бросил хитрый взгляд на продавщицу и, резко подхватив синтезатор, понес его к выходу.
Я побежала следом.
– Перестань! У нас и так куча неприятностей. Не глупи!
Но Артём дошел до Санты и остановился там раньше, чем успели очнуться кассирши. Поставил синтезатор на пол и неожиданно очень громко и воодушевленно запел:
Белоснежку мы найдем
В царстве тридесятом,
Чтоб явилась в каждый дом
Сказка вновь к ребятам.
В первый момент я почувствовала ужасную неловкость. Две кассирши, женщина, покупающая огромную коробку, и полусонный охранник недоуменно уставились на нас.
Пусть дорога тяжела,
Знаем без подсказки,
Что добро сильнее зла —
Наяву и в сказке.
Со стороны отдела с одеждой выбежали двое мальчишек детсадовского возраста и застыли прямо перед синтезатором. За ними появилась недовольная их бегством мама. Следом прискакала девочка лет десяти с бабушкой. Потом подошла молодая мама с годовалым младенцем на руках.
Одолеем мы врага —
Конный он иль пеший,
Уходи с пути, Яга,
Прочь с дороги, Леший![3]
К концу песни вокруг нас собралась небольшая группка зрителей, и они даже похлопали.
Один из мальчиков крикнул «еще!», и Артём продолжил.
Посетители развеселились. Сотрудники магазина, а вместе с ними и я, немного расслабились.
Так он спел еще две или три песни, но потом, резко оставив синтезатор, подошел к одной из женщин в фирменной жилетке магазина. Они немного поговорили, Артём вернулся, поднял синтезатор и понес его на место.
Я облегченно выдохнула, решив, что представление на этом закончилось. Однако через несколько минут он вернулся в сопровождении администратора магазина с огромным навесным рекламным щитом на шее и микрофоном в руке.
– Двести пятьдесят рублей в час. Подумать только, это же одна чашка кофе. Витя?! Как люди вообще живут? Я в день выпиваю не меньше шести.
Его искреннее изумление насмешило.
– А у вас нет второго такого щита? – спросила я администратора.
– Узнайте в мясной лавке. У них был «бутерброд», но уже третий день не вижу его.
– Бутерброд? – удивился Артём. – Это что?
– Это теперь ты. – Она весело похлопала его по щиту с надписью: «ПОДАРИТЕ РЕБЕНКУ СЧАСТЬЕ». – Давай вперед!
Артём был против того, чтобы я становилась «бутербродом», но я посчитала, что отсиживаться в тепле нечестно, поэтому сначала дождалась, когда он уйдет, а потом отправилась в мясную лавку.
Там мне предложили сто пятьдесят рублей в час. Нужно было попросить больше, но я постеснялась.
Артём обосновался на противоположной стороне улицы, а я стояла возле входа в мясную лавку и любовалась им через дорогу. Все, что бы он ни делал, было прекрасно.
Звездный мальчик. Красивый, музыкальный, раскрепощенный. Мимо него невозможно было пройти равнодушно.
Люди то и дело останавливались, заговаривали с ним. Я видела, как они улыбаются.
Время от времени он пел на всю улицу в микрофон новогоднюю песенку, но потом прерывался, чтобы поболтать с прохожими.
Посетителей, заходящих в магазин игрушек, стало заметно больше, и мне хотелось верить, что в этом была именно его заслуга, а не пятничное окончание рабочей недели.
У меня дела шли отнюдь не так хорошо.
Я вообще не была уверена, что в мою сторону хоть кто-то взглянул. Сама же я смотрела лишь на Артёма и сообразила, что сильно продрогла, только когда он, внезапно покинув свою импровизированную сцену, перебежал улицу и скрылся в детских товарах. Но уже через минуту выскочил без щита.
– Господи, Витя, на кого ты похожа? – Подскочив ко мне, он принялся сдирать щит. – Я же сказал: туда не ходить! Какая гадость!
– Но ты же сам только что был «бутербродом».
– На мне не было отрубленной свиной головы и сосисок, похожих на вздутый кишечник.
Я попыталась рассмотреть надетую на меня картинку.
– Думаю, нам хватит. – Он показал несколько бумажек по сто рублей, две пятисотки и погремел карманом с мелочью. – И это без официальных. Тысячи две в сумме будет. Может, больше.
– Ничего себе! Откуда у тебя столько?
– Просто люди давали. Шли и давали. Так бывает.
– Так не бывает. Ты им что-то говорил?
– Намекаешь, что я просил деньги?
– Но тогда как?
– Просто положил рядом с собой пустую коробку. Кто мне может это запретить?
– Вот ты плут, – засмеялась я.
– Я же обещал, что все получится, а ты не верила.
– Я всегда в тебя верю. – Я обняла его. – Даже на этой стороне люди смотрели только на тебя.
Он довольно улыбался. Его просто распирало от гордости.
– На самом деле многие почему-то решили, что это пранк или розыгрыш, так что им хотелось показать себя с самой лучшей стороны.
– Почему это? Что ты им такое говорил?
– Ничего особенного. Только дежурное: «Улыбнитесь, вас снимает скрытая камера».
– Вот как? – Я прищурилась. – Значит, это не твой потрясающий талант и обаяние покорили их?
Он засмеялся, обхватил меня и, оторвав от земли, пропел на ухо:
И уносят меня, и уносят меня
В звенящую снежную даль
Три белых коня, эх, три белых коня:
Декабрь, январь и февраль!
Дом, куда мы приехали, располагался чуть поодаль от тянущейся вдоль шоссе деревни и представлял собой длинную двухэтажную постройку с синей ломаной крышей.
Фасад первого этажа украшали вывески: «Нотариус», «Ветеринарный центр» и «Пошив штор».
Дойдя до двери нотариуса, Артём резко остановился и развернулся ко мне:
– Мне очень нравится попадать с тобой в передряги. Вроде бы все как-то безрадостно складывается, а сердце стучит так, словно я прикоснулся к тебе впервые.
– Правда? – обрадовалась я. – Ты тоже тогда волновался?
Удивленно приподняв бровь, он усмехнулся:
– Нет, конечно. Но зато сейчас волнуюсь.
Мы вошли внутрь. Крохотный тамбур, чуть побольше приемная с тремя красными стульями, темно-бордовая пухлая кожаная дверь. Артём постучал о косяк и, заглянув в кабинет, спросил Леонида Соломоновича, после чего зашел и прикрыл за собой дверь.
Я устроилась на стуле. Сапоги от двухчасового стояния возле мясной лавки промокли, озноб пробирал так, что даже в тепле согреться не получалось, очень сильно хотелось в туалет.
Вскоре со стороны входной двери послышался скрип снега, приглушенное покашливание, и вместе с волной ледяного воздуха в приемной появился старичок в короткой коричневой дубленке и с деревянной тростью в руках.
Увидев меня, он низко поклонился, и я подумала, что он похож на состарившегося Чехова. Такая же треугольная бородка, какую сейчас уже никто не носил,