Читать интересную книгу Ночь печали - Фрэнсис Шервуд

— Который час, Нуньес? — спросил Агильяр.

Сняв с плеча сумку, Нуньес открыл серебряную крышку, защищавшую стрелки.

— Половина одиннадцатого вечера, Агильяр.

Агильяр пропустил вечернюю молитву. Все погрузилось в хаос. Он в любой момент мог вновь оказаться рабом. А теперь еще и этот чертов ветер поднялся. Во имя Иисуса Христа и Девы Марии, неужели стихии тоже были против них?

Малинцин прислушалась. Ветер. Кетцалькоатль. За Кетцалькоатлем придет Тлалок. Порывы ветра налетели на дворец, раздувая огонь факелов во дворе; отблески света запрыгали по стенам, а затем факелы потухли. Тишина опустилась на землю, словно покрывало, она укрыла вершины пирамид, крышу вольера, все дворцы и чудеса архитектуры Теночтитлана. Тишина скатилась с холмов в долину и разлилась по поверхности озера. Где-то послышалась барабанная дробь. Жалобно завыл какой-то голодный зверь в зоопарке. В горах на ночную охоту собирались койоты. Малинцин слышала, как ходят среди домов ацтекские воины, как где-то плачет ребенок, как журчит вода в акведуках, как мягкий прибой бьется о берег. Ей даже показалось, что она слышат, как в Хочимилько тянется к небесам маис. В воздухе пахло горящим жиром — ацтеки жгли тела убитых. Она покосилась на Аду. Тот кивнул.

«Ну вот и пришло это время», — думал Агильяр. Свершилось немыслимое. Он вспомнил о том, как Кортес говорил о колесе Фортуны, что поднимает корзины, полные и пустые. Фортуна.

— Отчаяние — смертный грех, — тихо сказал он в темноте.

Над ним раскинулось небо, усеянное звездами. Вспоминая свою зря прожитую жизнь, Агильяр понял, что всегда готовился к осаде, готовился к сопротивлению судьбе. Вздернув подбородок, он повернулся к своим солдатам.

— Мы не завоеватели, как мы думали. Промах Альварадо заставил нас защищаться; вы, дурачье, последовали его примеру. И вот мы среди этих стен, мы в осаде, в ловушке. Что ж, пусть так и будет. Мы должны сохранять хладнокровие и поддерживать дисциплину. Кортес не просто победит войска Веласкеса, но и привлечет их на нашу сторону, я в этом уверен. У него поразительный талант. Я хочу, чтобы Кортес напал на город извне. Когда мешика вступят в сражение за городом, мы сможем сбежать отсюда и, присоединившись к Кортесу, покончим со всем этим. На это я и надеюсь. Отметьте это в письме, отец Ольмедо.

— Гип-гип ура Агильяру! — крикнул кто-то.

— Todavía no, no hurras por favor. Пожалуйста, не надо никаких «ура», пока не надо.

— Может быть, Кортес проиграет, — бодренько заявил Ботелло.

— Проиграет, — подхватили войска.

— Никогда! — перекричал толпу Агильяр. Он сам верил в то, что говорил. — Nunca. Вы же знаете своего капитана, своего команданте, правда? — Агильяр вскинул руки в воздух. — Он когда-нибудь проигрывал?

Агильяр понимал, что говорит как демагог, делая вид, будто обладает отвагой, которой у него на самом деле не было, но если он в кого-то и верил, так только в Кортеса. При всех недостатках этого человека не было солдата храбрее и командира авторитетнее. Уж если и был кто-то, кто мог вырвать победу из лап поражения, то это Кортес.

— Разве Кортес когда-нибудь проигрывал? Когда-нибудь сдавался? — вскинул руку Агильяр.

Сейчас многое зависело от его слов, его поведения, способности убедить своих солдат, облегчить их ношу, подарить им надежду. От этого зависела их жизнь.

— Нет! — ответили солдаты. — Нет, Кортес никогда не проигрывал!

— Ну что ж, этим все сказано. Мы будем ждать подкрепления. Аду, проверь запасы оружия, посчитай арбалеты, мушкеты, пушки и коробки с порохом — все, что у нас есть. Определи, сколько мы сможем продержаться. Ты, Малинче, иди вместе с другими женщинами в кухню. Проверь, сколько у нас еды, дров, а главное — воды. Выставите емкости на крышу и во дворе, чтобы набрать воды, когда пойдет дождь. С сегодняшнего дня переходим на строгий рацион. Мы сможем это сделать?

— Сможем! Сможем! — загудели солдаты.

— Ты сможешь? — повернулся к Нуньесу Агильяр.

— Я смогу, но моя жена Кай… — Он взял себя в руки. — Да, смогу. У нас все получится.

— Я знал, что ты согласишься. А ты сможешь это вынести, Аду?

— Да, господин, я справлюсь.

— А ты, Ботелло?

— Мне жаль, что со мной нет моей Ципактли. Но я справлюсь.

— Малинче?

Когда Малинче была рабыней, она питалась личинками и червяками. Первые из народа мешика, поселившиеся в Теночтитлане, ели личинок и червяков. В городе до сих пор жили люди, которые питались так же. У этих людей не было украшений из перьев, не было обуви и хлопковых одежд, им не разрешалось подходить к некоторым цветам, и они никогда не пробовали мяса.

— Sí, — сказала Малинцин. — Yo puedo[61].

— Вы будете получать по чашке воды в день, за исключением раненых и нашей будущей мамочки. И да помогут нам Господь, Дева Мария, Иисус и все святые.

— Аминь! — ответили войска.

Глава 35

Нуньес не думал, что ему суждено умереть, потому что если бы он умер, то умерла бы и Кай, а значит, и ребенок, а это было невозможно. Прошли столетия, все его предки и предки Кай сделали свой вклад в создание этого ребенка, и он, Рафаэль Нуньес, не мог позволить ему умереть. Он успокаивал Кай и три раза в день благодарил Бога за то, что тот подарил ему эту радость в жизни. Нуньес не ощущал отчаяния, считая, что в этой ситуации от него требовалось лишь терпение. Большую часть времени он проводил лежа рядом с Кай и рассказывая ей истории о начале их путешествия.

Покинув Кубу в конце марта 1519 года, их отряд прибыл на остров Косумель у южного побережья Юкатана, преодолев расстояние в сто двадцать миль. Ранее уже предпринимались две экспедиции в Юкатан и одна на Панаму. К этому моменту испанцы уже заняли Кубу, Гаити и Ямайку. Ни одна из предыдущих экспедиций не выявила никаких доказательств присутствия на этих землях амазонок, но члены экспедиции, отважные солдаты и бойкие моряки, были готовы ко всему. Поднявшись по каменным ступеням небольшого храма на острове, Кортес и его офицеры увидели поразительные глиняные фигурки, изображавшие женщин в юбках из змей и поясах из человеческих сердец. Более того, стены каменного храма были обагрены свежей человеческой кровью, а пол был усеян расчлененными телами. Грудные клетки жертв были вскрыты, а сердца извлечены.

— О боже! — воскликнул самый впечатлительный из офицеров, Альварадо. — Это сделали амазонки.

— Это доказательство чудовищного факта, — заявил отец Ольмедо, одной рукой зажимая нос, а другой крестясь.

— Тут амазонки! — крикнул Пуэртокарреро войскам, собравшимся у основания небольшой пирамиды.

— Убийцы мужчин! — загалдели четыреста солдат.

Ботелло сказал, что не считает, будто именно женщины расчленили эти тела, но, в конце концов, почему бы и нет? Его ситуация завораживала — все эти богини плодородия и человеческие жертвоприношения…

— Это храм амазонок, где они приносят в жертву пленных мужчин, вырезая им сердца во славу их богини, — заявил Кортес, пытаясь проявить стойкость и несгибаемость характера перед своими капитанами, несмотря на кровавое зрелище.

Господи Иисусе и Дева Мария, и таким должно было стать их первое «открытие»? Да это выведет из себя даже самого крепкого бойца. Кортес и так уже был зол, словно изголодавшаяся по свежей крови вошь, поскольку Альварадо, рулевой одного из одиннадцати кораблей, попытался обогнать флот и потерялся, лишь потом присоединившись к остальным десяти кораблям.

— Со времен Геродота, — рассказывал Кай Нуньес, — ходили слухи об амазонках, женщинах-воинах с одной грудью, которые воевали с мужчинами, безжалостно похищая их весной, чтобы размножаться.

Об этом рассказал солдатам Кортес. Так что истории об этих диких женщинах и их ужасных варварских обычаях были известны всем отважным морякам и храбрым первооткрывателям. Еще юношей Кортес, надеясь обнаружить упоминания об амазонках, изучал записи Марко Поло и Джона Мандевиля, а впоследствии Колумба, а также описание приключений португальца Васко да Гама и Америго Веспуччи.

— Думаю, они каннибалы. — Берналь Диас осмотрел один из трупов. — Видите, здесь нет кистей.

— И рук тоже нет, — согласился Исла.

— Тут каннибалы! — крикнул войскам Пуэртокарреро.

— Людоеды! — зашумели войска.

Аду приобнял Куинтаваля за плечи, ведь, несмотря на все свое бахвальство, его хозяин был сентиментален. Аду обрадовался тому, что мягкосердечный брат Франсиско не стал подниматься на вершину пирамиды из-за своей тучности, оставшись у основания храма в тени сейбы. Аду, помнивший, как рабов выбрасывали за борт кораблей, подумал, что зрелище этих расчлененных тел было необычайно жестоким, ведь бедняг лишили внутренностей.

— Это храм поклонения дьяволице. — Пуэртокарреро достал бурдюк с вином и отхлебнул немного красной жидкости, чтобы успокоить желудок.