Прежде всего пускаю воздух в уравнительную цистерну. Проходит сорок секунд, и можно подумать, что цистерна вся продута: через иллюминатор у пилотского поста видно, как из нее вырываются пузырьки воздуха. Гляжу на Эрвина Эберсолда, Эрвин глядит на меня… Не может быть, чтобы за сорок секунд была сброшена вся вода, принятая нами для погружения. Но где же она? Может быть, какой-то клапан пропускает сжатый воздух и ее уже вытеснило без нашего ведома? Да нет, тогда мы всплыли бы. Автор системы маневрового балласта — Эберсолд; он быстро набрасывает чертеж, смотрит на маятник и заключает, что чрезмерный крен на нос не позволяет нам полностью продуть цистерну. Необходимо прибавить веса на корму, чтобы воздухопровод как следует погрузился в воду, которую надо вытеснить.
Для этого у нас есть диферентные цистерны.[76]
Нажимаем нужные кнопки, мезоскаф выравнивается, однако недостаточно, потому что вся команда собралась на носу. Для окончательной регулировки четверо переходят на корму, этого хватит даже с лихвой. Ну вот, теперь цистерна продута. Мезоскаф послушно всплывает в нужном нам темпе, за час с небольшим проходит 100 метров, потом за три часа еще 100 метров. По мере того как аппарат уравновешивается, всплытие все больше замедляется. Эрвин Эберсолд сменяет меня в пилотском кресле.
Чтобы избежать осложнений вроде только что описанного, цистерны обычно помещают в центре подводной лодки. В данном случае это оказалось невозможно, они заняли бы слишком много места внутри корпуса, поэтому пришлось расположить их снаружи по всей его длине.
Около 3.00 пристраиваюсь у иллюминатора в кормовой части мезоскафа. Горит наружный светильник. В моем распоряжении две камеры: слева — 16-миллиметровая кинокамера «Пайяр», справа — фотоаппарат «Минолта». Завернувшись в одеяло (сейчас около 10°), долго смотрю наружу. Но ничего интересного нет, и в 5.45 я забираюсь на койку — посплю несколько часов…
34. Атака
Атака состоялась, пока я спал (спал беспокойно, во-первых, из-за холода, во-вторых, из-за непрестанного шума да еще, пожалуй, из-за переутомления).
Событие это показалось мне настолько важным, что я решил немедля закрепить на бумаге возможно больше подробностей. Кен Хэг, Фрэнк Басби и Эрвин Эберсолд в тот момент бодрствовали, поэтому я опросил их вместе, чтобы собрать возможно более правильные данные о размерах агрессоров, их поведении и обстоятельствах атаки. Такие вещи важно записывать сразу, потому что оценки легко меняются, как бы искренне человек ни старался быть точным и объективным. Хорошо известно, как обрастают деталями и преувеличениями рассказы охотников и рыбаков… Мне нужны были предельно объективные сведения.
Инцидент произошел в 6.09 на глубине 252 метров. В эту минуту у иллюминаторов никто не дежурил. Всю ночь горел один из наружных светильников. Работая в той части кормы, которую мы называли лабораторией, Фрэнк Басби вдруг заметил, как в воде что-то промелькнуло. Он бросился к иллюминатору и увидел великолепную рыбу-меч из тех, которые обитают в глубинах Гольфстрима и считаются среди флоридских рыболовов одним из самых роскошных трофеев. Фрэнк успел разглядеть, что это настоящий ширококлюв, другими словами, у рыбы был широкий «нос» в отличие от марлина, у которого удлиненная верхняя челюсть поуже и закруглена на конце. «Меч» предназначен, как полагают, для того, чтобы нанизывать на него добычу, создавая, так сказать, запас, с которым после охоты можно расправиться в каком-нибудь укромном месте, подальше от соперников.
Меч-рыбы бывают больше четырех метров в длину; в Гольфстриме нередко вылавливают экземпляры от двух до трех метров. Рыба, которую видел Фрэнк, не превышала, по 287 его словам, 1,5–1,8 метра, но точно определить длину вообще трудно. Фрэнк наблюдал меч-рыбу несколько секунд. Она явно была сильно возбуждена и подошла вплотную, чтобы заглянуть в иллюминатор, через который он смотрел на нее. Потом заметалась вверх-вниз и из стороны в сторону, недоумевая, что это за штука появилась в море. Отойдет на три-четыре метра и опять возвращается, словно завороженная нашим огромным плексигласовым глазом. И вдруг рыба пошла в атаку: метнувшись вперед, она поразила мезоскаф острием меча. Похоже было, что она целилась в иллюминатор, однако промахнулась и попала в стальной корпус сантиметрах в 15–20 пониже плексигласа. Не только Фрэнк, но и находившийся поблизости Кен Хэг отчетливо слышал удар. Фрэнк ринулся на нос за кинокамерой. Когда он вернулся, агрессор уже исчез, однако Кен Хэг успел рассмотреть вторую меч-рыбу, которая как бы направляла атаку издали, предусмотрительно держась за пределами зоны, освещенной нашим прожектором.
Все происшествие длилось от силы одну минуту. Эрвин Эберсолд, который завтракал в носовом отсеке, удара не слышал и за иллюминатором ничего не видел.
Слушая их рассказ, я думал о камерах, которые держал наготове часом раньше и которыми мог бы зафиксировать столько безвозвратно утраченных теперь деталей. Безвозвратно? Так ли это? Ведь инцидент может повториться. Между прочим, такие атаки уже наблюдались в сходных обстоятельствах. В одном из своих многочисленных погружений нападению подвергся «Алвин» — малая подводная лодка, главным конструктором которой был инженер Ален Вайн из Вудс-Хола. Тогда рыбе не повезло, ее меч застрял в надстройке, сделанной из пластика и стекловолокна. Пилот, не зная, повреждено ли что-нибудь и насколько, решил всплыть. Заодно он поднял на поверхность и рыбу; ее осмотрели, доставили на берег, показали вудсхолским зоологам и в тот же вечер съели.
Почему меч-рыбы нападают на подводные лодки? Может быть, их завораживают, гипнотизируют иллюминаторы? Если они принимают лодки за морских чудовищ (возможно, подводная лодка и впрямь чудовище), нам остается только восхищаться отвагой рыбы, бросающейся на противника, который неизмеримо больше ее самой. Да, плохо мы разбираемся в рыбьей психологии… Перед нами огромное и увлекательное поле для исследования. И очень трудное. Будем надеяться, что сделанное нами наблюдение не последнее.
Опасна ли такая атака для подводной лодки? По чести говоря, вряд ли. Впрочем, можно представить себе исключительные случаи, когда возникнет критическая ситуация. Допустим, лодке по той или иной причине (ошибка в расчетах, оплошность штурмана, вражеская атака) угрожает разрушение корпуса — тогда сильный удар крупной рыбы, идущей со скоростью 10 метров в секунду, может оказаться роковым. Конечно, я взял крайний, маловероятный случай. Однако же после атаки на «Алвин» специалисты (не знаю, из какой области) вычислили, что, если бы меч поразил под определенным углом кольцо, обрамляющее иллюминатор, оно могло быть сорвано и лодка погибла бы. А участники расследования оказались бы перед еще одной неразрешимой проблемой. Даже если бы лодку удалось поднять…
Для наших иллюминаторов, забранных в стальные кольца, надежно привинченные крепкими болтами, вероятность такой аварии я считаю равной нулю. А вообще-то, если пробьет иллюминатор, положение будет незавидным. На глубине 250 метров вода ворвется внутрь корпуса со скоростью около 70 метров в секунду, мощность потока превысит один кубометр в секунду. В два счета наберется столько воды, что никакое сбрасывание твердого и жидкого балласта не компенсирует ее веса, и перегруженный корпус пойдет ко дну, обрекая всех пассажиров на верную смерть.
На борту «Бена Франклина» все идет хорошо, если не считать того, что некоторые члены экипажа здорово простужены. Дон Казимир достает и гордо открывает небольшой чемоданчик. Дружно восхищаемся несчетным множеством бутылочек с разноцветными пилюлями всех сортов. Все просто и ясно: голубые — от головной боли, желтые — от ушей, зеленые — для поднятия духа. Дон вытаскивает бутылочку с красными пилюлями; превосходное лекарство от простуды, если верить инструкции, наклеенной изнутри на крышку чемодана. Лично я не очень полагаюсь на такие средства. Они могут смягчить течение болезни, но при простуде куда полезнее хорошая прогулка по берегу моря. Увы, в нашем положении прогулки исключены, и хотя мы не знаем побочных действий красной пилюли, лучше поскорее укротить простуду, пока не разразилась настоящая эпидемия.
Вечером мы отчетливо видим, что течение обгоняет аппарат. Казалось бы, это невозможно, ведь нас ничто не тормозит. А все дело в явлении, которое можно наблюдать и на воздушном шаре. Когда аэростат влеком ветром, вы теоретически не ощущаете никакого дуновения: как бы силен ни был ветер, по отношению к воздуху ваша скорость равна нулю. И однако же был такой случай в Техасе, когда я летел на воздушном шаре с моим двоюродным братом Дональдом Пикаром, и мы неожиданно почувствовали ветер, нас даже основательно тряхнуло. Это бывает при воздушных завихрениях, из-за которых высота вдруг изменяется и шар не сразу приспосабливается к новой скорости воздушного потока. А также, когда аэростат попадет в восходящий или нисходящий поток.