— То-то и оно, — вздохнул Исайя. — Это меня порой и пугает.
Почему, он не пояснил, а Конрад не стал расспрашивать. Когда начальство решит посвятить его в эти тонкости, оно это сделает само.
— Камарилья приготовилась, — негромко заметил Конрад.
— Я знаю, — без выражения ответил Исайя. И он, и Конрад, словно сговорившись, ни разу не упомянули исчезнувшего Твердислава. Шёл уже пятый день, как парень исчез, перейдя тоннелем на контролируемую Умниками территорию, где сразу же угодил в самую сердцевину Сенсорного облака. Один раз ему удалось вырваться; что-то будет теперь?.. Что, если он уже — один из солдат врага? — безмолвно терзался Конрад. Чёрт, чёрт, чёрт, какая досада, что залп Эстерры тогда оказался нацелен чуть ближе, чем следовало!
— Пора ехать, — с непривычной обречённостью произнёс Исайя. — Пора ехать, Конрад. Дадим им бой! Нельзя сдаваться! — он решительно сгрёб со стола несколько папок и двинулся к дверям.
Выход его высокопревосходительства верховного координатора господина Исайи Гинзбурга был обставлен весьма торжественно. Охрана в парадных мундирах, с церемониальным оружием наперевес — погоны, нашивки, аксельбанты, галуны, кивера, ментики со шнуровкой… Солдаты выстроились вдоль всего коридора, от апартаментов его высокопревосходительства до скоростного лифта, и далее, от скоростного лифта до зала заседаний Совета.
Конрад, нахмуренный и суровый, сопровождал патрона на правах не то адъютанта, не то порученца. Под парадным кителем старого солдата прятался бронежилет.
Зал Совета в плане являл собой пятилучевую звезду. Высокий потолок был декорирован по последней моде — скопищем хаотично свисавших пластиковых не то сталактитов, не то сталагмитов, — Конрад никак не мог запомнить, чем же они отличаются друг от друга и оправдывался перед собой тем, что человеческая память, мол, не резиновая и что в его положении гораздо полезнее назубок помнить все положения полевых уставов.
Амфитеатром поднимаясь от центральной округлой трибуны, в глубь каждого из лучей тянулись ряды удобных кресел с пюпитрами — здание было выстроено для заседаний какого-то из забытых Малых Планетных Парламентов, где по традиции должно было быть представлено не более пяти наиболее популярных партий. Сейчас об этих партиях и парламентах, как больших, так и малых, помнили одни лишь архивные крысы, , однако деление Совета на пять фракций осталось. Первую составляли военные — полевые командиры, вторую — военные теоретики, третью — тыловое обеспечение, четвертую — наука и пятую — здравоохранение. В условиях войны всем прочим решено было пренебречь.
Разумеется, верховный координатор появлялся последним.
Он почувствовал нависшую грозу ещё у дверей. Очевидно, стараниями кое-кого из членов Совета последняя сводка разошлась несколько шире, чем хотелось бы ему, Исайе. И, разумеется, семена пали в хорошо унавоженную почву.
Противники Проекта были кем угодно, только не дураками. И они отлично знали, чего хотят.
А хотели они солдат, и ничего больше. Они считали, что война застыла в неустойчивом равновесии, которое только толкни — и лавина покатится сама собой. Им казалось, что мальчики и девочки из кланов — отличный человеческий материал, самой судьбой назначенный в защитники им, потрёпанным жизнью, отступившим на последний рубеж обороны своего родного, привычного мира. Исайя не осуждал их за это. Он вообще никого не осуждал. Ибо не судите и не судимы будете. Но сейчас его ждал бой, и бой нешуточный. Редкий случай — на Совет удалось собрать почти всех, не исключая и командиров боевых участков. И это несмотря на начавшиеся в южном секторе атаки!
Исайя взошёл на трибуну. Прямо от дверей зала заседаний, не поворачивая головы, притворяясь, что не слышит оскорбительных шепотков за спиной… Конрад следовал за ним как тень; охрана осталась за дверьми, и в случае чего рассчитывать верховный координатор мог лишь на одного абсолютно надёжного сторонника.
— Сограждане! Коллеги! — Исайя говорил размеренно и монотонно, скучным голосом человека, исполняющего давным-давно надоевшую обязанность. — Сегодня традиционный день заседания. Я рад, что столько достойных коллег не пренебрегли своей обязанностью посещать заседания, их мнения для нас очень важны…
Он испытывал терпение аудитории. Рискнут ли перебить, рискнут ли кричать с мест? Он чувствовал скопившиеся в зале недовольство, горечь, страх, зависть, мстительность — но не мог сказать, когда и во что это выльется. И сейчас он нарочно дразнил зал — сорвать им заранее продуманный план, заставить импровизировать, на ходу искать новые решения, метаться, перераспределять роли… Заставить противников делать то, что они умеют хуже всего, — приноравливаться к быстро меняющейся обстановке. Умение, коим в полной мере обладали Умники и что обеспечило им подавляющую часть громких побед в самом начале. Потом, конечно, они упёрлись в воздвигнутую оборону, но инициативы не утратили, по-прежнему ставя в тупик командиров противника неожиданными и порой даже просто абсурдными решениями.
— Позвольте мне кратко ознакомить вас с реакцией моего штаба на важнейшие события последних дней… Прорыв в районе сектора “восток” благополучно локализован, вдавливание наших оборонительных линий ликвидировано, противник понёс большие потери в живой силе и технике. Подробности известны вам из сводки, я же хотел заострить ваше внимание на следующих положениях…
Монотонно и медленно, то и дело опуская глаза в бумажку. Исайя не пользовался микромониторами или суфлёрами, предпочитая всему бумагу. Пусть, пусть слушают. Я терпелив. Я подожду. Ведь есть ещё надежда…
Так, Малкольм рядом с Мак-Найл. Сладкая парочка сидит с кислыми физиономиями и о чём-то лениво шепчется. Похоже, что все мои слова их нимало не занимают…
И точно.
Стоило Исайе позволить себе кратчайшую, почти незаметную паузу, как грузный седовласый Малкольм тотчас поднялся с места. В поднятой руке он держал светящийся алым личный жетон члена Совета — знак того, что использует своё право перебить председателя. Каждый из членов Совета мог поступить так не более раза в месяц, и Исайя понимал теперь поразительную покладистость недавних оппонентов — они берегли силы, накапливая “красные фонари”.
Однако в то же самое время это означало, что противники Исайи вновь наступили на те же грабли — попытались придать всему происходящему видимость законности. Грубая сила ещё ждала своего часа.
Тем не менее Малкольм заговорил предельно резко, словно показывая, что приличия уже отброшены.
— Я полагаю, что следует изменить повестку дня. Со мной согласно большинство в этом зале. Требую голосования!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});