Читать интересную книгу Ты следующий - Любомир Левчев

Коллекции – это мягко сказано! Мне показалось, что я очутился в сокровищнице. Оглушенный и очарованный, как варвар в Константинополе, я вдруг почувствовал, что и сам Богомил Райнов – это некая таинственная коллекция, над созданием которой гениям пришлось немало потрудиться. Но, если верить легендам, над сокровищами всегда тяготело проклятие.

Впрочем, что мы понимали в коллекциях! Дора прочитала в каком-то журнале, что детям очень полезно собирать и систематизировать разные вещи.

– Придумай, что можно собирать! – поручила она мне, имея в виду воспитание нашего сына.

Моя мама встряхнула мою школьную тетрадку, и из нее выпали старые почтовые марки. Но микроб коллекционирования не заразил сына. Уже на следующий день марки оказались помяты и порваны. Вышло, что во всем виноват я: надо было найти что-нибудь подолговечнее. Тогда моя мама откопала где-то горсть старых монет со всадником ханом Крумом и с изображением царя Бориса III. Эти бирюльки еще меньше заинтересовали ребенка: ведь их даже не порвешь. На беду, именно тогда к нам в гости пришел Богомил. И пока Дора готовила кофе, он заметил горку старых монет:

– Ты что, начал коллекционировать этот мусор? – спросил он меня с презрением. – Пойдем, я дам тебе рисунки, пора уже становиться умнее.

Я покраснел от стыда. Напрасно я объяснял, что речь идет о воспитании моего сына. Но, разумеется, я принял его предложение взглянуть на новые коллекции.

И тут же, воспользовавшись его щедрой помощью, начал собирать графику.

Но не прошло и недели, как Богомил позвонил в мою дверь.

– Слушай, в прошлый раз я видел у тебя какие-то монеты. Принеси-ка их, я хочу на них взглянуть.

Я подумал, что он снова смеется. Но нет. Хватило всего нескольких дней, чтобы Богомил заделался еще и нумизматом. Это увлечение пополнило его коллекцию коллекций – от медалей до спичечных коробков.

В течение нескольких последующих лет Богомил был завсегдатаем биржи нумизматов. Он постоянно звал меня с собой. Наверняка ему было неудобно в одиночестве крутиться среди детей, отпетых мошенников и сумасшедших. Потому что коллекционирование – это всегда сумасшествие, напоминающее историю человечества. Либо история – один из видов коллекционирования. Если попробовать отнести “профессора” – так его называли на бирже – к одной из групп нумизматов, то он, несомненно, окажется среди детей. Райнов превосходил всех – вооруженный современной лупой и точными познаниями о “биографии” и цене каждой монеты. Только в одном превосходили его те, кто с ним торговался. В отличие от него, они знали, какие из монет фальшивые. И может быть, это ребячество и было самой симпатичной чертой у страшного Богомила Райнова.

В его коллекции графики меня больше всего потрясли несколько цветных литографий, подписанных Марком Шагалом. Наконец я осмелел и предложил ему обмен.

– У тебя нет ничего достойного.

Но все же его ястребиный взор остановился на самой большой картине в моем доме. Светлин щедро дарил картины своим друзьям. И это не означало, что он не ценит собственные произведения. Как раз наоборот! Этим жестом он хотел показать, насколько высоко ценит дружбу. После закрытия авторской выставки на бульваре Раковского он подарил мне великолепный “Пейзаж Еревана”. Именно эту картину и заприметил расчетливый Богомил.

Мое сердце сжалось:

– Но это же конь за курицу.

– Давай сыграем в карты. Если ты выиграешь, и Шагал и Светлин твои.

Мы засели в доме и всю ночь резались в карты, как самые отчаянные пираты. Сначала я выигрывал. Богомил был мрачным и сосредоточенным. Я уже видел, как Марк Захарович входит в мой дом. И тут, нанеся несколько ответных ударов, Богомил переломил ход игры и победил.

– Давай снимай картину! – заявил он без тени сочувствия.

– Ты что, прямо сейчас ее понесешь, среди ночи? Она же больше тебя.

– Ты мне поможешь.

И вот так ночью через весь центр Софии мы пронесли проигранную картину Светлина. Ветер раздувал ее, как парус корабля, и гнал нас к водосточным трубам и стенам, как фрегат работорговцев, погибающих вместе со своим товаром.

На следующий день мы сидели в Клубе журналистов – снова втроем, но на этот раз с живым Светлином, а не с его картиной.

– Попроси-ка своего друга рассказать, как вчера он проиграл тебя в карты.

Светлин стал серебристо-серым, совпав с колоритом своих картин.

Это событие не было ни поводом, ни причиной. Одна-единственная погрешность весов, которые мерят тайны человеческих взаимоотношений и превращают симпатии в антипатии. Не более того.

А что меняло колорит мира? Внутренний или внешний свет? В студенческие годы Светлин писал в коричневой, академической, немного мутной, как молодые вина, гамме. И так до первой молодежной выставки. После нее колорит его картин вдруг поменялся. Про цвету его творения стали походить на ту странную оловянную утварь, из которой в последний раз в своей жизни пил принц Датский.

Что это был за колорит? Почему вдруг Вселенная побледнела?

Глава 20 Прогресс и гармония

Все – от Сына Неба до народных масс – должны считать личное совершенствование основой всего остального.

Конфуций

Люди, которые не знают, о чем человек мечтал в прошлом, вряд ли могут иметь даже самое элементарное представление о будущем.

Артур Кларк

Говорят, что 1970 год прошел под знаком очередной мировой выставки – ЭКСПО-70 в Осаке. Она была самой крупной и самой впечатляющий за всю 120-летнюю историю этих шумных исповедей человеческой цивилизации. Мнительные и недоверчивые, люди продолжают быть жадными до новых чудес, чтобы верить. Как во времена Христа. Именно эти вечные зрители великих явлений и изрекли: “Любое чудо – на три дня”. Тем не менее давным-давно забытая ЭКСПО запуталась в моем сознании, как “Икар” Брейгеля.

Участие Болгарии было весьма амбициозным и успешным. Что значит успешным? Японцам понравился красивый для такой маленькой страны павильон: стеклянные пирамиды, символизирующие горы. Им понравилась культурная организация экспозиции (если я не ошибаюсь, за это отвечал мой талантливый друг режиссер Выло Радев). Но в первую очередь им понравилось выступление детских хоровых коллективов. У японцев культ детей. Но на ЭКСПО прежде всего демонстрировались сверхновые достижения науки и техники, а также моделировались тенденции развития человеческого сознания.

Выставка в Чикаго 50 лет назад впервые сформулировала тематический девиз: “Век прогресса”. Сейчас, уже в Японии, ЭКСПО проводилась под девизом “Прогресс и гармония человечества”. Возможно, за это время человечество поняло, что прогресс разрушает традиционную веру в гармонию. Хаос уже предъявлял свои научные претензии на роль властелина Вселенной. А человеческая личность хотела спасти от стихии свой гармоничный подъем.

Тодор Живков посетил Осаку в самом начале выставки. О его искреннем удивлении новыми технологиями свидетельствует тот факт, что на обратном пути из Японии он остановился в СССР, встретился с Леонидом Брежневым и передал ему памятную записку. В ней он писал, что в том случае, если социалистические страны не примут срочные меры по перениманию, внедрению и развитию научно-технических технологий и культурных тенденций, их ожидает фатальное отставание. Брежнев не только не придал значения его обеспокоенности, но даже упрекнул Живкова в том, что он, как рыбка, попался на удочку капиталистической сенсационности. Философия застоя уже действовала, подобно снотворному, от которого не просыпаются.

Тогда Живков решил действовать самостоятельно, в меру собственных сил и возможностей. Вернувшись в Болгарию, он распорядился сформировать большие группы специалистов во всех областях и отправить их в Японию – посмотреть на чудо ЭКСПО-70. Последняя группа, посетившая выставку перед самым ее закрытием, состояла из деятелей культуры. Дипломатические чиновники называли ее “группа Георгия Джагарова”. Кроме него, в состав делегации вошли (далее по списку): Пантелей Зарев – на тот момент ректор Софийского университета, Тодор Динов – председатель Союза кинематографистов, Методий Писарски – председатель Союза архитекторов, Тодор Стоянов – тогдашний шеф радио и телевидения, Лиляна Стефанова – тогда… Любомир Левчев – никогда… Йордан Радичков, Светлин Русев – всегда… и Михаил Бобанов.

27 августа рано утром мы вылетели из Софии в Москву. Ближе к вечеру из московского Шереметьева мы стартовали в сторону токийского аэропорта Ханеда. Десять часов лету без передышки. В какой-то момент Джагаров позвал меня с последнего на первый ряд. И ткнул пальцем в маленькую заметку в газете “Правда” под заголовком “Аэропорт Ханеда – самый опасный аэропорт мира”. В статейке было написано дословно следующее: по причине огромной перегруженности (каждые две минуты взлетало или садилось по самолету) существовала вероятность серьезной катастрофы. Я безрассудно рассмеялся: