите, Илья Алексеевич, вы с Еленой хотя бы сознаете, что создали? Нет? Я вам тогда скажу. Шедевр вы написали. Умопомрачительный текст. Я на своем веку столько романов повидал, и хорошие были, и не очень, но вот так, чтобы до трех ночи сидеть, не в силах глаза сомкнуть, пока не узнаешь, чем там все окончится, и радоваться каждому новому абзацу, как дите малое, и искренне не желать, чтобы текст когда-либо кончался – это со мною впервые. Вы, знаете, произвели впечатление, что даже и слов не подобрать. Поэтому я и решил