— Людвиг! — Милика рванулась вперед. — Людвиг, стой! Это божьи люди!
— Молчи! — Клаус ухватил женщину за плечо. — Он знает, что делает. Они из Вольфзее…
Из Вольфзее? Да, конечно… Слуга Берты, как она его не узнала?
Высокая старуха с непокрытой головой шагнула в церковь вперед спиной. Берта! Чего ей надо?
— О Боже, — прохрипел Клаус.
Кормилица Людвига ткнула пальцем в лунную пасть.
— Отто! — выкрикнула она. — Отто Ротбарт!
Людвиг поднял окровавленную морду, рыча на ворвавшегося в церковь волка, одноглазого, с седеющей гривой. Берта пятилась к алтарю, ее нога угодила в кровавую лужу, но она не заметила.
— Отто! — Шаг назад, багровый след на светлом мраморе.
Одноглазый зверь рванулся вперед, Людвиг бросился наперерез. Волки сшиблись грудью, словно глухари на токовище, захохотала Берта. В проеме, тоже вперед спиной, возникла женщина в тяжелом придворном платье. Графиня Шерце!
— Фридрих! Фридрих Доннер!
Темная тень взмыла вверх, золотом сверкнули глаза. Огромный, больше и Людвига, и Отто, волк по-кошачьи мягко приземлился возле статуи архангела Михаила.
Фридрих Доннер? Ротбарт-Молния! Прапрадед Людвига и Руди? Он был добрым человеком, очень добрым, хоть и великим воином. Почему он слушает Берту?
— Назад! — Клаус отшвырнул женщину к алтарю, где в нее вцепился Мики.
— Зиглинда! — завопила Берта. — Зиглинда!
Еще один зверь. Белый… Волчица. Самая прекрасная из императриц Миттельрайха. С Зиглинды великий Альбрехт писал Богоматерь…
Цигенбок поднял пистолет, целясь в снежно-белую грудь, и тут Милика очнулась.
— Берта! — Только бы он понял! — Стреляй в Берту! Скорей!
Грохот, пороховая гарь мешается с запахом свечей и крови, кормилица Людвига валится вниз лицом, царапая руками бледный мрамор. Лающий хрип: «Густав!», в храм медленно входит еще один волк, на мгновенье замирает над телом и бросается к алтарю, но золотой свет отбрасывает тварь назад, в лунное озеро. «Пока горят свечи, они не пройдут…»
— Дьявол! — Клаус отшвырнул разряженный пистолет — потерял пороховницу.
Графиня Шерце споткнулась о руку мертвого слуги, Людвиг с Отто сплелись в рычащий, истекающий кровью шар, Зиглинда и Фридрих с воем заметались вдоль золотой границы.
— Хайнрих! — топнула ногой статс-дама, и из лунной пучины возник темный силуэт.
Кем он был, этот Хайнрих? Милика не знала, но он жил давно — теперь это имя произносят иначе.
— Милика Линденвальде!
Ее зовут? Графиня Шерце?!
Статс-дама улыбалась. Милика видела ее улыбку в первый раз.
— Сейчас ты умрешь! — Ноздри графини раздувались, в уголках губ пузырилась слюна. — Ты, выскочка, запятнавшая дом Ротбартов! Ты отобрала счастье у достойных, ты принесла беду, и ты умрешь! Но сначала увидишь, как издыхает твое отродье… И твой муж-отступник! Их не будет даже в аду, графиня Линденвальде. Слышишь, ты, даже в аду! Я хочу, чтоб ты это знала… Знала, что это из-за тебя, ты…
Резкий короткий свист, кликуша, шатаясь, хватается за горло.
— Она знает, — бормочет Клаус фон Цигенгоф.
Графиня вырывает кинжал, из рассеченной шеи вырывается алая струя, заливая руки святой Анны и ветки бересклета. Оттилия фон Шерце, опрокидывая вазу, валится к ногам святого Иосифа.
— Она больше никого не позовет, — Клаус держит за кончик и рукоять второй кинжал, — и ничего не увидит, забери ее сатана! Я всегда любил метать ножи… А сейчас поговорим по душам с гостями.
Он не промахнулся — кинжал вошел по самую рукоять в шею того, кого звали Хайнрих. Вспыхнул и замерцал бледный лунный огонь, жалко звякнула об пол отвалившаяся рукоять. Зверь потянулся и зевнул, сверкнув белоснежными клыками.
2
Нагеля пришлось бросить: конь не мог вскарабкаться по каменистой тропинке, да и говорить с волками легче пешему. Если, конечно, с волками можно разговаривать. Руди поднял голову — церковь нависала прямо над ним, стройный темный силуэт на фоне предутренних звезд, над крестом дрожит голубая звезда… Летом все бы уже закончилось, но ноябрь подыгрывает ночи.
Из-под сапога сорвался камень — ничего страшного. Он не сломал шею в Люстигеберге, не сломает и тут. Волки выли совсем рядом, в их голосах слышались ярость и неудовлетворение — значит, он успел. Родственнички заняты добычей, но сейчас его увидят, и все решится.
Поймут ли они, кто пришел? Мать говорит, за пределами Вольфзее в них не остается ничего человеческого. Если так, ему конец. Ему, Милике, Мики и Миттельрайху, по крайней мере, Миттельрайху Ротбартов. Но мать лжет. Он знал ее тридцать два года и многому научился. В том числе не верить шепоту и крику.
Рудольф Ротбарт перебрался через острое каменное ребро, спрыгнул на тропинку и вынул кинжал. Дальше он пойдет открыто, все равно церковь окружена, и в ней всего одна дверь.
Что-то шептали сухие листья, хрустели и осыпались мелкие камешки. Ветер дул в лицо, будь Руди волком, он бы чуял запах сородичей, но Рыжий Дьявол все еще был человеком, хоть и пришел к волкам и понял, когда его заметили. Больше ждать было нечего.
— Волки Небельринга! — крикнул Рудольф, поднимаясь на вершину холма. — Я хочу говорить с вами!
Поняли. Повернулись к новому гостю. Лунный свет делал рыжие шкуры седыми, в глазах плескался холод. «Хвала луне, я родила настоящего волка», — сказала мать. Настоящего ли?
— Я — Рудольф, сын Марии-Августы и императора Михаэля, последний сын. Я пришел за своей невесткой и ее сыном. Если они мертвы, я убью себя, а вместе с собой и вас. Если живы, я их заберу. У вас есть выбор: умереть сейчас или отдать мне тех, кто мне нужен. Решайте.
Он подбросил и поймал кинжал, ухватив клинком лунное пламя, нарочито громко засмеялся, тряхнул волосами и пошел вперед, на живую, глядящую сотнями глаз стену.
Завтра, через год, через десять, двадцать, пятьдесят лет он станет одним из них, но сейчас не Небельринг властен над ним, а он над Небельрингом. Он не волк, он — Рыжий Дьявол, и он добьется своего или умрет.
Рудольф Ротбарт шел сквозь воющее море, и оно расступалось пред ним, как расступились иные волны пред народом Моисеевым.
Заложники и данники древней клятвы, которых никто не спросил, которым никто не оставил выбора. Такие разные в жизни и смерти, в посмертии они стали одинаковыми. Ночь и волчьи шкуры стерли различия.
Красные шкуры, черные пасти, желтые глаза… Кто из них при жизни был кем? Кого любил, с кем сражался, о ком мечтал? Кто взял Альтерфее? Кто разбил Филиппа Лоасского, отбросил варваров Геримунтаса, выстроил собор святого Михаила? Кто заставил папу смириться и признать Миттельрайх неприкосновенным? Кто разбил в Витте сиреневые сады?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});