— Что вы все тут делаете? — спросил Эцио, чувствуя растущее напряжение.
— Возможно то же, что и ты, Эцио, — отозвался незнакомец. — Надеемся увидеть Пророка.
Эцио был одновременно зол и смущен.
— Нет! Я пришел, чтобы убить Испанца! Плевать я хотел на вашего Пророка, если он, конечно, существует. Он не пришел!
— Нет, — молодой человек помолчал, а потом продолжил, не сводя с Эцио пристального взгляда. — Но пришел ты.
— Что?
— Было предсказано пришествие Пророка. И тут неожиданно появляешься ты. Быть может, ты и есть тот, кого мы искали?
— Я не понимаю… Кто ты?
Молодой человек отвесил поклон.
— Мое имя Николло ди Бернардо Макиавелли. Я член ордена Ассасинов, хранитель древнего искусства защиты и развития человечества. Так же, как и ты, так же, как каждый из присутствующих.
Эцио остолбенел, переводя взгляд с одного на другого.
— Это правда, дядя Марио? — спросил он, наконец.
— Да, мой мальчик, — ответил Марио, шагнув к племяннику. — Все эти годы мы направляли и обучали тебя, чтобы ты вступил в наши ряды.
В голове Эцио роилась сотня вопросов. И он не знал, с какого начать.
— Ты расскажешь о моей семье? — попросил он. — О маме, о сестре…
Марио улыбнулся.
— Правильный вопрос. Они в порядке. Они переехали из монастыря ко мне домой, в Монтериджони. Боль потери никогда не оставит Марию, но она нашла утешение в благотворительности, которой занимается вместе с аббатисой. Что касается Клаудии… Еще задолго до того, как она сама поняла это, аббатиса знала, что жизнь монахини не подходит девушке с таким характером, и что есть иные пути служения Господу. Ее освободили от клятвы. Она вышла замуж за капитан-лейтенанта, и очень скоро, Эцио, подарит тебе племянника или племянницу.
— Это замечательная новость, дядя! Мне никогда не нравилась идея Клаудии стать монахиней. Но… Мне так о многом нужно тебя расспросить.
— Сейчас не время для вопросов, — вставил Макиавелли.
— Многое еще предстоит сделать перед тем, как мы сможет вновь увидеть любимых и порадоваться этому, — согласился Марио. — И может случиться так, что эта возможность нам не представится. Нам удалось отнять у Родриго шкатулку, но он не успокоится, пока не вернет ее, поэтому мы должны защищать ее… даже ценой наших жизней.
Эцио внимательно осмотрел ассасинов, окружавших его, и впервые заметил, что у каждого из них в основании безымянного пальца есть клеймо в виде кольца. Но времени на вопросы действительно не было. Марио обратился к соратникам: «Думаю, время пришло». Крайне серьезные, они кивнули в знак согласия, а Антонио достал карту и указал Эцио точку.
— Встречаемся здесь на закате, — торжественно приказал он.
— Пойдемте, — сказал остальным Марио.
Макиавелли взял шкатулку с ценным, загадочным содержимым, а ассасины по очереди в полном молчании вышли на улицу и ушли, оставив Эцио в одиночестве.
Тем вечером Венеция казалась пугающе пустой, широкая площадь рядом с базиликой была молчалива и пуста, если не считать голубей, бывших ее постоянными обитателями. Колокольня поднималась на Эцио на головокружительную высоту, но он, не сомневаясь, начал карабкаться вверх. Встреча, на которую его позвали, должна была дать ответы на некоторые его вопросы. И хотя в глубине души он боялся услышать некоторые из них, Эцио знал, что ничто не заставит его отказаться от выбранного пути.
Когда он почти добрался до вершины, он расслышал приглушенные голоса. Эцио подтянулся на каменной кладке на самом верху и влез в помещение для колоколов. Круг перед ним расступился, и ассасины, все в накинутых капюшонах, пропустили его в центр, где горела небольшая жаровня.
Паола взяла его за руку и подвела ближе к центру, где Марио уже начал читать магическую формулу:
— Laa shay`a waqi`un moutlaq bale koulon moumkine. Эти слова, сказанные нашими предками, лежат в основе нашей веры.
Макиавелли шагнул вперед и, смерив Эцио тяжелым взглядом, произнес:
— Когда другие слепо следуют за истиной, помни…
И Эцио осознал, что ему известны нужные слова, как если бы он знал их всю жизнь.
— …Ничто не истинно.
— Когда другие ограничены моралью или законом, — продолжил Макиавелли, — помни…
— …Все дозволено.
— Мы работаем во тьме, — сказал Макиавелли, — но служим свету. Мы — ассасины.
И другие присоединились к нему, вторя в унисон: «Ничто не истинно, все дозволено. Ничто не истинно, все дозволено. Ничто не истинно, все дозволено».
Когда они закончили, Марио взял Эцио за левую руку.
— Время пришло, — сообщил он. — В наш просвещенный век мы не столь прямолинейны, как наши предки. Мы не требуем жертвовать пальцем. Но наша печать столь же вечна. — Он вздохнул. — Ты готов присоединиться к нам?
Эцио, словно во сне, но, прекрасно осознавая, что надо делать, и что должно произойти, не сомневаясь, протянул руку.
— Да, — проговорил он.
Антонио подошел к жаровне и извлек из нее раскаленное тавро для клеймения, выглядевшее как две половинки кольца, которые соединялись с помощью рычага на ручке. Потом он взял Эцио за безымянный палец.
— Эта боль скоро пройдет, брат, — сказал он. — Как и многое другое в этой жизни.
Он вставил палец между половинок тавра и соединил их. Оно прожгло плоть, запахло паленым, но Эцио не дрогнул. Антонио быстро разжал тавро и отложил его в сторону. Ассассины скинули капюшоны и окружили его. Дядя Марио с гордостью похлопал племянника по спине. Теодора вытащила маленький стеклянный фиал с прозрачной густой жидкостью, которой она осторожно смазала ожог на пальце Эцио.
— Это успокоит боль, — произнесла она. — Мы гордимся тобой.
Макиавелли подошел к Эцио и многозначительно кивнул.
— Добро пожаловать в наши ряды, Эцио. Теперь ты один из нас. Остается завершить церемонию посвящения, а потом… потом, друг мой, мы займемся неотложными делами!
С этими словами Макиавелли посмотрел с края колокольни. Далеко внизу вокруг колокольни на небольшом расстоянии друг от друга лежали стога сена — корм для лошадей из конюшен Дворца Дожей. Немыслимо, чтобы кто-то, спрыгнув с такой высоты, мог бы приземлиться точно в одну их этих крошечных целей, подумал Эцио. Но Макиавелли уже прыгнул, плащ взвился за его спиной. Ассасины последовали его примеру, и Эцио, со смесью ужаса и восхищения, наблюдал, как каждый из них приземляется с безупречной точностью, а потом присоединяется к остальным. Они обнадеживающе (Эцио надеялся, что именно так) смотрели наверх.
Неоднократно прыгая с крыш, он, тем не менее, никогда прежде не сталкивался с подобной высотой. Стога сена выглядели размером с кусочки поленты, но Эцио понимал, что другого способа спуститься на землю нет, и что, чем больше он думает, тем сложнее будет это сделать. Он сделал два-три глубоких вздоха и бросился вперед и вниз, в ночь, вытянув руки, словно при прыжке в воду.