мир слился в головокружительный поток цвета и шума. Боевой марш ветра стал его симфонией, а меч — дирижером, превращающим сырую мощь стихий в силу, такую же дикую и необузданную, как громыхающая поступь духов грома.
Хаджар несся по полю боя с непринужденной плавностью, его движения стали захватывающим проявлением точности и грации. Каждое движение оборачивалось сложным узором, а быстрые и выверенные удары несли за собой не только мистерии меча, но и что-то совершенно новое. Каждый шаг, каждое вращение, каждый удар несли на себе отпечаток чего-то смертоносного, а его оружие, наполненное ветром, рассекало воздух во вспышке непостижимой скорости и разрушительной красоты молодой молнии.
Генерал был олицетворением шторма, воплощением неумолимой бури, выпущенной на волю во тьме. С каждым взмахом Синего Клинка, окутанного воющим ветром, он рисовал сверкающие полосы на полотне реальности и их сияющие разрезы резко контрастировали с плещущейся вокруг тьмой.
Волки-тени вздрогнули от его атаки и их туманные формы разорвало на части выкованное бурей лезвие клинка. А их горестный вой оказался заглушен яростью шторма и не слышим для ветра, ревущего неукротимым зверем, свидетельствуя о яростном шторме, которым обернулся генерал.
Хаджар не останавливался.
Он был везде и нигде. Клубящееся пятно лазурного и серебристого света среди наступающего моря мрака. Крутанувшись в потоках ветра, он парировал удар теневых челюстей, рванувшихся к нему, а ветер пронзил черную фигуру, рассекая ее на рассеивающиеся фрагменты исчезающего тумана.
Хаджар был оком бури, ветром — его самым истовым гневом, обретшим форму. С каждым ударом пропитанного ветром меча он не только рассекал материю, но и нарушал саму суть мрачного бытия сыновей Феденрира, превращая их тела в клочья ускользающей ночи.
Каждый удар клинка высвобождал водоворот силы, своим воем и буйством сотрясавший основы мироздания. Его дикая сила неслась вперед с неудержимой свирепостью, сметая все на своем пути и кружа в неудержимом вихре разрушения. Каждый взмах оборачивался порывом ледяного вердикта, отказывающего поверженному в самом праве на существование.
Хаджар бежал среди волков-теней словно дух, овеваемый ветрами войны, оставляя за собой лишь разрозненные остатки разорванной тьмы.
Его меч в этой битве был не просто оружием; он обернулся проводником — мостом между владельцем и бесплотными потоками воздуха, которыми тот повелевал. Ветер ревел от ярости, наполняя голосом симфонию природного гнева, эхом отражалась в ударах клинка.
Каждый его взмах, каждый удар, каждое движение оборачивались одой разрушения. Буря вокруг него обрекала очертания пышного надгробия для тех, кто рискнул сойтись в схватке с генералом.
И так же как Хаджар превратился в вихрь изящного разрушения, Бадур стал воплощением первозданной силы самой земли.
Стоящий во весь рост, его суть, казалось, сливалась с окружающим их ледяным пейзажем, как древнее дерево, стойко противостоящее воющим ветрам метели. Лезвие его топора сверкало светом тусклого огня. Бадур поднял оружие, и вес топора придавил его к земле, разом заметав снег на многие метры вокруг. Словно… словно одно движение было способно рассечь ткань реальности.
Воин шагнул вперед и его ноги ступали приглушенными раскатами далекого рокота битвы. Он раз за разом заносил топор над головой, и с каждым взмахом лезвие словно мерцало в свете луны, зажигавшейся вокруг Бадура. Полоса стали прорезала ночной воздух, оставляя после себя длинные разрезы, вовсе не спешившие исчезать во мраке. Нет, они все так же ярко сверкали и когда их касались созданные волками твари или призрачное оружие, то тут же осыпались, будучи рассеченными на равные части.
Каждый его мощным удар был методичным, продуманным, словно Бадур являлся скульптором, а его топор — резцом, высекающим историю битвы на чернильном холсте волков мрака.
Разрезы его ударов поражали своей шириной, и какой-то даже несуразной неторопливостью, но наполненными разрушительной силой. .
Двигаясь с неожиданной скоростью для своей массивной комплекции, Бадур каждым взмахом топора, напоминающим разбитую временем скалу, рассекал надвигающуюся тьму, оставляя зияющие прорехи в кипящей массе волков мрака.
Его топор вонзался в плоть теневых чудовищ яркой вспышкой света раскалывая мрак, по спирали отправляя осколки ночи куда-то в небытие.
Если бы здесь был поэт, он бы сказал, что поле боя в какой-то момент стало шедевром разрушения, где каждый удар топора Бадура и меча Хаджара порождали картину смерти и хаоса.
В самом сердце бури Бадур стал молнией, которая оповещала мир о скором приходе грома, грозящего расколоть небеса. И хотя их стили ведения битвы резко отличались друг от друга, Бадур и Хаджар вместе писали эту картину, как если бы долгие годы бились плечом к плечу.
Но они все еще бились с сыновьями Феденрира, а не простыми миражами. То и дело, чужие клыки мрака, когти из тьмы, или оружие теней касалось их плоти, оставляя на ней глубокие, кровоточащие раны.
На пустоши завывал пронизывающий ветер, вихри снега кружились вокруг Хаджара и Бадура, а все так же они стояли плечом к плечу. Их сбивчивое дыхание оставляло призрачные шлейфы в морозном воздухе.
Иссеченные кровавыми полосами, покрытые гематомами, их тела едва ли не стонали от боли, но они не дрогнули. Некогда воинства из больше десятка сыновей и дочерей Феденрира теперь сократилось до последнего из двенадцати. Фигуры ожившей тьмы, едва видимо дрожащей на залитой кровью и черными разводами снегу.
Глаза Хаджара сверкнули осколками льда, а ветер вокруг него запел последний аккорд. Его верный Синий Клинок, казалось, слился с потоками бури и сверкал ярким сиянием севера.
Рядом с генералом возвышалась массивная фигура Бадура. Его широкая грудь вздымалась, втягивая в себя потоки разгоряченного битвой воздуха. Его топор, края которого блестели разрезами, крепко покоились в руках.
И почему-то, на краткий миг, Хаджар вспомнил силуэт мертвого бога, застывшего с топором в костлявых руках на каменном троне. Того мертвого бога, что когда-то спустился к смертным, чтобы убить врага своих хозяев, но вместо этого нашедшего верного друга.
Но все это, наверное, лишь игра света и теней.
С ревом, эхом разнесшимся по заснеженному полю, они бросились в последнюю атаку.
Хаджар был бурей, его движения танцем ветра, Синий Клинок оставлял за собой следы мерцающего света. Его стремительные удары, каждый из которых был пропитан сырой мощью шторма, обрушивались на волка.
Бадур же казался лавиной, падающей на мир скалой, готовой разрушить все до основания. Он двигался с ритмом, который резонировал с биением сердца родной для него земли. Удары северянина обрушивались с яростью древней горы, не желавшей оказаться покоренной чужой поступи.
Волк мрака соткал перед собой очередную тварь, готовую растерзать Бадура, но тот вновь обрушился в потоке сияющих разрезов, разрушая мираж до самого