лежащих во Вселенной. Теперь мы называем его лучше: самая совершенная форма для ослабления силы. На данный момент нам этого достаточно. В дальнейшем мы найдем место, где сможем еще раз углубиться в организацию и понять весь ее смысл.
Растение растет, порождает (каким-то образом) и умирает (через некоторое время жизни).
Если отбросить все детали, то первое, что бросается в глаза, – это великий факт реальной
смерти, которая не могла появиться нигде в неорганическом царстве. Может ли растение умереть, если в глубине своей души оно не хочет этого? Он просто следует своему основному инстинкту, который черпает все свои стремления из Божьего стремления к небытию.
Но смерть растения – это лишь относительная смерть, его стремление выполнено лишь частично. Оно порождает, и через деторождение оно продолжает жить.
Теперь, поскольку деторождение, сохранение жизни, действительно вызывается извне и зависит от других идей, но по существу возникает из внутренней идеи самого растения, жизнь растения – это совершенно иное явление, чем жизнь химической идеи. Если в последнем случае жизнь – это лишь торможение воли к смерти, вызванное и обусловленное изнутри или извне, то в растении жизнь непосредственно воля. Растение, таким образом, показывает нам волю к жизни отдельно от воли к смерти, или, скорее, поскольку оно хочет абсолютной смерти, но не может ее получить, оно хочет жизни непосредственно как средства к абсолютной смерти, и результатом этого является относительная смерть.
Все это – видимость его импульса, который не направляет никакое познание, т.е. в познающем субъекте его импульс отражается указанным образом. Растение – это чистая воля, чистый драйв, следующий импульсу, который простые химические идеи, составляющие его, получили при распаде единства на множественность.
В физике мы определили растение как волю к жизни с определенным движением (ростом). Это объяснение требует корректировки. Растение – это воля к смерти, как химическая идея, и воля к жизни, и результатом этих усилий является относительная смерть, которую оно также получает.
12.
Животное – это, прежде всего, растение, и все, что мы говорили о последнем, относится и к нему. Как растение оно является волей к смерти и волей к жизни, и относительная смерть является результатом этих стремлений. Она хочет жизни как средства для абсолютной смерти.
Но животное в этом случае все еще является комбинацией воли и духа (на определенном уровне). Воля разделилась на части, и каждая часть имеет свое собственное движение разделения. Благодаря этому изменяется растительный мир.
Разум животного воспринимает объект и инстинктивно чувствует опасность, которая ему угрожает. Животное испытывает инстинктивный страх смерти по отношению к определенным объектам.
Мы сталкиваемся с необычайно странным явлением. В глубине своего существа животное жаждет уничтожения, и все же оно боится смерти в силу своего разума; это условие, потому что опасный объект должен быть каким-то образом воспринят. Если оно не воспринимается, животное остается спокойным и не боится смерти. Как можно объяснить это странное явление?
Мы видели в физике, что личность ограничена: она не является полностью независимой. Он обладает лишь половинной мощностью. Она действует на все идеи прямо и косвенно, но также испытывает на себе влияние всех других идей. Он является членом коллективного единства, находящегося в прочнейшей динамической связи, и поэтому ведет не полностью самостоятельную, а космическую жизнь.
Так, выше, в неорганическом царстве, мы уже обнаружили, что индивидуальности созрели для смерти и будут уничтожены, если дать волю их импульсам. Но они должны жить, как средства для достижения цели целого.
То же самое происходит и с животным. Животное – это средство для достижения цели целого, так же как все органическое царство является лишь средством для достижения цели неорганического. И действительно, его природа соответствует определенной цели, которую он должен выполнить.
Теперь мы можем поставить эту цель не иначе, как более эффективное умерщвление силы, которое может быть достигнуто только через страх смерти (более интенсивная воля к жизни), и которое, со своей стороны, является средством для конца целого, абсолютной смерти.
Поэтому если в растении воля к жизни все еще стоит рядом с волей к смерти, то в животном воля к жизни стоит перед волей к смерти и полностью скрывает ее: средство переступает через цель. Так, на поверхности животное хочет только жизни, является чистой волей к жизни и боится смерти, которой оно одно хочет в глубине своего существа. Ибо, спрашиваю я и здесь, может ли животное умереть, если оно не хочет умирать?
13.
Человек – это прежде всего зверь, и то, что мы сказали о звере, относится и к нему. Как у животного, воля к жизни стоит выше воли к смерти, и жизнь демонически желается, а смерть демонически боится.
В человеке, однако, произошло дальнейшее разделение воли и тем самым дальнейшее разделение движения. К разуму, соединяющему многообразие восприятия, присоединилось мышление, размышляющий разум, рефлексия. Благодаря этому его животная жизнь существенно изменяется, причем в двух совершенно разных направлениях.
Во-первых, усиливается страх смерти, с одной стороны, и любовь к жизни – с другой.
Усиливается страх смерти: животное не знает смерти и боится ее инстинктивно только при восприятии опасного объекта. С другой стороны, человек знает смерть и знает, что она означает. Затем он отбрасывает прошлое и смотрит в будущее. Таким образом, он обладает чрезвычайно большим, я бы сказал бесконечно большим, представлением об опасности, чем животное.
Любовь к жизни усиливается: животное в основном следует своим инстинктам, которые ограничиваются голодом, жаждой, потребностью во сне и всем, что сопровождает эструс. Он живет в в узком кругу. С другой стороны, человек, благодаря своему разуму, сталкивается с жизнью в таких формах, как богатство, женщины, честь, власть, слава и т.д., которые разжигают его волю к жизни, его стремление к жизни. Рефлексивный разум умножает его импульсы, увеличивает их и размышляет о средствах их удовлетворения: он искусственно превращает удовлетворение в изысканное наслаждение.
Таким образом, смерть ненавидят всей душой, и при одном только ее слове сердце большинства людей сжимается в агонии, а страх смерти становится смертельным страхом и отчаянием, когда люди смотрят смерти в глаза; жизнь же, напротив, любят страстно.
Поэтому в человеке воля к смерти, импульс его внутренней сущности, уже не просто скрыта волей к жизни, как у животных, но полностью исчезает в глубине, где она выражается лишь время от времени в виде глубокого стремления к покою. Воля полностью теряет представление о цели и цепляется только за средства.
Во втором направлении, однако, жизнь животных изменяется под воздействием разума по- другому. Перед мысленным взором мыслителя из глубины сердца поднимается чистая цель существования, сияющая и светящаяся, в то время как средства полностью исчезают. Теперь освежающий образ полностью заполняет его глаза и воспламеняет его волю: мощно вспыхивает жажда смерти, и без колебаний воля, в моральном энтузиазме, захватывает лучшее средство для признанной цели – девственность. Такой человек – единственная в мире идея, которая, желая абсолютной смерти, может ее достичь.
14.
Если обобщить, то все в мире – это воля к смерти, которая в органическом царстве проявляется, в более или менее завуалированной форме, как воля к жизни. Жизнь управляется чистым инстинктом и, наконец, демонически и сознательно, потому что таким образом быстрее достигается цель целого, а значит, и цель каждой индивидуальности.
В начале мира жизнь была проявлением воли.
В начале мира жизнь была проявлением воли к смерти, стремления индивидов к небытию, которое тормозилось в них тормозящим моментом.
В сформировавшейся вселенной, которая повсюду поддерживается в самом сильном напряжении, можно назвать жизнь, с намерением химических идей par excellence, подавленным стремлением к небытию и сказать, что она представляет собой средство для достижения цели целого.
Организмы же, напротив, хотят жизни из себя, оборачивают свою волю к смерти в волю к жизни, т.е. они хотят из себя тех средств, которые приведут сначала их, а через них и все остальное к абсолютной смерти.
Итак, мы наконец-то нашли на поверхности разницу