произносит мужик. — И они пришли не ради шоу.
Стелла дергается, как будто ее ущипнули, и вырывается из моих объятий. Однако оставляет руку на моей груди. Это простое, собственническое действие заставляет меня прятать улыбку. Очевидно, сейчас не стоит щеголять дерьмовой ухмылкой. Пожилой мужчина с обветренным лицом смотрит на меня так, словно точно знает, о чем я думаю, и не одобряет этого.
— Хэнк, — начинает Стелла, слегка запыхавшись, — я не знала, что ты здесь.
— Не сомневаюсь, поскольку ты была занята другим, — шутливо отзывается Хэнк. Ему на вид от пятидесяти до шестидесяти. Сложно сказать. Глубокие морщинки веером расходятся от уголков глаз и располагаются на щеках. На темно-коричневой коже лба залегают глубокие морщины. Уж не знаю, всегда ли они присутствуют или появляются из-за хмурого взгляда, но я ставлю на первое.
Стелла смеется, и ее щеки розовеют.
— Да, Хэнк, была.
Он не менее восприимчив к ее улыбке, чем я, и его нахмуренные брови немного разглаживаются.
— Хорошо полетала?
— Великолепно. — Ее пальцы съезжают по груди в область сердца. — Это мой друг Джон.
Хэнк прищуривается.
— Друг, да?
— Хороший друг, — исправляется Стелла, совершенно невозмутимая и восхитительно счастливая.
Раз уж Хэнк стоит на месте, прожигая дыру в моем лбу, я делаю шаг вперед.
— Приятно познакомиться.
Он принимает мою руку и чертовски сильно сжимает ее. Но я с детства играю на гитаре, так что моя ладонь слишком крепкая, чтобы ее можно было сломать. Мы с Хэнком заканчиваем ничьей, и опускаем руки. Кивнув мне, он поворачивается к Стелле.
— Видел тебя в небе. Тангаж отклонился на градус в развороте без крена.
— Я знаю, — морщит нос Стелла.
— Она могла бы участвовать в соревнованиях, если бы захотела, — сообщает мне Хэнк и, несмотря на то, что, по словам Стеллы, мужчина не опекает ее, он точно гордится девушкой. — Или быть инструктором. Вопрос только в получении лицензии.
Стелла краснеет.
— Тогда полеты перестанут быть только для меня. Станут ограниченными ожиданиями и работой.
— Когда любишь свое дело, оно перестает быть работой, — высказывается Хэнк.
Он прав и неправ одновременно. Я люблю создавать музыку, играть на гитаре и петь. Я не мог дождаться момента, когда стану звездой. Но все это стало работой. Ожидания и стресс от выполнения бесконечных обязательств накладывают определенный отпечаток. Внезапно то, что я люблю, перестает быть чистым. Оно обретает собственную жизнь, и может истощить меня, если не проявлять осторожность. Так что я понимаю, почему Стелла не хочет превращать свою страсть в работу.
Я кладу ладонь ей на затылок, выражая молчаливую поддержку. Но она не нуждается в этом. Стелла слегка качает головой и негромко смеется.
— Это был бы отличный аргумент, Хэнк, если бы я на протяжении нескольких лет изо дня в день не слышала твоих жалоб на студентов.
Хэнк смеется таким хриплым смехом, как будто делает это довольно редко.
— Это правда, Стелла, детка.
Ветер поднимается, несется по земле и хлещет по верхушкам невысоких деревьев, окружающих аэропорт. Становится темнее, небо свинцово-серое от туч.
Хэнк смотрит наверх и хмурится.
— Вы возвращаетесь в город?
— Таков был план, — отвечает Стелла.
— Мы не успеем. — Стоит только заговорить, как начинается легкий дождь. Теперь в любую секунду ситуация ухудшится. Я смотрю на свою спутницу. — Мы на мотоцикле. Поверь, ты не захочешь ехать на нем под ливнем.
Она смотрит на небо.
— Нам придется какое-то время посидеть в ресторане. Не возражаешь?
— Кроме как с тобой, мне больше нигде не нужно быть.
Ее щеки розовеют после этих слов, а Хэнк прочищает горло, что звучит просто отвратительно.
— Почему бы вам не заглянуть на ужин? Коринн будет рада увидеться.
— Ох… я…
Взгляд Стеллы мечется ко мне, как будто она боится погасить мой пыл.
Откровенно говоря, мне, скорее всего, предстоит вечер косых взглядов Хэнка, потому что он с момента появления не перестает пялиться на меня. Но мужчина явно заботится о Стелле, и очевидно дорог ей.
— Я не против, — говорю я именно в тот момент, когда небеса по-настоящему разверзаются.
СТЕЛЛА
— Насколько далеко находится дом Хэнка? — спрашивает Джон сквозь шум дождя, когда мы взбираемся на его байк.
Хэнк побежал к своему пикапу, а мы готовимся последовать за ним.
— Около пяти миль. Я не против немного намокнуть.
Раскат грома заставляет меня подпрыгнуть.
Джон хмыкает и протягивает мне шлем.
— Поездка во время грозы — это не тот экстрим, который я хотел испытать с тобой. Такой дождь не приносит ничего хорошего. Прижмись головой к моей спине.
Джон заводит мотоцикл, и мы двигаемся по дороге за пикапом Хэнка. На нас обрушивается ливень, и я переосмысливаю столь легкое отношение к намоканию. Дождь, хлещущий на скорости шестьдесят миль в час — это не весело. Я сочувствую Джону, который принимает на себя основной удар, и сильнее прижимаюсь к его спине.
Становится холоднее и мокрее, и к тому времени, как Джон сворачивает на нужную улицу, я дрожу. А при виде двухэтажного дома в стиле пятидесятых, выкрашенного в зеленый и белый цвета, испытываю облегчение. Хэнк открывает гараж и машет Джону, чтобы тот припарковал мотоцикл рядом с пикапом.
К тому времени, как Джон глушит мотор, Коринн открывает дверь кухни и жестом приглашает нас войти.
— Заходите-заходите. Вы, должно быть, замерзли, — улыбается она, когда я подхожу. — Привет, детка. Я так давно тебя не видела.
— Привет, Коринн. — Я целую ее гладкую щеку, вдыхая знакомый аромат мыла с запахом сирени. — Я тоже скучала.
Независимо от времени и места, Коринн неизменно при параде. Сегодня ее губы блестят коралловым блеском, серебристо-стального цвета волосы коротко подстрижены, а на руке звенят золотые браслеты, когда она похлопывает меня по плечу, а затем улыбается Джону.
— Я вижу, ты привела с собой друга.
Джон останавливается в дверном проеме кухни.
— Джон Блэквуд. Спасибо, что пригласили, мэм.
— Ох, ну что за мэм. Вы заставляете меня чувствовать себя старой. Я выгляжу старой? — поддразнивает она.
Щеки Джона вспыхивают.
— Совсем нет, мэм… э-э-э…
— Называйте меня Коринн, — разрешает она, избавляя парня от страданий.
А потом провожает нас в большую, яркую кухню, отремонтированную в прошлом году, с темными деревянными шкафчиками и зелеными гранитными столешницами. И хоть я никогда не скажу этого Коринн, часть меня скучает по старой обстановке в стиле восьмидесятых, с ламинированными шкафчиками, столешницами из грубо обработанного дерева и выложенным серой плиткой полом.
Новый дизайн красив и полностью в стиле Коринн, но здесь нет ощущения дома, как было в старой кухне. Хотя пахнет здесь так же: теплом и гостеприимством, жарким, от