32. Второй раз на дно
Мы готовимся ко второму визиту на дно. Фрэнку Басби нужно, чтобы мы подошли к цели рано вечером.
— Дно будет на глубине четырехсот пятидесяти метров, — говорит он. — Температура семь целых пятнадцать сотых градуса Цельсия.
Поглядим!
В 16.57 начинается маневр. Прежде всего направляем нос мезоскафа на север, чтобы дрейфовать носом вперед, когда гайдроп коснется дна и начнет выполнять свои функции. Кроме того, поворачиваем вертикально два двигателя: если встретим препятствие или случится какая-нибудь неполадка, можно будет немедленно прекратить погружение.
В 17.05 глубина 198 метров. Нам предстоит опуститься еще примерно на 250 метров, причем температура понизится с 17,30 °C до 7,15 °C, то есть на 10,15. Исходя из данных, собранных во время первых погружений, для такого маневра, учитывая температуру и глубину, понадобится увеличить наш вес примерно на 350 фунтов.
Решаю идти вниз не спеша, со средней скоростью 5 сантиметров в секунду, чтобы температура корпуса успевала приближаться к температуре воды. На дне, когда нас уравновесит гайдроп, мы будем постепенно сбрасывать излишек набранной в цистерны воды, обеспечивая равновесие остывающего аппарата.
Правда, на борту нет устройства, которое позволило бы нам выполнить эту программу с точностью до метра или килограмма, нет прибора, измеряющего, сколько воды проходит через шпигаты. А без такого прибора — мы не смогли найти в продаже удовлетворяющей нас конструкции — чрезвычайно трудно уследить, сколько именно воды мы забрали или откачали, ведь ее объем зависит не только от раствора клапанов, но и от глубины.
Так или иначе в 17.05 я на четыре секунды открываю один клапан заполнения. Поджимаемая давлением 20 килограммов на квадратный сантиметр, вода со свистом врывается через трубу в левую маневровую цистерну.
17.10 — никакой реакции. Подпускаю воду еще четыре секунды. Через две минуты наступает первая реакция: мезоскаф начинает плавно идти вниз. За десять минут он погружается на 3 метра. Еще четыре секунды подпускаю воду; теперь мы за 5 минут погружаемся на 8 метров. Все идет хорошо, можно немного прибавить скорость. В последующие полчаса я еще семь раз принимаю в цистерну воду от 10 до 30 секунд, смотря по обстановке. К 18.00 мы достигаем глубины 365 метров, погружение идет в соответствии с программой, средняя скорость 5 сантиметров в секунду, это в сто тысяч раз меньше скорости, с какой сейчас мчится «Аполлон 11»!
Медленно уходит вверх вода за иллюминатором. В 18.30 глубина 448 метров, мы метрах в десяти от грунта. Из иллюминатора открывается зрелище, от которого у кита, наверное, слюнки потекли бы: в лучах прожектора миллионы креветок играют, скачут, вертятся во все стороны. Скорее всего это криль — так норвежцы назвали крохотное ракообразное Euphausia. Часто эти рачки светятся; рассказывают, когда они скапливаются у поверхности моря, над водой появляется заметное свечение. Здесь свечения нет, но криля так много, что кажется, сейчас появится синий кит, один из тех исполинов, которые пожирают планктон, отдавая предпочтение копеподам и эвфаузиидам.
В 18.35 гайдроп касается грунта, и мезоскаф сам останавливается — не надо ни сбрасывать воду, ни пускать двигатели.
Глубина 455 метров, температура воды 7,18 °C. Фрэнк Басби все верно предсказал. Иногда мы дивимся, для чего он отправился в экспедицию, ведь и без того знает Гольфстрим назубок. А впрочем, как мы уже убедились, именно потому, что океанографы сравнительно хорошо изучили Гольфстрим, стоит исследовать его пристальнее, накопить еще больше данных.
Несмотря на глубину, течение дает себя знать: мы медленно дрейфуем на север. Условия для наблюдения идеальные. Мимо иллюминаторов проплывают крабы… несколько рыб… анемона… Дно испещрено норками, большинство пустые, но некоторые заняты крабами или рыбками. Худо будет той рыбке, которая попробует проникнуть в нору, уже захваченную крабом. Только что я наблюдал такую рыбку: она не заметила краба (мне-то сверху его отчетливо видно) и лишь в последнюю секунду успела отпрянуть, спасаясь от похожей на арбалет могучей клешни, которую краб выбросил вперед. Рыбке повезло. А крабу нет. Но по следующей он уже не промахнется, ведь крабу тоже надо есть.
Вызываем по телефону поверхность. Трудно держать связь — раскаты, эхо, так и кажется, что ты в огромном соборе, где голос проповедника, прежде чем дойти до тебя, отражается от множества колонн и сводов.
— Вас не разбираем, — говорим мы.
Громкое бульканье совершенно искажает ответ.
— Не разбираем, — повторяем мы.
— Разбираем, разбираем, — бубнит эхо.
«Приватир» отклонился от вертикали; как только он возвращается к ней, речь становится отчетливее.
Корпус мезоскафа остывает. Сейчас температура воздуха внутри аппарата 16 °C, в ближайшие четыре часа похолодает еще больше. Мы стали тяжелее и теперь неподвижно покоимся на грунте.
В 20.40 решаем поднять давление в левой уравнительной цистерне, чтобы сбросить немного воды и подвсплыть на несколько метров. Для этого я открываю баллон со сжатым воздухом, а вернее, соединенную с ним трубу: сам баллон помещается снаружи, на мостике мезоскафа. Теперь уже воздух свистит, врываясь в цистерну. Как только манометр показывает 50 атмосфер, то есть на 5 атмосфер больше давления моря, перекрываю вентиль.
Теперь достаточно открыть шпигаты, и воздух вытеснит часть воды. В несколько минут мы теряем достаточно веса, чтобы возобновить дрейф в 10–12 метрах над грунтом. Температура внутри мезоскафа упала еще на один градус.
33. Рубикон
Прошло ровно три дня, как начался подводный дрейф. На старте было в принципе решено, что мы будем дрейфовать либо три дня, либо месяц. Три дня, если серьезные препятствия на первых же шагах вызовут опасение, что мы не справимся с задачей; месяц, если все будет идти гладко. Пришла пора принимать официальное решение, очевидно, то самое, которое постепенно назревало эти 72 часа. Все на борту шло настолько благополучно (особенно четко работали океанографические приборы Научно-исследовательского центра ВМС), что мы не видели никаких причин прерывать экспедицию и дружно решили идти дальше.
В 22.00 Фрэнк говорит по телефону Биллу Рэнду, что предлагает продолжить дрейф. Билл согласен — море ведет себя тихо-смирно, и он не видит никаких препятствий. Спрашивает, что думает Дон Казимир? Что думаю я? В шутку Фрэнк отвечает, что все «за», только наш капитан, Казимир, против. Тотчас Дон подбегает к телефону и кричит:
— Я тоже «за»!
Под бульканье пузырьков, со скоростью звука, которая сейчас, по данным приборов ВМС, равна 1490,7 метра в секунду, до нас доносится с поверхности смех.
А затем опять, с 22.05 до 22.54, с промежутком в одну минуту следуют акустические взрывы, всего пятьдесят. Холодно —13 °C, и одежда нас уже не согревает. Ее вполне достаточно при средних температурах, когда мы идем на глубине около 200 метров, но если погрузиться до 400, 500 или 600 метров и задержаться там на несколько часов, холод пронизывает нас до костей. Чтобы согреться, занимаемся гимнастикой или устраиваем бег на месте — пять, десять, пятнадцать минут, но удовольствия нам это не доставляет.
Для этой экспедиции еще сойдет; месяц (то есть, еще двадцать шесть дней) вытерпеть можно. Но если мезоскаф пошлют на длительное задание, скажем, в холодные воды Аляски, надо будет что-то предпринять. Прежде всего утеплить корпус; мы уже рассматривали этот вариант, но по ряду причин отказались от него. И одеваться надо будет потеплее, не в синтетику, а во что-нибудь пуховое. Пух — лучшая теплоизоляция, учитывая его легкость. Можно, конечно, предусмотреть одежду с электрическим подогревом, а чтобы люди свободно ходили внутри мезоскафа, сделать побольше розеток. Но это все планы на будущее. А сейчас важно выдержать и довести дело до конца, ведь успех первой экспедиции — ключ ко всем последующим.
В час ночи 18 июля Фрэнк Басби заканчивает свои наблюдения и предлагает идти вверх. Теоретически для этого достаточно сбросить воду, которую мы приняли для погружения. Облегченный мезоскаф остановится при всплытии несколько ниже горизонта, с которого мы пошли вниз (200 метров), так как корпус будет еще холодным, а потом, постепенно нагреваясь, подойдет к исходной отметке. Но это все теория. Теперь посмотрим, что нам покажет практика.
Прежде всего пускаю воздух в уравнительную цистерну. Проходит сорок секунд, и можно подумать, что цистерна вся продута: через иллюминатор у пилотского поста видно, как из нее вырываются пузырьки воздуха. Гляжу на Эрвина Эберсолда, Эрвин глядит на меня… Не может быть, чтобы за сорок секунд была сброшена вся вода, принятая нами для погружения. Но где же она? Может быть, какой-то клапан пропускает сжатый воздух и ее уже вытеснило без нашего ведома? Да нет, тогда мы всплыли бы. Автор системы маневрового балласта — Эберсолд; он быстро набрасывает чертеж, смотрит на маятник и заключает, что чрезмерный крен на нос не позволяет нам полностью продуть цистерну. Необходимо прибавить веса на корму, чтобы воздухопровод как следует погрузился в воду, которую надо вытеснить.