воздавать, потому что они своей властью кого хотят - вечно спасают, а кого хотят - губят навечно. Если бы такая власть была им дана, то все архиереи своих мирских родственников, друзей и знакомых обогатили и своим разрешением в небо вселили. И потому бы только одни в мучениях оказались - которые бы родства с архиереями и милости от них, хоть и за истину, не имели. И еще: если бы им так Христос попустил, то всякий архиерей был бы законо-давцем и кто как хочет - тот так по своей воле и постановлял бы. Сколько было бы архиереев - столько было бы законоположников, следовательно, и вер! А потому вообще полное беззаконие без страха Божия в мире творилось бы".
Разумеется, Сильвестр не ограничивается подобным общедоступным обличением и с трудами отцов церкви в руках подробно изъясняет, как следует понимать тексты Священного писания, используемые церковными иерархами для устрашения верующих и укрепления своей авторитарной власти над их душами. Но раздражение ученого воздвигнутыми на него гонениями, а еще более - усердно разжигаемыми „мудроборцами" распрями в российском народе, начавшимся „раздором и мятежом", временами прорывается на страницы „Известия истинного". Так, справедливо указывая, что братья Лихуды по приезде в Москву не смогли представить правительству и патриарху всех необходимых письменных подтверждений своих слов (то есть постарались попросту преувеличить значение своих персон на Востоке), Медведев скатывается до приемов „мудро-борческой" полемики. „Поэтому православным, - пишет он, - следует особо от них (Лихудов. - А. Б.) опасным быть и чинить крепкое и прилежное разсмотрение: первое, чтобы они не были от турок ради наблюдения и извещения подосланы; второе - чтобы они не были присланы от папы на смущение нашей православной веры". К счастью, Сильвестр не настаивает на своих подозрениях.
Отметив допущенную Медведевым слабость, то, что он в духе своего времени не удержался от поношения противников - Лихудов, нужно сказать и о сильной стороне „мудроборцев", которые сразу же и правильно уловили опасность апелляции Сильвестра к человеческому разуму. Что будет, задали они себе вопрос, если каждый человек действительно станет самостоятельно рассуждать? Ответ напрашивался сам собой. „Оный боритель церкви Христовы, - доносил Евфимий Чу-довский в новом пасквиле, - как владыка пишет, хотя таким образом наступить и попрать всю власть, царскую и церковную; поэтому и к людям пишет!" Для сохранения существующего порядка любой подчиненный, по мнению Евфимия, противопоставивший свое мнение соизволению начальства, подлежит анафеме и тюремному заключению. Медведева и всех сторонников его позиции, как „чуждая мыслящих", следует немедленно уничтожить. Особо опасным „мудробор-цы" считали распространение подобных взглядов в народе.
Любопытно, что и Ф. Л. Шакловитый, стоявший в споре о евхаристии на стороне Медведева, был убежден, что эту полемику нужно держать в секрете от непосвященных. „За великую тайну" послал он гетману И. С. Мазепе полемические книги о пресуществлении, чтобы негласно получить на них отзывы специалистов-богословов. Также секретно послал на Украину те же книги и патриарх Иоаким, подчеркивая в сопроводительном письме, что споры не должны дойти „до мирского уха", ибо это дело „таинников самых… только нам ведательно и явительно между собой". И та и другая попытки засекретить полемику не удались. Я держу книги в секрете, отвечал в Москву Мазепа, но вижу, что „уже давно по всему Киеву их знают, также и в Чернигове". Новость была неприятна и для Шакловитого, и для патриарха, но „мудробор-цам" пришлось огорчиться еще больше: украинские иерархи единодушно стали на сторону Медведева, заявив, что „не только подписаться за то, что Медведев правду пишет, а они (Лихуды) ложь, но и умирать готовы".
„Вера, труды, разум" Сильвестра получили высочайшую оценку просвещенных выпускников и преподавателей Киево-Могилянской коллегии, возглавлявших украинскую церковь. Богословские знания Лихудов оказались в сравнении столь прискорбными, что их „дерзновение" соревноваться с Медведевым вызывало удивление: „С мотыгой они на Солнце мечутся!" Ссылаясь на огромный опыт полемики с высокообразованными и изворотливыми иезуитами, украинское духовенство выражало недоумение, что московские власти ставят под сомнение его способности защищать и оберегать благочестие православной церкви, а вместо этого предлагают черпать благочестие в книжке, авторы которой „не только много баснословия положили, но богословского термина ни единого, как еще в школе учат, не положили".
Московские „мудроборцы" действительно не стеснялись в отношениях с украинцами. Обращаясь к киевскому митрополиту, к черниговскому и новгород-се-верскому архиепископу и к печерскому архимандриту, патриарх подчеркивал, что „желают от них не такого разумения, как они по-граждански понимают оный церковный догмат: желают, чтобы они разумели заодно с греками теми двумя и дабы такое свое разумение на письме прислали". Указание было четким, за его невыполнение последовала кара. Уже в феврале 1688 года патриарх запретил работу Киево-Печерской типографии Варлаама Ясинского, а в марте у Димитрия Ростовского отняли рукописи, необходимые в его подвижнической работе по изучению и изданию житий святых. Когда же типография, ссылаясь на жалованную грамоту царя и обратившись к светским властям, нарушила указ патриарха, тот объявил ее книги, в том числе сочинения Димитрия, еретическими, поскольку они не прошли цензуры в Москве33.
Вымогательство нужного „мнения", невзирая на истину, вполне характеризует полемические методы „мудро борцев". В сентябре 1688 года украинские иерархи получили прямой приказ Иоакима обличить Медведева и поддержать мнение, признанное патриархатом. Иоаким ставил непокорных перед „выбором": либо присоединиться к „святой восточной церкви" (в его лице), либо остаться при мнении, изложенном „иезуитами" в книге Феодосия Сафоновича „Выклад" (выдержавшей уже четыре издания). Похоже, что украинское духовенство онемело от столь неприкрытого оскорбления. Лишь новая грамота из Москвы (от 5 марта 1689 года) вынудила митрополита Гедеона Четвертинского, архиепископа Лазаря Барановича, Варлаама Ясинского и Димитрия Ростовского написать ответы, обстоятельно подтверждавшие правоту Медведева и защищавшие Сафоновича от нелепого обвинения. Лазарь Баранович, состарившийся в борьбе против иезуитов и униатов, десятилетия служивший делу просвещения Украины, добавил в письме к патриарху, что обещает Иоакиму „послушание", но - „не противное древним догматам церкви".
Варлаам Ясинский, митрополит киевский
Рассуждения украинских иерархов усугубили раздражение патриарха, писавшего в очередной грамоте, что те „силлогизмами и аргументами токмо упражняются". „Един ответ токмо хотим от вас иметь, - прямо писал Иоаким, - а именно: последуете ли всеконечно восточной Христовой церкви о пресуществлении?" Мысль патриарха, что „церковь - это я", звучала в этой грамоте особенно откровенно, а поиски истины прямо рассматривались как ересь, за которую „отступников" следовало отлучить и проклясть. Понимая, видимо, что угрозами украинских иерархов сломить затруднительно, Иоаким одновременно предпринял обходной маневр через константинопольского патриарха