Читать интересную книгу Серебро и свинец, иной вариант - Олег Волынец

Надо отдать начитавшемуся "Графа Монте-Кристо" Толе должное — он не принялся немедля рвать простыни на ленточки, а вначале попробовал прикинуть, какой же ширины эти ленты получатся, если импровизированный канат должен доставать до земли. Выходила тесемка, на которой и кошку спускать страшно, потому что простыня была одна, а валяные шерстяные одеяла без ножа на полосы не пустишь. Ножа у Толи не было. Вдобавок оказалось, что порвать он не может даже простыню — та была льняная, жутко прочная, — и всю идею пришлось пустить на утиль.

Никаких других планов побега Толя придумать не мог, как ни роились в его мозгу воздушные шары Сайруса Смита, подземные ходы и бравые штурмы крепости изнутри на манер никогда не виденных, но немного знакомых по пересказам менее идеологически подкованных товарищей американских боевиков.

Толя Громов был товарищем идеологически подкованным. Это значило, что он больше доверял замполиту и комсомольским вожакам, чем своим мозгам. До тех пор, пока шаткая конструкция, заменявшая советскому солдату мировоззрение, не сталкивалась с реальностью, все было более-менее в порядке. Но при первом же столкновении оказывалось, что реальность неизмеримо прочнее. Тюремная камера служит неплохим укрепляющим для убеждений, только если они у тебя есть. Толя же проводил время, пытаясь соединить несоединимое, — то, что видели глаза, с тем, что вбивали в мозги.

Толю Громова учили, что в стране, которую пришла освобождать от феодального гнета Советская армия, царит эксплуататорский режим, население стенает под ярмом и ждет не дождется своих спасителей… за исключением, само собой, наймитов местной буржуазии, которую так и подмывало назвать непонятным и красивым словом "компрадорская". И Толя верил в это довольно долго… аккурат до того злосчастного боя.

При одном воспоминании о том, с какой яростью сражались солдаты Бхаалейна, у Толи мутнело в глазах. А еще неприятней было думать, что здешние, насквозь феодальные жители оказались ничуть не более отсталыми, чем героические советские бойцы. Во всяком случае, в военном деле на свой лад.

Заскрипел замок, и дверь отворилась. Толя на всякий случай отодвинулся к дальней стене.

Первым в его камеру вступил здоровенный мужик в кожаной куртке и с самострелом в руках. Стальной наконечник притягивал взгляд Толи, как змеиное жало — птаху. Рядовой Громов успел понаблюдать, как солдаты здешнего барона тренируются в стрельбе из этих чудовищ. Короткие и толстенькие стрелы пробивали доски не хуже пистолетных пуль, только темп стрельбы был пониже. За солдатом вошла "фельдшерица", а с ней — немолодой интеллигент в рясе. "Отпевать будет", — немедля решил пессимистичный Толя, хотя крестов на груди старикана не болталось. Он стиснул зубы и приготовился умереть с честью.

— Стыдно вам должно быть, — пробасил Вирронакс. — Об эдакого труса руки марать позорно. Ни воин, ни маг, ни честной работник — одно слово, чужинец.

— Тогда что ж ты его на мушке держишь, доблестный? — огрызнулась Моренис. Надо сказать, что Толя и вправду был мелковат для десантника, да еще и солдат-первогодок — Ждешь, что этот трус тебе в горло вцепится? Из тебя таких, как он, можно штабелями кроить.

— И крыса на кота бросается, если ее в угол загнать, — буркнул неумолимый Вирронакс. — Поступай, как знаешь, лекарка. Мое дело — воеводину волю блюсти. Сказано — следить пуще глазу.

— Вот и следи! — Моренис прожгла воина яростным взглядом и обернулась к замковому провидцу. — Об этом ши я говорила, коун Паратакс.

— Да уж понятно, койна Моренис, — усмехнулся чародей чуть приметно. — Едва ли в этом замке найдется еще один демон… живой, я имею в виду. Позвольте, я поработаю с ним…

Поскольку именно об этом и умоляла его вчера вечером Моренис, целительница смолчала. Провидец постоял минуту, собираясь не то с мыслями, не то с силами, потом шагнул к скромному ложу пришельца и почти ласково коснулся лба ши кончиками пальцев.

Юноша дернулся тревожно и застыл. Чтение мыслей не было даром Моренис, но чародейное касание целительницы подтвердило бы то, что она знала и так — вся мозговая деятельность пришельца сейчас перенаправлена провидцем на усвоение образов и строя чужого языка. Паратакс перекачивал в разум юноши основное наречие Эвейна, как это обычно делалось с иноземцами, пересекавшими границу Серебряной империи.

Хотя и говорят "быстрей мысли", на самом деле слова рождаются в человеческом мозгу немногим быстрей, чем слетают с языка. И все же целительнице показалось не совсем обычным, что прошло добрых четверть часа, прежде чем Паратакс вышел из забытья и, вздохнув, отнял руки ото лба пришлого демона, ей мнилось, что передача знаний должна проходить быстрее.

— Получилось? — нетерпеливо спросила Моренис, поднимаясь с тюфяка, на который присела, чтобы не трудить ноги. Вирронакс на протяжении всего часа так и не пошевелился, держа ши на прицеле самострела.

— Трудно сказать, — ответил чародей, потягиваясь. — У него человеческий разум, это несомненно, однако он не слишком умен и вдобавок словно опоен чем-то. В его рассудке есть неправильность… как если бы его с рождения учили неправильно все понимать. Вам будет трудно общаться. Я проникал в его память, но… да вы поймете сами.

— Вы лазили по его воспоминаниям? — возмущенно воскликнула девушка, вскакивая. — А как же…

— Я не забыл о клятве провидцев, — надменно прервал ее Паратакс. — Не считай других бесчестными, юница, лишь потому, что честна сама. Но подумай — клятва налагает запрет лишь на память и мысли эвейнцев. Даже разум иноземца открыт нам, если только тот не склонится перед Серебряным законом. А этот человек — ши, он не принадлежит нашему миру.

— Простите, коун Паратакс. — Моренис смиренно склонила голову. — Я судила поспешно.

— Я не в обиде, — промолвил чародей чопорно. — Теперь этот ши — в вашей власти, покуда не истечет срок его исцеления.

Провидец пожал плечами, как бы стряхивая с себя груз ответственности. Он шагнул к двери, обернулся, вспомнив что-то, и прищелкнул пальцами.

— Совсем забыл, — пробурчал он, явно раздосадованный.

Глаза юноши распахнулись, словно по неслышной команде.

— Вот так, — удовлетворенно заключил Паратакс и вышел.

Моренис осталась с демоном наедине, если не считать безмолвно подпиравшего стену Вирронакса.

— Ты понимаешь меня? — медленно и отчетливо проговорила целительница, подавшись к юноше всем телом.

Ши несколько мгновений смотрел на нее слезящимися блекло-серыми глазами.

— Да, — прошептал он наконец по-эвейнски.

Моренис помолчала. Ей только теперь пришло в голову, что она, в сущности, не знает, о чем спрашивать плененного демона. Все, что могло бы интересовать владетеля Бхаалейна, уже почерпнул из памяти пришельца Паратакс. Все, что могло бы интересовать ее саму, чародей мог бы вытащить из его рассудка по просьбе целительницы за пару минут. Тогда зачем же она просила наделить его даром речи?

— Как тебя зовут? — спросила она, как могла, ласково. Девушку раздирали противоречивые чувства. Перед ней был демон, пришелец, чьи сородичи бездумно убивали невинных эвейнцев и стремились разрушить порядок бытия. И в то же время она видела испуганного мальчишку, чью полуоторванную руку она три дня назад приставляла на место. Ненавидеть демона было легко и приятно… а вот мальчишку — куда сложнее. И тем сложнее, что он был явно напуган до полусмерти… хотя страх слишком часто порождает жестокость. Это Моренис тоже помнила.

— Толя, — ответил ши. — Толя Громов.

Имя показалось целительнице уродливым и несообразным, как громовое оружие демонов.

— Я — Моренис тау-Эпонракс, — назвалась она. — Я свободный мастер гильдии целителей, ныне служащий владетелю Бхаалейна по доброй воле и без срока обетования. — Заметив в глазах пришельца недоумение, девушка почувствовала, что сбивается на законнический путаный лепет, и разъяснила:

— Это значит, что я не нанималась к нему, а дарю ему свои услуги до той поры, пока считаю нужным.

Демон промолчал. Недоумение в его глазах почти физически отталкивало чародейку.

— Объясни, — попросила Моренис, сама не зная, зачем, — почему вы напали на нас?

— Это вы на нас напали, — ответил ши медленно. Непривычные звуки эвейнской речи слетали с его языка чуть искаженными, и легкий налет чужинства придавал каждому слову особенную вескость. — Я… не знаю. Я… рядовой.

Последнее слово демон произнес на своем языке, и Моренис потребовала объяснений. Рассудок ее за время странствий привык усваивать незнакомые понятия, поэтому систему чинов и званий Советской армии она восприняла куда быстрее среднего эвейнца — минут за пятнадцать.

— А генерал командует армией, в которой дружинников еще больше? — переспросила она.