воротами мастерской гудел, постреливая дымками, видимо, последний отремонтированный танк. Около него толпились люди. Еще издали Надежда узнала по военной форме майора — уполномоченного с фронта, который прощался с Миколой. Потом Микола обнялся с другим военным. Что-то очень знакомое было в фигуре этого человека, и Микола почему-то его долго держал в объятиях. Но свернуть к ним, чтобы и самой проститься, у Надежды уже не было сил.
Превозмогая усталость, вошла она в цех, нашла Морозова, доложила об отправке раненых и, по его совету, пошла в бомбоубежище, где топилась печка, чтобы хоть немного отдохнуть. На полпути ее догнал Микола.
— Вот где поймал тебя! Думал, что уже не увидимся. Ой, ты ведь вся мокрая! — ужаснулся он.
Надежда только слабо улыбнулась.
— Устала я.
— А ну, снимай! — захлопотал Микола.
Он мигом стащил с нее мокрую стеганку, натянул свою, сухую, потом подвел ее к бревну, которое кто-то приспособил на стыке траншей, и взволнованно попросил:
— Давай посидим, Надийка. Кто знает… Да и положено посидеть перед такой дорогой. — И, видимо чтобы подавить в себе волнение, перевел разговор на Заречного: — А с Сашком так и не виделась?
Надежда вяло кивнула головой. С ним она уже давно не виделась. Еще с того времени, когда на берегу около насосной прогнала его от себя. Да Сашко, как она заметила, после того и сам избегал встреч с нею.
— Поехал наш Саша. Все же вырвался, — улыбнувшись, промолвил Микола.
Надежда догадалась, что второй военный, который прощался возле танка с Миколой, и был Заречный. Поняла и то, куда он «вырвался». Заречного уже давно назначили руководителем мастерской по ремонту оружия. К этому заданию он отнесся с особенным жаром, и именно здесь проявилось его конструкторское дарование. Ни один танк, ни одну пушку не выпустил он из мастерской, не внеся в механизм какого-нибудь усовершенствования. Военные заинтересовались им, предложили перейти в армию, то есть туда, куда он сам давно стремился, и теперь, конечно, никто — ни Жадан, ни Морозов, ни даже Гонтарь — не мог его удержать.
Микола, как видно, знал, что между ними что-то произошло, и жалел, что они поссорились. Надежда поняла, что сегодня Миколе хотелось помирить их на прощание; он как бы забыл, что не так давно сам оберегал ее от ухаживаний Заречного.
Надежда молчала. Вконец измученная бессонной ночью, она до предела изнервничалась, отправляя раненых, а сейчас, согретая Миколиным ватником и лаской солнца, заглядывавшего в траншею, чуть держалась на ногах. Ее немилосердно одолевал сон. Все, что говорил Микола, звучало глухо, как что-то далекое, едва касаясь ее сознания. Она раз за разом как будто проваливалась в какую-то пустоту. И когда Микола спросил, почему она не пришла проводить Сашка, Надежда, блаженно улыбнувшись, еле-еле шевельнула губами:
— Коля, дай мне хоть пять…
Микола сразу понял, о чем она просит. Эта фраза была уже крылатой на заводе. Когда кого-нибудь совсем валил сон, он обращался к товарищам и просил подменить его хоть на пять минут: «Дай хоть пять». Иногда только показывали пять пальцев, и все было понятно.
Конечно, в другой раз Микола сам бы предложил ей пойти отдохнуть, но сейчас это его даже обидело.
— Но я ведь тоже еду!
— Куда, Коля? — спросила она механически, а сама уже видела Миколу на каких-то странных колесах, и он все едет и едет неизвестно куда.
— Разве ты не знаешь? На фронт! — уловила она в ответ уже совсем приглушенный голос Миколы, словно он слышался из-под земли.
«На фронт?» — попыталась зацепиться она за значение этого слова, подсознательно чувствуя в, нем что-то важное, тревожное, но Микола завел разговор о Зине, и Надежда сразу же увидела среди женщин на машинах, отправлявшихся на окопы, свою беззаботную подругу. И не только увидела, но и услышала: казалось, рядом зазвучал ее чарующий смех. Даже привиделось, что и Микола побежал за Зиной: бежит, взволнованный, встревоженный, а она, кокетничая, подтрунивает над ним, смеется, и смех ее, как соловьиный напев, задорно и захватывающе звучит над степью.
Микола действительно собрался на фронт: теперь многих из политсостава запаса направляли прямо в части действующей армии. И он в самом деле заговорил о Зине. В эти последние минуты перед отъездом беспокойство о ней было особенно острым, и именно о ней хотелось Миколе поговорить на прощание с Надеждой.
Причиной такого беспокойства стало Известие, которое принесли ему вчера. Ночью на завод вернулась девушка, которой посчастливилось бежать из окружения, и она рассказала о судьбе своих подруг по окопам. Тело Килины Макаровны так тогда на берегу и осталось, даже похоронить не разрешили; Крихточку с большой группой погнали куда-то в лагерь, а Лена Морозова, чтобы избежать приставаний эсэсовцев, облила себе лицо серной кислотой…
Девушка рассказала Миколе и о Зине, которой, как оказалось, удалось избежать плена. Еще до прихода немцев она случайно поранила лопатой ногу, и какие-то военные, оказавшиеся поблизости, тогда же вывезли ее из опасной зоны. Казалось бы, Микола должен был обрадоваться такому известию, ведь его жену не постигла трагедия, ей даже повстречались попутчики, которые направлялись на машине куда-то за Волгу, в военную школу, и они, как подчеркнула девушка, охотно вызвались забрать с собой «такую симпатичную запорожчанку». Но именно это и тревожило сейчас Миколу.
— Чего она с ними поехала? — нервничал он.
— Не надо так, Коля, — все еще не в силах прогнать дремоту, успокаивающе проговорила Надежда.
— Больно, Надийка…
— Чего тебе больно? — спросила она сквозь сон.
— Кажется, нет уже у меня Зины… Нет… — тяжело вздохнул он. И вдруг со злостью добавил: — Ну и черт с ней!..
Надежда испуганно раскрыла глаза. Смотрела на Миколу и не узнавала. Всегда сдержанный, уравновешенный, жизнерадостный и ласковый, сейчас он напоминал разъяренного зверя.
— Ты что, Коля? — испугалась Надежда.
— Тяжело мне…
Надежда впервые слышала от него, что ему тяжело. Сколько невзгод выпадало на его долю, какие трудности приходилось переживать, какой тяжести он только не сносил! Но не сгибался, никогда не жаловался, а вот сейчас, под грузом сомнений, не устоял…
— Страшно мне…
Надежда смотрела на него с удивлением. Разве до этого кто-нибудь слышал, чтобы Микола чего-то боялся? Разве не был он примером бесстрашия под бомбежками, при тушении смертоносных зажигалок? Разве не он с первого же дня войны рвался на фронт, да и сейчас Надежда уверена, что он идет туда без страха. Но страх перед утратой веры в самого близкого человека оказался сильнее его.
— Неужели все кончено? — ужаснулся Микола, совсем растерявшись. — Неужели она все забыла? Неужели можно так легко распылять свои чувства?.. Ты