будьте уверены, что я не знаю ничего о городе, где родился и прожил всю свою жизнь – нет, я вообще ничего не знаю о нём – „будьте внимательны“, первый же дом с часами на этой улице – да, это там – отлично! Вы сняли дешёвое жилье – чтобы ничего не платить, и при этом столоваться»
Для определенных характеров, особенно, прежде взволнованных некими глубокими чувствами, нет, возможно, ничего более невыносимого и разом взрывающего всё их самообладание, чем грубая, глумливая дерзость носильщика, кэбмена или развязного кучера. Позорных слуг и перевозчиков в плохом городе больше; они профессионально знакомы с большинством падших и преследуемых; в самом сердце страданий среди всех виновных они ведут себя наиболее меркантильно. Дремлющие и бездельничающие днем на своих медлительных ящиках под солнечном светом и по-кошачьи бодрствующие и видящие в темноте; большинство из них приучено шагать только по полуночным улицам, крадясь как грабители, распутницы и распутники, часто фактически потакая лиге самых отвратительных клоак; они таковы, что одинаково внимательны и подозрительны в отношениях с каждым клиентом, с которым сталкиваются в темноте, оказываясь распутниками или плутами; это отвратительное племя людоедов, Харонов-перевозчиков к смерти и разложению, натурально проникнуто наиболее практической кальвинистской точкой зрения человечества и считает каждого человека, в основе своей, подходящим объектом для самой грубейшей грубости и шутки; только прекрасные пальто и полные карманы смогут отхлестать таких паршивых гончих до благопристойного состояния. Небольшое нетерпение, какая-либо характерная суетливость, острое выразительное слово протеста от клиента в захудалом пальто или с каким-либо иным признаком бедности, даже сиюминутным и косвенным (из-за того, что в уважении к достатку они – наиболее проницательны и точны среди всех осуждающих людей), почти наверняка в таких случаях вызывает, как минимум, непереносимое пренебрежение.
Возможно, кучеру несознательно передалась некая идея, теперь побудившая весьма раздраженного Пьера к действию, от которого, в более благоприятный час его оградила бы более разумная мысль.
Он не видел света, к которому направился кучер, и, внезапно разгневавшись, не обратил внимания на то, что теперь кучер медленно двигался в этом направлении. Прежде чем Изабель смогла опередить его, он рывком открыл дверь и, спрыгнув на мостовую, оказался впереди лошадей, яростно сдерживая в узде головы их лидеров. Кучер уже схватил свой кнут для четверки лошадей, чтобы с залпом проклятий хлестнуть им вдаль, и раскрутил плеть для удара по Пьеру, когда его рука была схвачена полицейским, который, внезапно подскочив к остановившемуся кучеру, приказал тому успокоиться.
«Говори! Что здесь за проблема? Успокойтесь, леди, ничего серьезного не произошло. Говорите вы!»
«Пьер! Пьер!» – закричала встревоженная Изабель. Пьер немедленно оказался со стороны её окна и, сейчас же обратившись к офицеру, объяснил ему, что кучер упорствовал в стремлении пройти мимо дома, у которого ему было приказано остановиться.
«Тогда он должен был повернуть с вами направо, сэр, – и вдвойне быстрее; вы слышите? Я довольно хорошо знаю вас, мошенников. Разворачивайся, любезный, и отвези джентльмена туда, куда он велел»
Запуганный кучер завел долгие и последовательные обвинительные объяснения, когда, обращаясь к Пьеру, полицейский спокойно предложил ему повторно провести кучера; он хотел бы увидеть его в безопасности в месте назначения; и затем, сев возле кучера на ящик, приказал тому назвать номер, сообщённый ему господином.
«Он совсем не знает номера – не знает, я сказал, он не знает – это – то, что меня и взбесило»
«Пока постой», – сказал офицер. – «Сэр» – развернувшись и обратившись к Пьеру, – «куда вы хотите приехать?»
«Я не знаю номера, но он на этой улице; мы проехали его; это, я полагаю, четвертый или пятый дом по этой стороне с последнего угла, на котором мы повернули. Он также должен быть освещён. Это – маленькое старомодное жилье с каменными львиными головами над окнами. Но если мы развернёмся и будем медленно двигаться, то я скоро укажу на него»
«Невозможно разглядеть львов в темноте» – прорычал кучер, – «львы; ха! ха! Ослы, это более вероятно!»
«Смотри у меня», – заявил офицер, – «Я уже вижу, как ты наглухо будешь закрыт этой ночью, мой добрый друг, если не прекратишь свою болтовню. Сэр», – добавил он и возобновил разговор с Пьером, – «я уверен, что тут какая-то ошибка. Я уже отлично понимаю, какой дом вы имеете в виду. Я проходил мимо него полчаса назад; в нем всё так же тихо, как всегда. Я полагаю, что никто там не живёт; я никогда не видел там света. Тогда нет ли здесь какой-нибудь ошибки?»
Пьер сделал паузу от недоумения и предчувствия. Действительно ли было возможно, что Глен абсолютно и преднамеренно пренебрёг его письмом? Невозможно. Совсем не возможно. Но оно могло не попасть ему в руки; почта иногда задерживалась. Тогда опять же, без всяких вопросов, дом должен был быть для них подготовлен, в конце концов, даже при отсутствии каких-либо внешних признаков. Но это было невероятно. Во всяком случае, кучер лишь возразил, что его четыре лошади и громыхающий экипаж не смогут развернуться на этой улице, и, если он должен вернуться и таким способом восстановить свой путь, то это можно сделать, только двигаясь дальше и огибая квартал. И после такого процесса, с его стороны последовавшего за подтвержденным сочувствием относительно дома, кучер, казалось бы, оправдался в минимальных проявлениях своей невоспитанности. А поскольку Пьер полностью возненавидел злодея, то, чтобы не рисковать, он внезапно сориентировался в создавшемся положении.
«Я очень обязан вам, моей добрый друг», – сказал он офицеру, – «за вашу своевременную помощь. Если быть откровенным, то вы только что действительно посоветовали мне немного подумать насчет места, где я предложил остановиться. Нет ли какого-либо отеля в этом районе, где я мог бы оставить этих леди, пока я ищу своего друга?»
Будучи привыкшим ко всем способам обмана и задавшись запросом, который неизбежно создает подозрение на основе простых явлений, – пусть и показное, но честное, – добросердечный офицер уже смотрел на Пьера в свете сомнения, неприязненно изучая его, и, отбросив обращение «Сэр», с ощутимо изменившимся тоном своего голоса ответил: «В этом районе нет отелей, и ещё он далёк от оживленных улиц»
«Поехали! Поехали!» – вскричал кучер, уже снова осмелев – «пусть вы и офицер, но я-то для всех – гражданин. У вас сейчас нет больше права не допускать меня в мою кровать. Он не знает, куда идти, поскольку нет такого места, куда не пойдешь; поэтому я просто свалю его здесь, и вы меня не остановите»
«Не стоит сейчас дерзить», – сказал офицер, но уже не так серьезно, как прежде.
«Однако я воспользуюсь своими правами, так и знайте! Отпустите мою руку, чёрт побери, выйдите из салона; сейчас это моё законное право. Я говорю, сэр, идите бродяжничать, вот ваш багаж», – и, сказав это, он протянул ему с вершины помоста лёгкий узел.
«Сейчас же попридержи язык», – заявил офицер – «и не устраивай столь великую спешку», – затем обращаясь к Пьеру, который теперь повторно отошел от кучера – «ну, так не может продолжаться; что вы намерены делать?»
«Во всяком случае, не ехать дальше с этим человеком», – сказал Пьер. – «Я пока остановлюсь прямо здесь»
«Он! он!» – рассмеялся кучер, – «он! он! Лабиринт теперь услужлив – мы уже подтянулись, мы… остановились прямо перед домом с часами – он! он! – это забавно!»
«Тогда долой багаж, кучер», – сказал полицейский – " передай сюда маленький чемодан и там, позади, подержи привязь»
Во время всей этой сцены Делли оставалась совершенно тихой из-за дрожи и обычной тревоги, в то время как Изабель изредка кричала Пьеру, безуспешно умоляя о каком-то объяснении. Но хотя полное незнание городской жизни заставило обеих компаньонок Пьера относиться к настоящей сцене со слишком большим трепетом, всё же теперь, когда во мраке ночи и в самом центре странного города Пьер вывел их из экипажа на пустую улицу, и они увидели свой багаж