Тем временем в один из вечеров Робин Трамбал пожаловал в комнату служанки.
Сейчас сержант выглядел иначе, чем при первой встрече: он помылся, побрился, почистил сапоги и мундир и превратился в привлекательного молодого человека.
Касси разыграла оскорбленную добродетель, хотя на самом деле была рада. Рада и польщена.
В крохотной комнатке было не повернуться. Сержант Трамбал присел на постель и попытался обнять негритянку, а после вытащил из кармана бутылку. Касси узнала напиток: это был портвейн из погреба мистера Уильяма.
— Мы с вами провели вместе немало времени, но до сих пор не выпили за знакомство.
Касси замешкалась. Белая леди непременно сказала бы, что находиться наедине с мужчиной, а тем более пить с ним вино крайне неприлично. Белая леди, такая, как мисс Сара. Но она, Касси, была черной рабыней, рабыней, которая должна помнить свое место.
Едва ли не с самого рождения Касси старалась подражать мисс Саре, хотя знала, что они разные, как день и ночь, вода и пламя. Много лет она защищала интересы молодой хозяйки, в глубине души не любя ее и порой посмеиваясь над ней. Еще в детстве у негритянки была привычка выглянуть из-за угла, тайком скорчить вслед своей маленькой хозяйке рожу и убежать. Однажды мать застала ее за этим занятием и как следует высекла. Касси затаила обиду, которая не прошла до сих пор.
Ее мать ушла вслед за мисс Белиндой, умерев от тоски, как умирает собака, потерявшая любимого хозяина: белая госпожа была для нее роднее единственной дочери!
Мисс Саре с самого начала была мила участь перезрелой девственницы, между тем Касси желала следовать своей природе. Молодая хозяйка Темры ничего не знала о своей чернокожей служанке, тогда как Касси видела Сару насквозь и не считала ее ни умнее, ни выше себя.
— Хорошо, выпьем.
Воодушевленный сержант разлил золотистое вино.
— Вы скоро уедете? — спросила Касси, принимая из его рук бокал.
— Майор еще не выздоровел. Тем не менее через несколько дней мы тронемся в путь: время не ждет. Возможно, оставим его в имении под охраной одного или двух солдат.
— От кого его нужно охранять?
— От партизан, да и мало ли еще кто может сюда забрести!
Они молча выпили, после чего Робин Трамбал потянулся к губам Касси.
— Я честная девушка, сэр, — кокетливо произнесла она, отстраняя его рукой, тогда как ее глаза затягивали, как омуты.
— Тем лучше! Я женюсь на тебе после войны, чтобы ты нарожала мне кучу черных, как головешки, ребятишек, а пока увезу с собой!
— Если я соглашусь.
— Постараюсь тебя уговорить! Чего ты хочешь?
Касси задумалась.
— Я мечтаю открыть в Чарльстоне лавку или магазин. Я очень люблю красивые вещи.
Сержант вскочил, пошарил в своих карманах, вытащил туго набитый мешочек и воскликнул:
— Вот! Это все, что мне удалось собрать в этих краях. Можешь взять, что захочешь.
— И все-таки у меня нет залога того, что вы на мне женитесь!
Робин Трамбал ударил себя в грудь.
— Тебе мало золота? Хорошо, я даю тебе слово военного, слово честного человека!
Касси смотрела на горсть украшений, которые можно было легко превратить в деньги. Ее суеверная мать сказала бы, что награбленное не может принести счастья, тогда как сержант утверждал, что все богатство южных плантаторов надлежит поделить между бывшими рабами и белыми бедняками.
Касси прекрасно понимала, что Робин Трамбал ни за что не поделится с ней трофеями, не получив взамен дорогой награды. Взвешивая на невидимых весах то, что у нее было, и то, что предлагал ей этот белый мужчина, негритянка все больше склонялась к выбору не в пользу своей хозяйки и не в пользу Темры.
Завязалась борьба, не вполне серьезная, но все же необходимая, как некий ритуал. Касси долго защищалась, стиснув зубы, а после, притворно ослабев, позволила раздеть себя и впустила сержанта в свое заждавшееся тело.
Они извивались на узкой постели, сильно, ритмично двигаясь и прерывисто дыша. Черная кожа Касси покрылась бриллиантовыми каплями пота, ее тело сладостно содрогалось, неподвластное ни разуму, ни воле.
— Вот что значит почувствовать себя настоящим мужчиной — с белой женщиной такого не испытаешь! От твоего тела исходит жар, как от песков пустыни, а твое нутро поглощает и жжет! — с восторгом произнес Робин, вцепившись пальцами в ее густые, черные, курчавые, как каракуль, волосы.
С тех пор между ними завязались близкие отношения. Белый сержант с вечера приходил в каморку негритянки и уходил лишь под утро, а иной раз уединялся с ней даже днем, под сенью деревьев, неподалеку от Темры.
Все открылось в тот день, когда Сара вошла в свою спальню и, бросив беглый взгляд на спящего раненого, тихо сказала Нэнси:
— Сколько времени ты будешь здесь сидеть? Пусть тебя кто-нибудь сменит, скажем, Лила.
— Моей дочери не место у постели белого мужчины, — твердо произнесла негритянка.
— Тогда пусть придет Касси. Кстати, где она? Я ее почти не вижу.
— У Касси есть другое, куда более веселое и приятное занятие, — неприязненно проговорила Нэнси.
— О чем ты?
— Она в открытую спуталась с янки — совсем потеряла стыд! Тот белый солдат, что командует другими, проводит в ее комнате каждую ночь.
Сара уставилась на негритянку. В ее груди мутной волной поднималась горечь. Она могла представить, что у нее отнимут Темру, что ей придется проститься с хлопковыми полями, сосновым лесом, домом и семейным кладбищем, но в Касси она была уверена до конца.
— Не может быть!
— Будет лучше, если вы сами спросите ее, мисс.
— Хорошо, я ее найду.
Через четверть часа ничего не подозревавшая горничная вошла в комнату госпожи.
— Это правда? — спросила Сара.
Касси сложила руки поверх безупречно накрахмаленного передника.
— Что, мисс?
— Что ты спуталась с сержантом, что он бывал в твоей комнате!
Негритянка молчала, не сводя взгляда с белой госпожи, и это молчание было столь выразительным, что Сара невольно содрогнулась. Она заметила то, чего не замечала годами: в подчеркнутой почтительности Касси было что-то, отдающее издевкой; уста произносили льстивые речи, между тем в глазах мелькали насмешливые искорки. Она не уважала и уж тем более не любила Сару.
Пощечина была внезапной, звонкой и острой, как выстрел. Касси схватилась за щеку, и ее взор полыхнул ненавистью. В былые времена служанка долго и тайно зализывала бы свои раны, но сейчас все изменилось.
Касси решительно подошла к гардеробу и открыла дверцы. Негритянка хорошо знала, какие платья сидят на ней лучше всего: бледно-розовое муаровое с оборками из французских кружев, сливочно-желтое из шуршащей тафты и переливчато-зеленое шелковое. Она вытащила их наружу и небрежно перекинула через руку.