– Это неприемлемо! – визжит Грэйсон.
– Как ты догадался, что он меня хочет? – спрашиваю я Винсента.
– Я же говорила тебе, что лучше бы нам отложить этот разговор, – говорит Куинси и улыбается Педро, который ставит перед ней котлету «по-киевски».
– Он же итальянец, – спокойно говорит Винсент. – Что ж тут непонятного?
– Какого черта! – вопит Грэйсон. – Что здесь происходит? Какой еще итальянец?
Куинси втыкает вилку в свою котлету «по-киевски» и произносит многозначительно:
– Гм-м…
Из котлеты бежит душистое масло. Рауль откупоривает бутылку белого вина и наливает Эллиоту. Эллиот чуть встряхивает вино в бокале.
– Прекрасное вино. Только недостаточно охлаждено.
Рауль снова помещает бутылку в ведерко со льдом.
– Валери, – говорит Винсент. – Джой Валери был итальянцем.
– Ну и что из того, что Валери был итальянцем? Какое это имеет отношение к нашим финансам? И прошу тебя, Винсент, ты постоянно вмешиваешься, когда я занимаюсь делом. Это длится уже не один год. Может быть, хватит?
Появляется Педро. Он несет мои блины, а также котлету «по-киевски» с вишневым соусом для Грэйсона. Он становится сбоку и дожидается, пока Рауль подаст Эллиоту стейк.
Куинси вытирает салфеткой губы.
– Стейк действительно превосходен, Эллиот?
– Действительно, – отвечает тот, впиваясь в стейк зубами.
Грэйсон бессмысленно пялится на свой вишневый соус. Чем он озабочен – неизвестно. Я начинаю складывать блин.
– Хорошо, Куинси, – вдруг говорит Грэйсон, бросая вилку в вишневый соус – так, что брызги летят на его синюю рубашку. – Я согласен на десять процентов увеличения жалованья плюс бонус – двадцать пять тысяч долларов в конце первого года. А если шоу пойдет в следующем сезоне, еще десятипроцентное повышение при возобновлении договора. Только бы она отправилась в Израиль.
– Это не разговор, – говорит Куинси, дожевывая котлету, – и посмотри, что ты сделал со своей рубашкой!
Эллиот делает большие глаза.
– Ну у нее и хватка! – шепчет он.
– А как насчет стипендии имени Джоя Валери? – спрашиваю я, не обращая внимания на Эллиота.
Грэйсон макает салфетку в стакан с водой и пытается затереть пятна на рубашке.
– Да, да, да, – бормочет он, – стипендия имени Джоя Ватусси…
– Валери, – спокойно поправляет его Винсент, а мне подмигивает.
– Почему ты не ешь блины? – спрашивает Элиот.
– Если мне присудят «Эмми», я ее приму, – говорю я, глядя прямо на Винсента, – и я вернусь на Ближний Восток, раз ты так настаиваешь.
Винсент улыбается и удаляется.
– Ну вы даете! – изумленно бормочет Эллиот и трясет головой.
– Итак, – улыбаясь, спрашивает Куинси, – условия принимаются?
– А если нет? – вяло интересуется Грейсон.
– Тогда придется обратиться в другое место, – отвечает Куинси, одаривая его ослепительной улыбкой. – Завтра же утром.
Грэйсон хлопает ладонью по столу.
– Договорились, – тоскливо бормочет он. – И надеюсь, ужин вам понравился… Про себя я этого сказать не могу.
С этими словами Грэйсон поднимается из-за стола и отчаливает.
– Я тебя догоню! – кричит ему Эллиот.
Он остается, чтобы сделать еще одну попытку.
– Не знаю, радоваться мне тому, что мы будем работать вместе или огорчаться. Жаль, что ты уезжаешь, детка, но я уверен, что шоу у нас выйдет что надо – благодаря твоей работе на Ближнем Востоке. – Он целует меня в лоб. – И все-таки подумай о том, что я тебе говорил…
– О, Эллиот, – тихо говорю я, – мне так хочется, чтобы ты был счастлив. Я всей душой этого желаю, но… ничего не могу для тебя сделать.
– Эллиот! – окликает его Грэйсон.
– Иду, Грэй! – отвечает Эллиот и убегает. Наконец-то мы остаемся вдвоем. Куинси заказывает кофе.
– Ф-фу-у!.. – отдувается она. – Не слабо, а? И разве все не остались довольны?
Она хохочет.
– Ты была неотразима. Что теперь?
– Теперь нам осталось утрясти формальности, составить договор, поставить под ним наши подписи… Премьера шоу намечена на март.
– Мне не терпится начать. Куинси выглядит озабоченной.
– Не знаю, правильно ли я поступила, устроив тебе это возвращение в Израиль…
– Почему ты так говоришь?
– Да потому что ты совершенно помешалась на этом своем генерале.
– Вовсе не помешалась, Куинси. Просто нервничаю немного. Потому что он ни на кого не похож.
– В каком это смысле?
– Такого человека, как он, я никогда не встречала, и я боюсь, что он меня бросит… Как это ни смешно, но я только что говорила об этом с родительницей.
– Ты говорила с матерью о том, что Ави может бросить тебя?!
– Нет… Это она говорила мне, что не переживет, если родитель ее бросит. Я вышла из себя. Она была такая слабая, такая взвинченная. Мне хотелось объяснить ей, что даже если он ее бросит, она останется самой собой.
– Но это не так, Мэгги. С ним или без него она уже не сможет быть самой собой.
– Да, я знаю. Это так печально… Однако иногда и я не уверена, что могла бы остаться самой собой без Ави. Мне тоже кажется, я бы этого не пережила.
– Конечно, переживешь. И ты это знаешь. Конечно, было бы очень больно, но человек способен вынести и не такое… – Она делает паузу. – Как вынесла я…
Я трогаю ее за руку.
– На какой-то миг я забыла об этом, Куинси. Прости.
Она вздыхает.
– Слава богу, я тоже иногда забываю об этом. Несколько секунд мы молчим, потом она спрашивает:
– Но почему же он должен тебя бросить, Мэгги?
– Есть столько ужасных причин, по которым мужчины бросают женщин. Может быть, на него вдруг нахлынет чувство вины по отношению к жене, а может быть, однажды утром он просто решит, что с него довольно… Откуда мне знать? Да разве для этого обязательно должны быть какие-то причины?
Куинси улыбается.
– Знаешь, я чувствовала то же самое, когда у нас началось с Дэном. Неуверенность, беззащитность. Когда я думала о нем, то совершенно сходила с ума.
– Вот и я тоже. Только и думаю, что об этих его идиотских бежевых носках…
Куинси хохочет.
– Звучит заманчиво. Он действительно их носит?
– Конечно, носит. Есть в них что-то такое. Вообще-то, израильские мужчины очень заботятся о том, чтобы их носки подходили к их рубашкам. Но рубашки у них не такие интригующие. По крайней мере, я все время думаю об этих бежевых носках.
– Не знаю, как в действительности, но кажется, мужчины, которые любят наряжаться в дорогие носки, впоследствии оказываются никудышными мужьями.
– Кто это сказал?
– Такого мнения придерживаемся мы, Рейнольдсы, – улыбаясь, говорит Куинси. – На основании личного опыта. Дело в том, что мой первый муж носил шикарные длинные черные носки – изумительные носки. И какой сукин сын он был!..