когда ее использовали для дискредитации первых атеистов и деистов (таких как Дэвид Юм и барон д'Ольбах, а также великие американские герои Бенджамин Франклин и Томас Пейн). Вот версия Эмиля Дюркгейма начала XX века: "Тот, кто не привносит в изучение религии своего рода религиозное чувство, не может говорить о ней! Он подобен слепому, пытающемуся говорить о цвете" (1915, p. xvii). А вот, полвека спустя, часто цитируемая версия великого религиоведа Мирчи Элиаде:
Религиозное явление может быть признано таковым только в том случае, если оно постигается на своем собственном уровне, то есть изучается как нечто религиозное. Попытка постичь сущность такого явления с помощью физиологии, психологии, социологии, экономики, лингвистики, искусства или любого другого исследования является ложной; она упускает единственный уникальный и несводимый элемент в нем - элемент священного". [1963, p. iii].
Подобные заявления о превентивной дисквалификации можно встретить и при защите других тем. Только женщины имеют право проводить исследования о женщинах (по мнению некоторых радикальных феминисток), потому что только они могут преодолеть фаллоцентризм, который делает мужчин тупыми и предвзятыми так, что они никогда не смогут признать и противостоять ему. Некоторые мультикультуралисты настаивают на том, что европейцы (в том числе и американцы) никогда не смогут по-настоящему преодолеть свой разрушительный европоцентризм и понять субъективность людей из стран третьего мира. В соответствии с этой темой во всех ее вариациях, нужно знать одного, чтобы понять другого. Что ж, тогда мы все должны забиться в свои изоляционистские анклавы и ждать, пока смерть не настигнет нас, раз уж мы никогда не сможем понять друг друга?
А еще есть марка пораженчества в моей родной дисциплине, философии разума, - мистерианская доктрина, настаивающая на том, что человеческий мозг просто не способен понять человеческий мозг, что сознание - это не загадка, а неразрешимая тайна (так что перестаньте пытаться его объяснить). Во всех этих утверждениях прозрачно то, что они не столько пораженческие, сколько протекционистские: даже не пытайтесь, потому что мы боимся, что у вас получится! "Вы никогда не поймете индийскую уличную магию, если вы не индиец, родившийся в касте магов. Это невозможно". Но, конечно, это возможно (Siegel, 1991). "Вы никогда не поймете музыку, если не родились с прекрасным музыкальным слухом и идеальной подачей". Глупости. На самом деле люди, которые с трудом обучаются музыке, иногда постигают природу музыки и способы ее исполнения, недоступные тем, кто без труда достигает музыкального мастерства. Аналогичным образом Темпл Грандин (1996), страдающая аутизмом и, следовательно, обладающая чутким слухом к интенциональной позиции и народной психологии, сделала поразительные наблюдения о том, как люди преподносят себя и взаимодействуют, - открытия, которые ускользнули от остальных нормальных людей.
Мы бы никогда не позволили бизнес-магнатам заявить, что, поскольку мы сами не плутократы, мы не можем надеяться понять мир высоких финансов и, следовательно, не имеем права расследовать их сделки. Генералы не могут избежать гражданского надзора, поскольку утверждают, что только те, кто в форме, могут оценить то, что они делают, а врачи вынуждены открывать свои методы и практику для тщательного изучения экспертами, которые сами не являются докторами медицинских наук. С нашей стороны было бы неисполнением долга позволить педофилам настаивать на том, что только те, кто ценит приверженность педофилии, могут по-настоящему понять их. Поэтому тем, кто настаивает на том, что исследование религиозных явлений можно доверить только тем, кто верит, только тем, кто глубоко ценит священное, мы можем сказать, что они просто ошибаются как в отношении фактов, так и в отношении принципов. Они ошибаются в отношении воображения и исследовательских способностей тех, кого они хотели бы исключить, и они ошибаются, полагая, что может быть оправданным на каком-либо основании ограничивать исследование религии теми, кто религиозен. Если мы будем говорить об этом вежливо, твердо и часто, они, возможно, в конце концов перестанут разыгрывать эту карту и позволят нам продолжать наши исследования, пусть и затрудненные отсутствием веры. Нам просто придется работать усерднее.
С этим связана и более общая декларация о том, что методы естественных наук не могут обеспечить прогресс в изучении человеческой культуры, которая требует "семиотики" или "герменевтики", а не экспериментов. Любимым выразителем этой позиции является антрополог Клиффорд Гиртц, который выразился следующим образом:
Веря вместе с Максом Вебером, что человек - это животное, подвешенное в паутине значимости, которую он сам сплел, я считаю культуру этой паутиной, а ее анализ, следовательно [выделено мной], не экспериментальной наукой в поисках закона, а интерпретативной в поисках смысла". [1973, p. 5]
"Поэтому"? В 1973 году это могло бы пройти, но сейчас этот аргумент уже устарел. То, что мы, люди, плетем паутины значимости, не вызывает сомнений, но эти паутины можно проанализировать с помощью методов, которые критически относятся к экспериментам и дисциплинированным методам естественных наук. Интерпретация в естественных науках не противопоставляется эксперименту, а наука не сводится к подведению под некий всеобъемлющий закон. Вся когнитивная наука и эволюционная биология, например, интерпретирует некоторые стратегии интерпретации в гуманитарных науках и антропологии (Dennett, 1983, 1995b).
На самом деле, одно из немногих серьезных различий между естественными и гуманитарными науками заключается в том, что слишком многие мыслители в гуманитарных науках решили, что постмодернисты правы: все это просто истории, и вся правда относительна. Один культурный антрополог, который останется неназванным, недавно заявил своим студентам, что одна из самых замечательных вещей в его области заключается в том, что, получив одинаковый набор данных, два антрополога не придут к одинаковой интерпретации. Конец истории. У ученых часто возникают именно такие разногласия по поводу того, как интерпретировать общий массив неоспоримых данных, но для них это начало задачи разрешения: кто из них не прав? Эксперименты, дальнейшие статистические анализы и т. п. призваны ответить на этот вопрос, выявив истину (не Истину с большой буквы "Т" обо всем на свете, а только правду-матку об этом конкретном небольшом фактическом разногласии). Именно этот последующий процесс (который может занять годы) эти идеологи объявляют невозможным или ненужным, высмеивая саму идею о том, что существуют объективные истины по таким вопросам, которые необходимо открыть. Конечно, они не могут утверждать, что доказать, что объективной истины не существует, поскольку это означало бы вопиюще противоречить самим себе, а они, по крайней мере, настолько не уважают логику. Так что они довольствуются тем, что ворчат по поводу самонадеянности и наивности всех, кто еще верит в истину. Трудно передать, насколько скучен этот непрекращающийся шквал защитных насмешек, поэтому неудивительно, что некоторые исследователи перестали пытаться их опровергать и вместо этого довольствуются тем, что