бы не вознаградить их? Разве Аполлон не посылает свои лучи всем и каждому? Я достал из кошеля горсть жетонов и бросил в толпу – люди кинулись их собирать.
– Призы получите в управлении амфитеатром, – громко сказал я.
– Благословен император! – кричали они в ответ.
Жаль, я не смогу увидеть их лица, когда они будут обменивать свои жетоны, ведь среди призов золото, драгоценные камни и даже дома.
Выехав на арену с синим навесом в россыпях звезд, я под приветственные крики публики сделал круг и остановил лошадей. Герольд продудел в длинную прямую трубу и провозгласил начало празднества в честь богов, даровавших людям Рима императора Нерона.
– Они благословили нас и были к нам добры, за что мы безмерно им благодарны.
На огромной арене мои слова не могли долететь до каждого, но я все равно, набрав в грудь побольше воздуха, закричал:
– Это меня они благословили, и я благодарен! Они даровали мне возможность править таким народом!
С этими словами я снова, делая круг на колеснице, разбрасывал жетоны, пока мой кошель не опустел.
– Прошу об одном: прежде чем идти за призами, дождитесь окончания игр! Такое зрелище нельзя пропустить!
Игры начались с охоты на диких животных – люди против зверей. Для празднества со всей империи свезли леопардов, страусов, львов и медведей, были и менее экзотичные олени и газели. За охотой шли бои между животными: быки против слонов, носороги против крокодилов, медведи против львов.
После – гладиаторские бои, причем в боях участвовали двенадцать типов гладиаторов. Только на моем празднестве, в отличие от других игр, никто не должен был умереть. Были и новшества, среди них вооруженные двумя мечами димахеры и лаквеарии с лассо. Конечно, не обошлось без привычных для публики мурмилонов, ретиариев и фракийцев.
И под конец мой фаворит – новое зрелище: мифические картины, воссозданные в мельчайших деталях, от костюмов до декораций. Среди них появились Геркулес, в горящих одеждах (под рубахой на нем был огнестойкий жилет), и Орфей с Эвридикой, наступившей на ядовитую змею (у нас она не могла никого ужалить).
Наблюдая за живыми картинами, я вдруг подумал, что перевоплотиться в мифического героя можно, лишь обретя абсолютную свободу… хотя бы на время представления. Когда Икар надевает крылья, актер, изображающий его, исчезает хотя бы на одно мгновение? Актер превращается в Геркулеса и в какой-то момент перестает быть собой? Этот переход пьянит сильнее вина: всего один шаг – и грезы становятся явью, обретают плоть и кровь. Я им завидовал.
* * *
Празднества завершились. Рим притих, предчувствуя зиму. Погода словно ждала окончания игр и только после них накрыла нас холодом (и снова спасибо тебе, Аполлон). Листья облетали с деревьев и кружили в воздухе маленькими вихрями. Темные облака гонялись друг за другом по небу, с шипением насвистывал ветер.
Встреча с матерью не давала мне покоя. После эпизода с Британником я оставил ее в прошлом, как будто она умерла вместе с ним. А она была живее всех живых. Моя мать… Но у меня был и отец, пусть я его и не помнил. Усыновление Клавдием не отменяло того факта, что у меня был родной отец. Я решил посетить его могилу. Мне было стыдно, что я не сделал этого раньше, ведь если он не существовал для матери, это не означало, что его вообще никогда не было.
Гробница Домициев располагалась на окраине города в садах на холме Пинчо. Поездка была долгой – по Фламиниевой дороге, мимо Алтаря мира и солнечных часов, мимо мавзолея. Наконец я оказался у подножия холма, где густо росли платаны и кипарисы, – красивейшее место даже в холодный осенний день.
Гробница из белого мрамора на вершине холма была окружена балюстрадой. Я вошел внутрь. Кроме надгробной плиты моего отца, там было еще несколько: плита с именем моего прапрадеда консула Луция; моего прадеда, еще одного Гнея и тоже консула, который служил Антонию, но переметнулся к Августу; и моего деда Луция. На плите деда, помимо должности консула, значилось, что в юности он был прославленным колесничим. Читая список его побед на ипподроме, я улыбнулся с мыслью: «Да, это во мне от тебя».
Потом я стоял перед надгробной плитой отца и силился хоть что-то о нем вспомнить, хотя бы звук его голоса. Все напрасно, он был потерян для меня, на моей стороне остались только фантазия и завещание.
Все жены тоже покоились тут. На их плитах были начертаны имена и даты жизни.
– Даю слово, я издам указ, обязывающий чтить твой день рождения, – пообещал я отцу. – И сенат его одобрит. Можешь даже не сомневаться.
Это был мой сыновний долг, и никто не мог помешать мне его исполнить.
XLIV
Вода в Неаполитанском заливе искрилась так ярко, что приходилось прикрывать ладонью глаза. День выдался ясный, и видимость была отличной до самого Везувия. Слева от горы простирался Неаполь – город, тяготеющий к Греции. Неподалеку – мелководное озеро Лукрино, соединявшееся с морем каналом. Историческое место, здесь Агриппа готовил свой флот к битве при Акции. Теперь неподалеку базировался римский флот.
Я прибыл с визитом к Отону на его виллу под Байи. Его вилла, в отличие от моей уединенной Сублаквей, которую я все-таки построил, была настоящим курортом. По обе стороны полуострова теснились владения состоятельных римлян. Даже у Сенеки было здесь свое гнездышко (хотя он и жаловался на шум, аморальное поведение соседей и вообще называл это место «пристанищем пороков»). Именно здесь более ста лет назад Кальпурний, тесть Юлия Цезаря, задал стандарты роскоши. Отон происходил из древнего аристократического рода, и вилла уже давно была их собственностью.
Чем заняться в Байи? Только ублажать себя. Горячие источники служили нам ваннами, залив предлагал свои воды для прогулок под парусом, а виллы радовали видами и пирами. С наступлением темноты воды залива бороздили освещенные корабли удовольствий, а в их кильватере плыла чудесная музыка. Я взял с собой Акте, здесь не надо было притворяться, будто она не со мной, а с кем-то из моих приятелей. Отон собирался жениться, и это был его последний холостяцкий сезон, что не помешало ему проводить время с некой незнакомкой.
– Скоро я превращусь в персонаж комедий, над которым все насмехаются, – сказал он, размахивая кубком, – в мужа.
– В комедиях насмехаются только над мужьями-рогоносцами, – заметил я, – а ты уж точно не из таких. И кто же та, которая смогла поймать в свои сети вечно ускользающего Отона?
Да, Отон был низкорослым, кривоногим и