Беатрис пыталась успокоиться. Откуда-то издалека до нее донесся голос Франни:
– Мы не можем просто так здесь сидеть. Мы должны что-то делать.
Ей действительно надо было что-то делать. Беатрис сорвалась с места, подхватив юбки, скатилась по ступенькам и поспешила к стоянке кебов на углу. Остальные побежали за ней.
– Беатрис, подожди!
– Куда ты?
– Надо найти его! – отозвалась она, оглянувшись.
Не очень надеясь застать Коннора, Беатрис отправилась сначала в его офис, а потом к нему домой. Ему придется рано или поздно возвратиться домой, убеждала она себя и намеревалась встретить его, когда он появится. Услышав всю историю, миссис О'Хара позволила ей остаться и подождать и даже предложила чашку чаю.
Следующие два часа Беатрис провела в тускло освещенной гостиной, глядя на входную дверь и представляя себе Коннора в жутких ситуациях: лежащим в канаве, избитым и ограбленным... дающим выход своему гневу и обиде в драке в каком-нибудь баре... топящим свои несчастья в ирландском виски.
Когда все эти мысли стали невыносимыми, она решила думать о другом, о том, что будет, когда он вернется домой. Не разозлится ли, увидев ее здесь? А вдруг он в ярости обвинит ее во всем, что с ним случилось? Что она может ему ответить?
«Как жаль, что я втянула тебя во все это... Мне очень жаль, что я разрушила твою жизнь...»
Коннор имел полное право выгнать ее из своего дома и отказаться от встреч с ней. Она представила себе будущее без него и увидела только длинную цепь тусклых, скучных дней и холодных, пустых ночей. Ни его гнев, ни его унижение, ни отказ видеть ее не могут изменить того, что живет в ее сердце. Что бы ни произошло между ними, она всегда будет верно и преданно любить Коннора Барроу.
Он раздражал и очаровывал, был страстным и непредсказуемым и, возможно, таким же опасным для нее, как и она для него. Но мысль потерять его, после того как она только что его нашла, – эта мысль ее убивала.
Что же ей делать? Через некоторое время Беатрис поняла, что на самом деле вопрос звучит так: что же им делать? Это касалось их обоих, менять надо было обе жизни. И решение надо было принимать вдвоем – или не принимать его вовсе.
Она дремала, свернувшись на кушетке, когда хлопнула входная дверь. Беатрис подскочила и протерла глаза, и в этот момент в дверях появился Коннор. Его волосы и одежда были влажными от легкого дождика. Лицо напряжено, а глаза горели синим огнем. Беатрис так быстро поднялась на ноги, что на секунду потеряла равновесие.
– Я знаю, что произошло, – сказала она, делая два шага ему навстречу и останавливаясь, не в силах понять, что творится у него в душе. – Мы пошли на дебаты, а их отменили. Я не верила... пока мы не купили газету...
Коннор направился к небольшому бару в углу и налил себе виски, прежде чем ответить.
– Ну что ж, – с сардонической ухмылкой проговорил он, – я в конце концов поддержал суфражистское движение. Похоже, я все-таки человек слова.
Беатрис смотрела, как он поднял бокал, кивнул ей, сделал глоток и его передернуло, когда алкоголь достиг желудка.
– Прости меня, Коннор. Я не хотела, чтобы случилось что-нибудь подобное. Я понимала, как много значат для тебя эти выборы. И все равно настаивала, требовала и добивалась своего... Это я во всем виновата. И я бы не стала обвинять тебя, если бы...
– Ты виновата? – спросил он, подходя к ней и останавливаясь на расстоянии вытянутой руки. – Значит, это ты во всем виновата?
Беатрис прикусила губу и кивнула. Сознание своей вины делало невыносимым для нее созерцание той боли и того гнева, что царили сейчас в его душе. Коннор с минуту молча смотрел на нее. Ее волосы были взлохмачены, глаза красные, а на щеке отпечатался рубец от подушки. Он провел несколько часов, бродя по улицам, думая, пытаясь разобраться со своими мыслями и чувствами. И теперь, видя сочувствие и муку на ее лице, ощутил огромную теплую волну, захлестнувшую его сердце.
– Ты права. Это ты во всем виновата.
Его слова словно хлестнули ее. С болью в сердце он сделал шаг ей навстречу, но она отшатнулась.
– Если бы я не встретил тебя... не почувствовал твоей страсти... не видел твоей убежденности и твоей смелости... я бы, наверное, никогда не проснулся и не понял, в кого превратился. Я бы так никогда и не осознал, что растрачиваю себя. Я сегодня покончил со своей карьерой, с будущим, с надеждами и мечтами. И ради чего? Не ради суфражистского движения, не ради банковских дел и даже не из-за политических убеждений. Стыдно признаться, но все это не настолько важно для меня, чтобы устраивать революцию. Только мысль о том, что я могу потерять тебя и все, что я к тебе чувствую, – вот что оказалось для меня слишком большим испытанием. «Таммани» заставил меня сделать выбор. Они или ты. – Коннор глубоко вздохнул и через силу улыбнулся ей. – Говоря по правде... они могли бы заставить меня отречься от суфражистского движения. Могли бы заставить меня отказаться вести дела, связанные с твоим банком, и даже диктовать мне, что я должен был бы говорить во время политической кампании. – От стыда у него так перехватило горло, что голос звучал хрипло. – Но они никогда не смогли бы заставить меня отречься от любви к тебе. Я люблю тебя, Биби. – Легкая судорога пробежала по его лицу, как будто он боялся, что Беатрис оттолкнет его. – И эта любовь изменила все в моей жизни. Я больше не могу закрывать глаза на многое и позволить своей совести спокойно спать. Ты пробудила во мне желание изменить мир, переделать его... улучшить. Благодаря тебе я захотел в одиночку штурмовать конгресс и заставить их признать права женщин, данные им Богом... изменить неправильные законы... помочь каждой страдающей женщине и ребенку.
Коннор потянулся и прикоснулся к ее щеке, ощутив, как она дрожит. Он с трудом удержался, чтобы не заключить ее в объятия.
– Я бы хотел предложить тебе будущее... жизнь... чтобы ты могла гордиться тем, что любишь Коннора Барроу. – Он семь долгих лет готовил себя и вынашивал планы. И сейчас не мог представить свое будущее без этих мечтаний. – Но у меня нет будущего, нет карьеры, нет ни богатства, ни каких-либо достижений.
– Мне не нужны деньги, Коннор, – проговорила Беатрис, сжимая его руки. – И меня не волнует ни «Таммани Холл», ни выборы, ни то, что ты не можешь предоставить мне какое-то особое место в жизни. У меня уже есть дом. То, чего мне не хватает и чего я жду от тебя, ни в какое сравнение не идет со всем, что ты перечислил.
– Ты все еще не поняла. – Он склонился над ней с печальным выражением лица. – Мне нечего тебе предложить. У меня не осталось ничего ценного.
– Это неправда, – ответила Беатрис, не выпуская его руки, когда он попытался освободиться. Коннор отступил на шаг, потом еще на один, но она все не отпускала его. Потом Беатрис сказала то, что он и боялся, и больше всего хотел услышать: – У тебя есть я.