Слово «слежение» требует кое-каких объяснений. Само собой разумеется, что навигация, подразумевая под этим словом точное определение нашей позиции, могла производиться только с поверхности. Сами мы чаще всего могли определить лишь свою глубину да в некоторых случаях общее направление нашего дрейфа, пока скорость аппарата не сравнялась со скоростью течения (на это нередко уходило несколько часов) и взвешенные частицы перемещались относительно нас. А на поверхности судно может определить свое место либо классическим астрономическим методом, либо, если небо пасмурное, системой «Лоран», в нашем случае — системой «Лоран А» на «Приватире» и системами «Лоран А» и «Лоран С» на «Линче».[74] Система «Лоран» заключается в том, что фиксируются чрезвычайно малые, но все-таки поддающиеся измерению промежутки времени между поступлением импульсов с двух разных радиостанций, работающих синхронно. Система «С» подобна системе «А», только еще более совершенна и точна. Таким образом, «Приватир», как и любое надводное судно, мог определить свое место с большой степенью точности, зависящей от условий радиоприема, но во всяком случае в пределах одной мили, а то и полмили.
Но «Приватир», кроме того, должен был следить за нами. Для этого у нас на борту было четыре акустических прибора. Во-первых, два ответчика, установленных «Грамменом». Эти приборы молчат, пока не поступит запрос. Когда же поверхность посылает звуковой сигнал, пронизывающий воду со скоростью около полутора тысяч метров в секунду, они отзываются на «стук» ответным сигналом. Приняв его, поверхность может вычислить расстояние до аппарата и его место.
Два других навигационных прибора установлены Научно-исследовательским центром ВМС. Один из них — ответчик, позволяющий определить расстояние; другой — датчик, излучающий каждые две секунды резкий двойной сигнал частотой 4 тысячи герц, по которому поверхность узнает наше место и глубину. Практически это наш единственный непрерывно действующий маячок. Каждые две секунды разряжается конденсатор, он-то и производит звук, несущий через толщу воды наверх свежие данные о том, где мы находимся.
В любой точке мезоскафа мы отчетливо слышим его днем и ночью, постоянно, неизменно. Это еще одно звено, соединяющее нас с поверхностью. Поверхность тоже слышит его постоянно. Мы слышим его даже когда спим, едим, разговариваем, слышим, подчас сами того не сознавая. Он мог стать назойливым, невыносимым, мог в полчаса свести нас с ума. На самом же деле он нас только радует, он стал нашим другом, вестником, который внушает нам уверенность.
Иногда мы несколько минут подряд подсчитывали сигналы, проверяя исправность прибора, как доктор проверяет пульс пациента. Наш «звоночек» всегда пребывал в отличном здравии, его не брали ни вода, ни соль, ни давление, ни температура; ничто не могло отвлечь его от исполнения своего долга. Каждые две секунды — сигнал, сигнал, сигнал.
И когда число сигналов достигло 1 296 000, пришла пора всплывать и открывать люк навстречу солнцу.
Весь вечер и часть ночи «Бен Франклин» плавно поднимался. В 15.11 было сброшено еще 15 килограммов дроби, и к полуночи без какой-либо дальнейшей регулировки мезоскаф стабилизировался на отметке 200 метров. Температура внутри аппарата была примерно равна температуре забортной воды.
30. Жизнь моря
Подводную фауну в этом районе богатой не назовешь. Тем не менее стоит включить прожекторы, как на свет собирается планктон. Эта позитивная фототропная реакция позволит нам провести за месяц множество интересных наблюдений. Больше всего распространены здесь сальпы. В отличие от тех сальп, которых я много раз наблюдал в Средиземном море, здешние не светятся, а просто отражают лучи наших прожекторов, порой очень ярко. Эти причудливые маленькие животные напоминают полиэтиленовые мешочки величиной с наперсток или чуть побольше, в которых содержатся крохотные бурые внутренние органы. То раздуваясь, то сжимаясь подобно детскому воздушному шарику, сальпы непрерывно двигаются, описывают в воде круги, выделывают антраша, исполняют мертвые петли, порхают, будто бабочки, которых они чем-то напоминают, когда их тени мечутся на черном фоне океана. У некоторых сальп есть «хвост», в три-четыре раза длиннее тела, другие — бесхвостые. И что удивительно: иногда «хвосты» сами по себе извиваются в воде.
Интересную сцену наблюдал Эрвин Эберсолд: встретив сальпу, «хвост» обнимает ее, гладит, ластится, обволакивается вокруг нее, словно шарф, или пояс, или лиана, и под конец сливается с ней. По-видимому, на афише этого спектакля следует написать: «только для взрослых». После описанного акта сальпа как ни в чем не бывало продолжает свою скоротечную жизнь в глубинах моря, кувыркается, резвится… Будто и не было великого приключения, главного приключения в биографии сальпы.
А для нас все в этом дрейфе — бесподобное приключение! Часами не отходим мы от иллюминаторов, наблюдая за сальпами, пытаясь предугадать или истолковать их движения. Тщетно. Они живут под знаком полной свободы, без каких-либо зримых предначертаний. Говорят: «Свободен, как птица в небе», но сальпы еще свободнее, ведь они не подвержены тяготению. Даже пушинка на ветру не так свободна — в конце концов и она упадет на землю. Лучше сравнить сальпу с каплей влаги в облаке. С той разницей, что сальпы живут своей таинственной, увлекательной жизнью. Не один час потратили мы, любуясь этими организмами, которые относятся к самым примитивным на свете и населяют моря с начала времен. Кто знает, если протянуть в прошлое ниточку через приматов и морских звезд, может быть, сальпы — наши далекие, очень далекие предки?
На рассвете третьего дня в мезоскафе стало потеплее, но все равно еще прохладно — около 17 °C; относительная влажность 72 процента.
Около шести утра я просыпаюсь. Казимир несет вахту, Фрэнк Басби занят своими приборами на корме, Эрвин Эберсолд и Чет Мэй спят. У нас условлено с «Грамменом», что одновременно должны бодрствовать не менее двух членов экипажа. Составлен точный и строгий распорядок вахт и работы; отдых, умывание, еда, работа, сон, развлечения — все расписано по часам и минутам. У наших медиков две заботы: чтобы мы были в хорошей форме и чтобы экспедиция себя вполне оправдала. Они собирались ввести на борту 22-часовые сутки, чтобы за месяц «выиграть» 60 часов, или 2,5 дня. Но тут я возразил, что даже на глубине 600 метров можно различить дневной свет и трудновато будет убедить экипаж, будто это полуночное солнце…
Должен сказать, что разработанный заранее график отнюдь не был для нас догмой. Не устраивая по этому поводу никаких дискуссий, никаких споров и раздоров, мы устанавливали собственный распорядок смотря по обстоятельствам, и у нас ни разу не возникло осложнений. Единственное правило, которое мы строго соблюдали, — вахту несет не меньше двух человек. Вдруг с одним из вахтенных произойдет несчастный случай; и если в это время мезоскаф подхватит нисходящая струя или он из-за течи превысит свою расчетную глубину, прискорбный сам по себе случай может обернуться катастрофой для всех нас.
Итак, когда я проснулся, Казимир нес вахту. Мы позавтракали. Это был не самый вкусный завтрак в моей жизни.
Ни тебе горячих рожков, ни горячего чая или шоколада в нашем подводном дворце… Немного кукурузных хлопьев с порошковым молоком да чашка теплого чая — вот и все.
Я уже говорил, что на мезоскафе было четыре бака горячей воды. С самого начала мы знали, какие из них похуже держат тепло. Естественно, с них и следовало начинать. И в первом баке вода успела-таки основательно остыть за два дня…
Конечно, можно было порыться в запасах на борту и найти что-нибудь еще, чтобы скрасить скудную трапезу, но сознание того, что горячего все равно не будет, не поощряло нас на поиски.
Дальше я еще скажу о питании на борту. А сейчас мне, чтобы вернуть себе хорошее расположение духа, достаточно было подумать о стабильности нашего мезоскафа. Вот уже больше десяти часов перепад глубины оставался в пределах высоты самого мезоскафа. Недурной рекорд, тем более что до сих пор аппарат проверялся на стабильность не больше нескольких часов. Конечно, она была тщательно вычислена с учетом относительной сжимаемости воды и корпуса, с поправками на температуру и на сжатие масла и газа в каждом элементе аккумуляторных батарей и в центральном резервуаре. Но расчет есть расчет, а тем более такой сложный, и должен признать, что подтверждение его на практике меня в высшей степени порадовало. Больше того: оно играло очень важную роль для успеха всего нашего эксперимента.
31. Дрейф продолжается
В 9.32 шестнадцатого июля мы подобно миллионам других землян всей душой вместе с тремя астронавтами «Аполлона 11», которые вот-вот отправятся в самое грандиозное путешествие, когда-либо предпринятое человеком. Благодаря звукоподводному телефону и радио мы слышим предпусковой отсчет времени. А так как мне посчастливилось присутствовать на других запусках программы «Аполлон», я живо представляю себе отрыв ракеты от пусковой установки.