– Я могу…
– Несомненно. Если возникнет желание, то… поймите, эта лечебница – отнюдь не тюрьма. Это своего рода убежище. И весьма многим оно нужно. Спросите как-нибудь у своего супруга. Уверен, в этих его воспоминаниях не будет ничего дурного. Тем более, что ему самому придется провести там некоторое время.
Анна закусила губу.
С Его императорским Величеством не спорят. Она и не хочет спорить. Она понимает, что душу излечить сложнее, нежели тело. Анна даже не знает, уцелела ли это душа.
– Я надеюсь, недолгое, – словно желая утешить ее, сказал Александр Николаевич.
Да, лучше всего именовать его по имени и отчеству, хотя бы мысленно.
– Я… понимаю.
– Я рад этому пониманию. Однако, возвращаясь к теме нашей беседы. Мы сделаем объявление здесь, а представим вас с Олегом позже, думаю, на зимнем балу. Надеюсь, к этому времени он в достаточной мере осознает себя…
И Анна надеется.
До зимнего бала далеко.
И она, возможно, сумеет привыкнуть к мысли, что ей не только придется присутствовать на этом самом балу – ах, сколько сил Никанор некогда потратил, пытаясь получить приглашение, – но и играть новую роль.
Чужую роль.
Александр Николаевич смотрит с печалью.
– До того я представлю вас в частном порядке некоторым людям… и своей супруге.
Анна поежилась.
– Не стоит переживать. Она мудрая женщина. И бесконечно добрая… и да, ее выбрала моя матушка, но и здесь она не ошиблась.
– Вы… были счастливы? – Анна вдруг поняла, что ей нужно знать. Просто жизненно необходимо знать, чтобы… убедиться, что у ее матери не было шанса?
Или что он был, но его отняли, а с ним и право Анны на другую жизнь?
– Я и сейчас счастлив, – он понял верно.
Солгал ли?
Сказал ли правду? Анна не узнает, но поверит. Ради себя. И Олега. И Глеба, который… ей обещали, что он будет жить.
Совершенно точно будет.
Что нет никаких причин полагать, что он умрет. Да, имело место кровопотеря. И остановка сердца тоже была. Но сейчас-то сердце работало ровно.
Рана затянулась.
Все раны затянулись. И трещины в ребрах, и сломанная ключица срослась, и почки восстанавливаются… просто нужно подождать.
Дать время.
Не мешать специалистам, которые лучше Анны знают, что нужно больному. К примеру, глубокий лечебный сон, который пугающе похож на смерть, но пугаться не стоит.
И сидеть в палате.
Он все равно ничего не слышит, не чувствует и вообще. К чему тратить время, когда остывает чай и сплетни, что расползаются по городу плесенью. И Анна спиной чувствует взгляды.
Удивленные.
И укоризненные.
А еще непонимающие. Причем, каждый не понимал ее по-своему. Кто-то удивлялся ее, Анны, присутствию. К чему ей полумертвый некромант, когда есть Его императорское Высочество. Кто-то, напротив, мрачно недоумевал, как смеет она, неверная жена, являться в палату…
Плевать.
– Я отбываю завтра. Дела, – Александр Николаевич погладил выгнутую золоченую ручку. – Градоправитель прибудет новый. Ему велено препятствий не чинить, но все же будет весьма мило с вашей стороны убедить мужа, что город и без того натерпелся…
Анна кивнула.
Убедит.
Ей и самой теперь в Йельске оставаться было… неудобно, пожалуй.
…только оранжерея…
– Перенесут, – Александр Николаевич имел дурную привычку заглядывать в мысли, благо, были они открыты. – И постараются сделать так, чтобы ни былинки не пропало. Мои академики уж который год ноют, требуя, чтоб я тебе отписал, чтоб ты там им чего-то дала… или недодала? Не знаю. Сама решай. Если б ты знала, сколь они занудны…
Тишина.
Здесь она звонкая, будто тоже опасается навлечь на себя высочайший гнев. И Анне неуютно. Тянет обнять себя, а то и вовсе спрятаться… к примеру, за гардину, благо, в комнате они длинные, в пол. И на полу тоже лежат горами сизой тафты.
Вздох.
– Поаккуратней, – Его императорское Величество укоризненно качают головой. – Этак и вовсе потеряться недолго. Родовое умение… полагаю, теперь они в полную силу откроются. Так что… наставников я пришлю.
Анна склонила голову.
Учиться она не была против.
– Супругу твоему пожалуем титул. И земли. Орденов пару, за особые заслуги.
– Не стоит.
– Стоит, девонька, стоит. Много найдется тех, кто решит, что затрапезный граф, ко всему дважды безумный, не пара цесаревне…
Анна мотнула головой.
Мужа своего она отдавать не собиралась. Со смертью справилась, а с людьми так и подавно.
– Упрямая, – едва ль не с умилением произнес Александр Николаевич. – В нашу породу… жаль, что не продолжится.
Здесь оставалось лишь улыбку держать.
Проклятье больше нет.
Как там кахри сказал? Тьма тьму поглотила? Или, может, удержала, не позволив сожрать Глеба? Напоила, отдав без остатка. Пускай, проклятья Анне не жаль, хотя в первые дни она не верила, все мучительно пыталась нащупать знакомую боль, хотя бы слабое эхо ее, убедиться, что та есть.
И странное дело, не обнаружив, чувствовала себя… одинокой?
Пожалуй.
Но привыкла. И к тому, что проклятья больше нет. И к тому, что в трости надобность отпала, но привычка сохранилась, и… к тому, что тот, самый первый вердикт, вновь был озвучен.
Детей у нее не будет.
Все ж слишком долго носила Анна тьму, чтобы это осталось вовсе без последствий. И… наверное, она знала, что так и будет, а потому не расстроилась. Разве что малость.
Самую.
– Братец твой тоже бесплоден. Так оно бывает, да… но он, как мне кажется, не особо чадолюбив. А вот музыкант отменный. Играет… докладывают, что только и делает, что играет. Скрипка, арфа… попросил виолончель, так я велел, чтоб доставили. Пускай себе. Савва Иванович, он весьма хорош в этом деле, полагает, что музыка здесь имеет целительский эффект. Не знаю, как там с эффектом, но он до театру большой охотник. Вот и получил в полное свое… ну да наведаешься, увидишь.
Александр Николаевич поднялся.
И Анна встала.
Замерла.
Застыла, глядя в глаза человеку, которого… который… ждал ли, что Анна его обнимет? До чего неловко получилось бы, если бы она… а он не ждал. Впрочем, Анна никогда бы… просто стоит.
Смотрит.
И взгляд сумела не отвести. И даже, кажется, улыбнулась ответом на его улыбку. А он слегка голову склонил, понимая, что вовсе не тот Анна человек, чтобы обниматься. И что время ей нужно.
Им всем нужно.
И он протянул руку.
И Анна протянула. Коснулась пальцами пальцев. Удержалась. И от слез тоже, хотя вдруг, неведомо почему, подкатили они к самому горлу, застыли в глазах, и Анна моргала, часто, судорожно пытаясь удержать. Не хватало еще разрыдаться…
…не хватало…
…слезы – это… это для слабых. Анна же не желает быть слабой. Больше – нет.
И лишь когда он отпустил руку Анны, как показалось, с сожалением, когда вовсе вышел из комнаты, оставив ее одну в пустоте, Анна вновь задышала.
Глава 38
– Вам дурно? – тихо поинтересовался Николай. – Может быть…
– Нет, все хорошо…
Почти.
Просто… сердце слегка сбоит. И руки дрожат, и дрожь эта заметна, отчего Анне становится еще более неловко. Неуютно.
– Он вас пугает?
– Нет. И… да. Немного.
– Это пройдет. Ему приходится…
– И вам?
– Со временем, – Николай предложил руку, и Анна приняла ее. – Но, надеюсь, не скоро… отец пока в добром здравии, поэтому у меня есть еще время побыть добрым.
Купол тишины распадается с дребезжащим мерзким звуком. И Анна морщится. И Николай тоже.
– Всегда раздражало, – говорит он, распахивая дверь.
И кивает кому-то, кто уже ждет за этой дверью.
Анна тоже кивает.
Улыбается.
Думает лишь о том, что, быть может, этим визитам, которые не доставляют ничего, кроме очевидных неудобств, придет конец. Его императорское Величество отбывают, а Николай… у него ведь тоже дела. Должны быть. Невозможно, чтобы у наследника престола вовсе не было никаких дел.