У вертолета Обри остановился. Провожатый терпеливо ждал, не выказывая ни злобы, ни нетерпения. Майор махнул рукой. Двое морпехов проворно подняли осоловелого от морфия чародея на ноги и выпихнули из "хьюи".
— Что вы сделали с коуном Брендайгом? — сухо вопросил провожатый.
— Опоили, — ответил Обри. — Зельем, отнимающим колдовской дар. К вечеру это пройдет. Иначе ваш лорд может считать нас обманщиками, а свое слово — не имеющим силы.
— Слово всегда имеет силу, — промолвил туземец.
Он бережно подхватил Брендайга под мышки — тот безвольно обмяк у него на руках — и повел к замку.
Обри с улыбкой глядел ему вслед. Будущее казалось прекрасным.
***
Майор Краснов мучился зудом в пальцах. Пальцы чего-то невнятного требовали — то ли рвать редкие волосы на темени, то ли чистить табельный пистолет, чтобы пристрелить Бубенчикова без суда и следствия. Вместо этого гэбист покрепче вцепился в поручень и настрого запретил себе и думать о подобных глупостях.
Хватит и предстоящего разговора с владетелем.
Краснов уже понял, что правильнее было бы называть Рахтаварина ит-Таварина бароном Бхаалейном. Однако калька с эвейнского уже прочно вросла в нарождающийся жаргон "руки помощи", а кроме того, сами туземцы не делали различий между графами и маркизами. Владетель — это владетель, и точка. Потуги отдельных господ кичиться древностью рода или крепостью дара показались бы убогими любому, знакомому с великомосковским местничеством.
Не в первый раз Краснову пришло в голову, что общественный строй Эвейна будто бы специально создавался для поддержания стабильности. Он гнал от себя эту мыслишку, недостойную истинного марксиста-ленинца, но она возвращалась. Ведь должна же быть причина тому, что на материке — за всю планету майор не мог поручиться — существует только одно государство!
Или дело в парапсихических силах? Если они наследуются, как цвет волос или глаз… должны быть и вариации. Не может только силой удерживаться у власти одна династия, если могущество ее чародеев будет сильно колебаться. Эвейнцы называли это "варварскими княжествами" — объединенные на одно-два поколения под властью особенно сильного шамана земли. Потом умирал шаман, и страна-однодневка разваливалась снова, разодранная на части усобицами соперничающих чародеев. Могло показаться, что колдовство загнало этот мир в страшный социальный тупик безо всякой возможности дальнейшего прогресса… если бы не Эвейн.
Насколько мог судить Краснов, последние два тысячелетия Серебряная империя сохраняла основные свои черты. Она расширялась — медленно, но неуклонно. Увеличивались число чародеев и их сила. Но император царствовал, владетели правили, колдуны объединялись в гильдии, а крестьяне всех их кормили. На свой лад это тоже был тупик, хотя и несравненно более уютный, чем непрекращающиеся кровавые стычки за эвейнскими рубежами.
То же самое касалось и технического прогресса. Лингвист Шойфет уверял, что основная миграция с Земли на Эвейн (название страны все крепче и крепче прилипало ко всему миру) произошла три, не то четыре тысячи лет тому обратно. Индоевропейские племена того периода были дикарями даже по сравнению с жителями Востока, строителями пирамид и зиккуратов, хотя и те не знали ни железа, ни стремени, ни хомута. Но за прошедшие годы их земные родичи вышли в космос, в то время как потомки первопоселенцев Эвейна (возможно, существовали и более ранние волны миграций, но с их следами ограниченный контингент до сих пор не сталкивался) додумались только до спичек.
Шойфет продолжал твердить, будто наличие в обществе чародеев тормозило развитие техники само по себе — дескать, зачем развивать механику и геометрию, когда сильный телекинетик, вроде того же ат-Бхаалейна, мог поднять почти любой груз? Всякий раз, стоило упрямому лингвисту сесть на любимого конька, Краснов показывал ему местные спички. Вездесущий и незаменимый снабженец Либин выменял их у кузнеца на пару килограммов стреляных гильз. Спички были совершенно как земные, только раза в два побольше. Выходило, что есть у местных жителей и наука — по крайней мере алхимия. Но плодами ее они почему-то не пользовались.
И тут пришло сообщение, что явился с проверкой ни много, ни мало, а сам генерал-полковник КГБ Петров Василий Иванович. У Краснова как валун с души упал.