– Условие? Девочка, ордену Гардуна условия не ставят.
– А если это – союзники?
– Союзники? – по-настоящему удивился голос.
– Другой орден, – Кэти вздернула подбородок, хотя никто ее не видел, и выстрелила почти наугад: – «Во имя Господа я поражу дьявола».
– «Да будет благодать его на моем клинке», – тотчас отозвался незнакомец. Он был изумлен. – Вы правы, сеньорита. Простите мое невежество.
– Прощаю.
– Так что это за условие?
– При следующей встрече я хочу вас увидеть, – выпалила Кэти и замерла, стараясь даже не дышать, чтобы не пропустить ответа.
– Хм… Вот как. Но это против всех правил, не только наших, но и ваших, – в голос, завороживший Кэти, снова вернулись ленивые и насмешливые нотки.
– Я сказала.
– Хорошо, – помолчав, ответил незнакомец, – пусть будет так. Я согласен.
– Когда и где?
Темнота не ответила. Через секунду легкое дуновение коснулось щеки Кэти, и девушка поняла, что осталась одна. Ее странный собеседник ушел.
– В чем это ты каялась так долго? Можно подумать, ты прожила мафусаилов век, и все это время грешила без перерыва на сон и трапезы. А мне представилась чуть ли не святой Агнессой, – ворчала Лайла всю обратную дорогу до гостиницы. Кэти ее почти не слышала. Она вспоминала разговор с тенью и грезила о следующей встрече.
* * *
– Ничего.
– Как это ничего?
– Убедись сам, – Джованна кивнула подбородком на груду мелких лоскутов, которые еще совсем недавно были весьма приличной дорожной шляпой. Этьенн потрошил сумку. Он счел ее более перспективной. Но с сумкой он покончил быстро – она оказалась пуста, и последние четверть часа просто смотрел на руки женщины с жадным любопытством и растущим напряжением. Но вот последний кусок упал на пол, итальянка разогнулась и спокойно объявила:
– Пусто.
Этьенн опешил. За пять дней поиска он настолько свыкся с мыслью том, что документ взял убийца, настолько привык к этому, что откровение итальянки стало для него шоком. Поначалу он даже решил, что Джованна опять решила его разыграть. Он посмотрел на нее с улыбкой:
– Наверное, белый призрак спрятал, а?
– Я говорю правду, – сухо сказала женщина, – здесь ничего нет.
– Тогда где?
Она пожала плечами, не снизойдя до ответа на вопрос, который был то ли риторическим, то ли просто глупым. Этьенн настоял бы на первой версии. Итальянка, судя по выражению ее лица, склонялась ко второй.
– Между прочим, это была идея мэтра, – бросил барон.
– Какая разница, чья это была идея? – устало вопросила Джованна. Она не спала нормально уже трое суток, и это начало сказываться. Этьенн еще не раздражал ее, но уже начинал утомлять. – Письма нет.
– Мальчишка?
– Не думаю. Его, конечно, нужно найти и допросить, но, похоже, он, как и Марта, в этой истории всего лишь случайная жертва. Он про документ наверняка ничего не знал.
– Тогда кто?
– Пока не знаю, – коротко сказала Джованна и отвернулась к окну, где уже занимался над крышами хмурый рассвет.
– Но ведь где-то это клятое письмо должно быть? Может, нас опередили, оно давно у Сесила, и Вильгельм едет в Англию?!
– Все может быть. Ты не мог бы прекратить метаться. Я устала и хочу спать.
– Что? – Этьенн подумал, что ослышался. – Чего ты хочешь?
– Спать, – спокойно повторила Джованна, – нам нужно отдохнуть хотя бы до утра. Иначе мы свалимся с коней.
– Я не усну, – объявил Этьенн.
– Ради бога. Просто веди себя потише, хорошо? А лучше выйди, прогуляйся.
– Большое спасибо, – язвительно отозвался Этьенн, – ты – сама доброта и кротость, сестра Кармела.
Неожиданно в его голову пришла мысль, которая сгоряча показалась удачной.
– Между прочим, мы с тобой вроде бы муж и жена.
Джованна, которая направилась было к спальне, обернулась.
– И что?
– А то, что спать мы должны вместе. В целях конспирации, – быстро добавил барон, заметив молнию, сверкнувшую в темных глазах спутницы, – если прислуга заметит, что мы спим отдельно, это вызовет подозрения.
– Ну-ну… Между прочим, у нас в Италии одного господина в целях конспирации кастрировали. Чтобы не возникало подозрений, почему он не женат.
– Хорошая шутка, – Этьенн потемнел лицом, – по-моему, у тебя слишком много спеси, «княгиня». И пора это исправить.
– Ты хорошо подумал? – спросила Джованна. – Последствия могут тебе не понравиться.
– Хочешь сказать, что ты все еще девственна, и, потеряв честь, убьешь себя, как та несчастная дурочка?
– Зачем? – удивилась женщина. – Я убью не себя, а тебя. И не после, а заранее.
– Ты забылась, женщина. И я думаю, это потому, что ты слишком давно не знала мужчину. Мэтр… он ведь монах. Он пускает слюни, но еще ни разу не коснулся тебя. Я ведь прав? – Джованна молчала, но смотрела на Этьенна, нехорошо сощурив глаза. – Представляю, как это должно тебя мучить, – продолжал Этьенн, все больше распаляясь, – ты ведь еще молодая, живая, теплая. Твоя кожа словно впитала все солнце Неаполя. Как давно никто не касался этой кожи, скажи мне?
– Не твое дело, – сквозь зубы прошипела итальянка.
Этьенн ее не услышал. Он был весь во власти влечения, которое сдерживал слишком долго. Он прыгнул так внезапно, что застал ее врасплох, хоть она и ждала чего-то подобного. Но – не успела. Этьенн стиснул ее своими сильными руками, руками моряка, умевшими укрощать море, и принялся осыпать торопливыми поцелуями шею, ключицы, молочную кожу в вырезе платья.
– Кармела… я знал, что ты когда-нибудь будешь моей… Всегда знал… Ты даже не представляешь, какое наслаждение я могу тебе дать… Ты никогда не пожалеешь, никогда, даю слово…
Внезапно сквозь горячий туман, окутавший сознание, пробились звуки, совсем не похожие на стоны страсти. Их издавала дама.
Этьенн чуть отстранился.
Лицо Джованны было слегка зеленоватым.
– Господи, – вырвалось у нее, – от тебя так пахнет… Бывают же такие противные духи. Похоже, меня сейчас стошнит.
Барону как будто кинули за шиворот лопату снега. Он понял, что после такого «страстного» признания он уже ничего не сможет, как бы не хотел. Выпустив женщину, он замысловато чертыхнулся и торопливо вышел, едва сдерживаясь, чтобы не хлопнуть дверью.
Зеркало за его спиной отразило удовлетворенную улыбку итальянки.
На улице уже почти рассвело, но город все еще спал крепким утренним сном. Этьенн шагал по улочке широкими шагами. Он не выбирал направления, шел, куда глаза глядят, стараясь погасить злость и разочарование. А еще, сам себе он мог в этом признаться – страх. Страх перед человеком с отстреленным ухом. Мэтром. Если бы ему удалось овладеть сестрой Кармелой, то все бы благополучно сошло с рук. Женщина никогда бы не призналась в своем позоре мужчине, в которого, это было видно даже слепому, она была влюблена как кошка. А сейчас – кто знает.