– Значит, опять пошел ведро выносить, – предположил Гарик, но Маша шутку не приняла.
Она с трудом дождалась окончания уроков. Сегодня их было всего четыре. Занятия заканчивались не поздно. Маша получила сразу две пятерки, но это никак ее не поддержало.
Перекошенный деревянный дом на Таганке был мертв. Ключей у нее с собой не было – она никак не собиралась сюда, а заезжать домой побоялась: потом не вырвешься. У родичей были выходные. Внутренняя пустота их покинутого семейного гнезда не оставляла сомнений. Для соблюдения формальности она постучала сквозь прутья оконной решетки в мутное стекло и еще кулаком в железную гулкую дверь. Но это оказалось безнадежно. Ветер баловался с нервно дрожащим уголком пришпиленного на входе расписания работы изостудии в праздничные дни. Сегодня занятия начинались только в семь. Маша пару секунд изучала часы, потом решительно повернула назад.
Дик открыл дверь сам, удивленно счастливо улыбаясь и пропуская Машу вовнутрь. Она переступила через порог и почти машинально пробежалась взглядом по одежде и обуви в прихожей. Жениных следов не было.
– Ты знаешь, где живет Рита?
– Рита?.. – Дик обалдело хлопал веками. Он не мог никак врубиться в вопрос.
Про Риту Маша знала практически все. Однажды договорившись, что ни у кого не будет тайн от другого, они с Женей все счастливые последние петербургские дни честно рассказывали друг другу о своей жизни, без рисовок, изворотов, утаек.
Наконец Дик осознал вопрос и, может быть, его внутренний смысл.
– Нет, Маш, не думаю.
Он все-таки назвал адрес, тем более что всего-то и нужно было перейти в соседний подъезд.
Маша собрала по крохам все остатки былого нахальства и самообладания и нажала кнопку. Риту она узнала сразу. «Девушка с запрокинутым лицом». Она стояла в дверях, рассматривая Машу и выжидая.
– Женя не у тебя?
Голос дрогнул, и Маша закашлялась.
Рита ответила не сразу. И прежде, чем ответить, она прислонилась к дверному косяку, еще раз неторопливо осмотрев Машу с головы до каблуков. Кажется, она так и не поняла, что он нашел в этой девчонке с нездорового цвета усталым лицом и дурацкой короткой стрижкой. Рита оценила на «пять» только фигуру и глубокие черные в веере длинных ресниц глазищи. Остальное – так себе. Из-за спины выскочил с басовитым лаем щенок кавказской национальности. Долговязый, уже теряющий свое детско-щенячье очарование, и Рита лишь в последний момент успела ухватить его за меховой загривок. Кавказец обиженно всхлипнул, обернувшись, лизнул ее в губы, но тут же продолжил свой едва прерванный лай.
– Цыц! – прикрикнула Рита, заглушая подрастающую охрану. – А почему он должен быть у меня? – наконец отреагировала она на Машин вопрос.
На это Маше нечего было ответить.
– Его правда у тебя нет? – все-таки еще настаивала Маша, поскольку реального ответа она так и не получила.
– Я не видела его семь с половиной месяцев.
Маша отметила про себя точность, с которой Рита, не задумываясь, назвала срок.
– Он даже не звонил. Что, от тебя он тоже ушел?
В вопросе не было злорадства. Так, констатация факта.
Дверь в мастерскую на Таганке была распахнута настежь. Везде горел свет. Десяток голов отворотился от своих занятий и развернулся ко входу. Свет с непривычки резал Маше глаза. Девочка южной внешности положила на край стола заостренную стеку и, оторвавшись от многострадального, упрямо неподдающегося «Конкистадора», подошла к ней.
– Привет. Ты ищешь Мартова?
– Откуда ты знаешь? – настороженно удивилась Маша.
– У тебя теперь короткая стрижка, но это все-таки ты, – улыбнулась по-доброму девчонка. – Меня зовут Карина.
Маша вспомнила про Афродиту и почувствовала, как краска заливает лицо.
– Идем, я провожу тебя к Александру Самуиловичу.
Она взяла ее, как маленькую, за руку и подвела к лестнице.
– Осторожно, ступеньки крутые и четвертая шатается.
Маша мысленно усмехнулась.
Она видела Каца второй раз в жизни. И теперь он вовсе не показался ей старым и подавленным евреем. Напротив, он производил впечатление человека живого и полного неиссякаемой энергии. Чем-то отдаленно он напомнил ей Окуджаву, только голос был у него глухой и прокуренный. Кац улыбнулся ей, как хорошей старой знакомой, с которой просто давно не виделся, и попытался усадить ее на диван. Она отказалась и закашлялась от сигаретного дыма, который недвижно висел в помещении. Кац тут же бросился тушить сигарету.
– Вы ищете Женю? А Женя дома…
– Дома?.. – не поверила Маша. – Дома… Извините.
Она повернулась и побежала к выходу.
– Подождите! Куда же вы?..
Но Маша не остановилась. Она пролетела мимо Карины. На улице она замерла, подпирая спиной захлопнувшуюся за ней дверь. Сердце бешено колотилось. Его сердце. Она не могла унять его безумный ритм.
Женя вернулся к родителям…
Маша представляла себе все, что угодно. Самые страшные и невероятные картины. Если б ничего не узнала в студии, она принялась бы обзванивать все больницы и… все морги. Да, даже так. Но пугать его родителей Маша не предполагала. А Женя просто вернулся домой. Он дома. В тепле и довольстве. Он вернулся домой, зная, что она ради него бросила все, бросила свой дом. И она клала свою жизнь к его ногам… Боже, как можно так ошибаться в человеке?! Это его ребенка она уже носит в себе? Какое безумство с ее стороны! Бабушка снова права: она потеряла голову, раз позволила ему так себя подчинить… и так растоптать. Она выкинула его из головы… и из сердца.
14 мая, понедельник
Когда Женя появился, наконец, в классе, ребята приветствовали его шумно и радостно. Он прошел за свою парту, не выказав особых эмоций, и так же бесстрастно, не давая реакцию на происходящее вокруг, стал выкладывать на стол литературу, раскрашенную разноцветными закладками. Он не мог не видеть Машу. Она сидела впереди слева от него в среднем ряду. Дик и Инга разделяли их, но что-то более значительное пролегло между ними. Маша проводила его лишь глазами. Затем достала зеркальце поправить прическу. В маленьком припудренном кружочке дрожащее Женино изображение так ни разу и не встретилось с ней взглядом. Инга подозрительно покосилась на подругу. Маша спрятала зеркало в косметичку.
Женя выглядел нездорово. Она уже давно знала, что Женька заболел. Прошатавшись всю ту злосчастную ночь под дождем, он заработал воспаление легких. Кац нашел его валяющимся на диване в жару и в полубредовом состоянии. Первое, что он сделал, – это позвонил Жениным родителям. Все то время, что Женя прожил на Таганке, Александр Самуилович чуть ли не ежедневно общался с ними. Отец приехал через тридцать минут. Они с трудом спустили Женьку со второго этажа и запаковали в машину. Женя был раскаленный, он с трудом переставлял ноги. За две недели он оправился не вполне, но все же пришел на занятия.