Господи! Это невыносимо! Его ноги одеревенели, пресс сжался в комок, и вся энергия устремилась в пах, к окруженному нежнейшими тисками естеству. Надо или срочно менять положение, или будить Настю. В любом случае она проснется, а ведь так сладко спит.
И каково ей будет после пробуждения? Потянется ли она томно со сна или скорчится от желудочных спазм?..
Иван приподнял голову и коснулся губами Асиной макушки в слабой надежде, что это поможет ему. Знать бы, какая именно требуется помощь.
Едва он коснулся губами ее волос, Ася, не открывая глаз, подняла к нему лицо, обдала горячим дыханием; открытые губы, как слепые котята, тыкались в шею, в под бородок, в скулы.
Все! Полная капитуляция.
— Настенька!
— Доброе утро, — чуть слышно прошептала она, все еще не открывая глаз.
— Доброе утро, родная, — хрипло ответил Иван. — Как спалось?
— Чудесно. — Каждое движение ее губ Иван ощущал на своем лице.
— Настенька, — неуверенно позвал он.
— М-м?
— Как ты себя чувствуешь… по утрам?
Она немного подумала.
— Хорошо.
— Ребенок не тревожит?
— Нет. — Иван почувствовал, как ее губы расплылись в улыбке. — Мы любим друг друга.
— А меня возьмете в свою компанию?
Ася погладила Ванино бедро и обхватила свое колено, зажав с двух сторон его дрожащую плоть. Иван содрогнулся от напряжения, повернулся на бок, притянув Настю к себе.
— Куда ж мы без тебя, Ваня?
— И мне без вас — никуда. Доброе утро, любовь моя.
Он нежно уложил Асю на спину и накрыл собой.
Резкий звонок ворвался в сознание Ивана. Он моментально открыл глаза и сел. Оглянулся на постель. Насти не было.
Один. Опять один.
Но через минуту она прошла мимо открытой двери, бросив в его сторону очаровательную улыбку.
— Доброе утро, Ася, — раздался бойкий голосок Кати. — Бабушка просила узнать: можно ей прийти к тебе?
По дороге Катя совсем забыла, что бабушка наказывала не заходить к Асе в дом, а только спросить — и сразу назад. Почему? — недоумевала Катя. Что плохого в том, что не бабушка, а она расскажет Асе последние новости и похвалится, какой подарок получила от Вани?
— Конечно, Катенька, — обрадовалась Ася. — Приходите обязательно.
— А к нам вчера Ваня заходил. И еще он подарил мне велосипед. Помнишь, я загадывала… Ой!
Катя оторопело застыла на пороге комнаты, глаза расширились от изумления. За ее спиной Ася сияла ослепительной улыбкой, глядя на растрепанного, заспанного Ивана, сидящего на тахте и едва прикрытого одеялом.
— Ваня! Ты что, здесь спал?! — в возгласе девочки слышались изумление, возмущение и неверие одновременно.
Иван смутился. И, признавая поражение, опустил голову.
Ася счастливо рассмеялась. Вот уж не думала, что его можно смутить. И кто? Маленькая девочка. Хотя ей самой неловко было оказаться в столь щекотливой ситуации, но счастья было больше, и она смеялась, когда Ваня поднял на нее исподлобья глаза, сияющие и укоризненные. А Катя, обернувшись к Асе, с удовольствием поддержала веселье. И вскоре все трое хохотали.
Ася вытерла подступившие к глазам слезы и обратилась к девочке:
— Катюша, я тебе первой скажу большой-большой секрет.
— Скажи! — Катя аж подпрыгнула от нетерпения.
— Теперь Ваня будет здесь жить.
— Да? А почему?
— Почему? — Ася удивленно подняла брови, как будто не знала ответа, и посмотрела на Ивана.
Он ответил:
— Потому что Ася согласилась стать моей женой. Мы поженимся и тебя первую приглашаем на нашу свадьбу.
Традиционное Катино «Ох!» застыло где-то на полпути. Она открыла рот и ошарашенно глядела на Ивана. Потом повернулась к Асе и бросилась ей на шею. Ася наклонилась и крепко обняла девочку, а по щекам потекли тоненькие ручейки слез.
Ваню будто по ребрам ударили. Он не мог спокойно смотреть, как плачет Настя. Он схватился за край одеяла, готовый рвануться к ней и успокоить, но тут сообразил, что одеяло — единственная его одежда, а Катя не в том возрасте, чтобы лицезреть обнаженное мужское тело, причем неспокойное. Он собрался увещеваниями отправить Катерину домой, но вдруг она, отстранившись от Аси, громким шепотом спросила:
— А ты сказала ему про ребеночка?
Ася зарделась как маков цвет, но ответила:
— Да, Катюша. И Ваня будет хорошим папой, верно?
— Ну, все, — наконец вставил веское слово Иван. — Катерина, беги домой, поделись новостью с бабушкой и приходите в гости. Мы будем вас ждать.
Ася успела только обернуться, как за Катей хлопнула дверь. И в тот же миг она очутилась в крепких руках Ивана.
— Не плачь, моя девочка, — уговаривал он, губами вытирая ее мокрые щеки. — Я не могу, когда ты плачешь. Мне становится больно.
Ася сильно обхватила его за пояс, подставила лицо его поцелуям.
— Не волнуйся, Ваня. — Он едва не расхохотался, услышав из ее уст слова утешения, а Ася продолжала: — Кому-то плохо по утрам, а я не могу остановить слезы. Скоро это пройдет.
— Надо было дать Катерине какое-нибудь занятие. — Его рука скользнула на Асину грудь и нежно сжала. Губы проложили влажную дорожку к мочке уха и прикусили ее. — Чтобы задержать ее подольше… Пока мы…
— Ваня… — укоризненно взмолилась Ася и всем телом прильнула к нему. — Мы ждем гостей.
— Да, — пожаловался он.
Настя заканчивала готовить обед, когда открылась дверь и Иван с порога окликнул:
— Настасья, помоги мне, пожалуйста.
Она сдвинула крышку на кастрюле, чтобы суп не убежал, и вышла в коридор.
— Ваня? — на мгновение замерла и рассмеялась. — Ты свои вещи укладываешь в коробки и кульки?
Иван, обвешанный вышеуказанными предметами, как новогодняя елка, сначала удивился, а потом в глазах его заискрилась нежная ласка.
— Иногда, — улыбнулся он так, что Ася вспыхнула румянцем.
— Я освободила две полки для твоих вещей, — взволнованно сообщила она. — Давай сначала пообедаем, потом ты их разложишь.
Иван покачал головой:
— Нет, Настя. У нас нет времени обедать. Помоги мне.
Она взяла у него несколько коробок, украдкой любуясь красочной упаковкой. Да, такую коробку даже жалко выкидывать.
Иван отнес пакеты в кухню, выключил конфорку под вкусно пахнущим супом и вернулся к Асе. Забрал у нее ношу и пошел в комнату. Заинтригованная, Ася шла за ним следом.
— Почему мы не будем обедать, Ваня? — осторожно спросила она. Ася боялась: вдруг он скажет, что она может обедать, когда захочет сама, а он должен уйти? Хочет уйти. Успокаивало лишь то, что, когда уходят, не приносят в дом свои вещи, а наоборот.